Между тем дворянское своеволие стало серьезным препятствием даже для планов Ватикана. Вероисповедание в Речи Посполитой также отнесли к шляхетским «свободам». Если благородный человек хочет исповедовать ту или иную религию – имеет полное право. Шляхтичи, теша собственное самолюбие, становились лютеранами, кальвинистами, арианами. Но сохранялась и сильная партия православных во главе с князем Константином Острожским. Отстаивала интересы своей веры на сеймах, перед сенатом. Тут уж король ничего не мог поделать – имеют право. Подтачивать православную знать получалось только постепенно. Для этого у иезуитов имелась их система образования. Самих магнатов не задевали, но их дети поступали в лучшие иезуитские колледжи. В них, как уже отмечалось, католицизм никому не навязывали. Но рядом с учениками оказывались друзья, наставники, ненавязчиво подталкивали их к мысли, что православная вера «мужичья», вообще не к лицу благородному человеку.
Простонародью любить Сигизмунда тоже было не за что. По сравнению с его правлением, даже времена Стефана Батория казались вольготными и благодатными. Ну а как же, Украину еще не закрепощали, полякам не раздавали – не успели. Казаков не запрещали и не давили. Мало того, отряду реестровых дали государственные регалии-клейноды, наделили его землей. Тогда-то и стали рождаться легенды про «доброго» Батория, как он ценил и любил казаков. Уже в XIX в. Н.В. Гоголь писал свои произведения, собирая народные предания, и у него в повести «Страшная месть» фигурирует мудрый и справедливый «король Степан», дававший казакам ответственные задания и щедро награждавший их за подвиги в войне с турками (которой реальный Баторий никогда не вел).
Но в вопросах веры Сигизмунду и иезуитам не удалось сладить даже с простонародьем. Уния споткнулась о православные братства. Они издревле существовали при храмах в разных городах. Прихожане содержали свои церкви и священников, выбирали для этого старост, органы самоуправления, устанавливали правила взносов, собирали общие «братчины» на престольные праздники. Некоторые храмы принадлежали ремесленным и купеческим городским общинам, служили их центрами, в них заседало правление, хранилась общинная казна. А в условиях, когда на православие периодически возобновлялись гонения, братства вырабатывали готовность сопротивляться, созывать прихожан на защиту своей церкви.
Самое острое противостояние с католиками было в западных районах – во Львове, Вильно. Здесь городские власти вообще принимали постановления, запрещавшие православным торговать, вступать в ремесленные цехи, даже строить дома в городской черте. Но Львовское и Виленское братства стали самыми боевыми, сплоченными. В них состояли богатые купцы, шляхтичи. Они подбирали и содержали умелых юристов, которые постоянно жили в столице, при необходимости подавали судебные иски, добивались отмены незаконных решений. Очередная атака на православие началась как раз во Львове, мы уже говорили, как в 1584 г. католики громили и захватывали храмы.
Львовское Успенское братство мобилизовало все свои силы, готовилось к противодействию. Нашло хороших преподавателей и организовало собственную школу в противовес иезуитским. Было решено также создать свою типографию для выпуска православной литературы. За помощью в финансировании братство обратилось в Москву, и российское правительство охотно откликнулось, Борис Годунов прислал значительные пожертвования. У братства была налажена и сеть информаторов-единоверцев в разных городах, в церковных кругах, в Варшаве. О проектах унии узнали заранее и позаботились о защите. Делегаты из Львова сумели получить аудиенцию у Константинопольского патриарха и получить от него право ставропигии: отныне братство в духовном отношении стало подчиняться напрямую патриарху, минуя Киевского митрополита.
Таким образом, к принятию унии оно оказалось уже готово. Киевская митрополия подчинилась решениям Брестского собора, но львовская община в митрополию не входила и исполнять ее предписания не намеревалась. Увидев такое «окно», в братство стали обращаться священники, жившие в других местах, далеко от Львова. Невзирая на это, их принимали в Львовское братство вместе с их приходами, и право ставропигии распространялось на них. А остальные православные братства в городах Украины и Белоруссии начали брать пример со Львовского. Приглашали в свои храмы только таких священников, кто не признал унии, создавали собственные школы: они возникли в Полоцке, Вильно, Могилеве, Киеве, Контантин Острожский содержал православную школу и типографию у себя в Остроге. Вместо обращения страны в католицизм Сигизмунд получил центры оппозиции, связанные с Москвой и Стамбулом. В 1598 г. вышла инструкция папского нунция Маласпина по распространению унии, она предусматривала два основных направления – сглаживание противоречий между магнатами и шляхтой и борьбу с братствами.
Но Сигизмунда невзлюбили и в Швеции. Страна была лютеранской, и здешние дворяне в свое время неплохо поживились, приватизировав земли и имущество католической церкви. А Сигизмунд был католиком, и шведы видели, как рьяно он проводит в жизнь пожелания Ватикана. Озаботились, что он и у себя на родине реставрирует католицизм. Не остались тайной и его предвыборные обещания передать панам Северную Эстонию. В Стокгольме они восторгов, разумеется, не вызвали. Оппозицию возглавил дядя короля, герцог Карл. Его провозгласили регентом. Сперва вроде бы только замещать короля на время его отсутствия. Сторону Сигизмунда держал риксрод – государственный совет. Он состоял из высших сановников, и король их просто подкупил щедрыми пожалованиями.
Но в риксдаге, парламенте, заседали дворяне, купеческая верхушка, и настроения там были иными. В 1597 г. Карл созвал риксдаг, и регенту были предоставлены неограниченные полномочия. Он принялся конфисковывать имения, которые король пораздавал своим сторонникам. Вельможи сбежали в Польшу, к Сигизмунду, и он решил восстановить порядок вооруженной силой. Но Речь Посполитая в войну не вступала, раскошеливаться и собирать армию паны отнюдь не спешили. Ведь Сигизмунд оставался королем в обеих державах, усмирять мятежи в своих владениях было его «личным» делом. Он собрал кое-какие деньги с помощью Рима и Габсбургов, навербовал наемников, и в 1598 г. высадился в Швеции с отрядами. Однако дядя Карл разгромил его. Впрочем, он действовал осторожно. Представлял, что пленение короля может вызвать в Швеции гражданскую войну, да еще и конфликт с Речью Посполитой. Поэтому он позволил Сигизмунду уехать обратно, но заставил выдать беглых сановников из риксрода, гарантировав их безопасность. А после этого начал править уже без оглядки на племянника. Сверхдержава, спроектированная иезуитами, фактически распалась.
В Запорожской Сечи в это время тоже разыгралась демократия. Возникло несколько партий. Одну возглавил Гнат Василевич. Он внушал казакам, что не надо задирать поляков, навлекая на себя репрессии. Да и от походов на турок и татар стоит воздержаться, чтобы не было очередных дипломатических скандалов. После подавления двух восстаний и принятия суровых законов о казаках лучше отсидеться, не напоминать о себе, и как-нибудь все сгладится. Тихон Байбуза во время восстания Наливайко воевал на стороне поляков. Он убеждал запорожцев, что с королем и правительством можно договориться, найти компромисс, который был бы приемлемым и для властей, и для казаков. Предводитель третьей партии, бывший атаман реестровых казаков и соратник Наливайко Федор Полоус был непримиримым врагом Польши, призывал поднимать народ на борьбу. Эти лидеры боролись на казачьих радах за пост кошевого атамана – соответственно, за политику Сечи.
В 1598 г. одержал верх Полоус. Объявил поход на Украину. Но пограничные магнаты и королевские старосты тоже поддерживали связи с Сечью, о назревающем мятеже знали и сумели привлечь часть казаков на свою сторону. Полоуса попытался остановить отряд есаула Семена Скалозуба. Дошло до вооруженного столкновения, казаков Скалозуба разметали и прогнали. Но и Полоус не смог разжечь большое восстание. Украина была обескровлена и запугана. Широкой поддержки он не получил, и мятеж был подавлен. О судьбе самого Полоуса известий нет. Видимо, он погиб, так как в конце того же года запорожцев возглавил Байбуза и повел их в другую сторону, совершил набег на Перекоп.
А между тем по соседству продолжалась другая война. Германский император Рудольф II, папа римский и их союзники силились отобрать у Османской империи ее владения на Балканах и Дунае. Война эта была довольно «странной», запуталась в клубках измен и интриг. Сперва турок откровенно «попросили» убраться с Дуная. Все три правителя здешних государств, Трансильвании, Валахии и Молдавии, отвергли владычество султана и перекинулись в подданство Рудольфа. Но они тут же поцапались между собой. Самым сильным из троих был племянник бывшего польского короля, князь Трансильвании Жигмонт Батори. Император обласкал его, дал дополнительные владения, Батори женился на внучке Рудольфа. После чего Жигмонт вызвал к себе господарей Валахии Михая Храброго и Молдавии Арона Тирана, чтобы они признали над собой его власть. И Батори, таким образом, станет господствовать над тремя княжествами.
Михай Храбрый поступил благоразумно. Сам не поехал, но отправил посольство, и оно подписало требуемые обязательства. Арон ехать отказался. Но среди молдавской знати всегда имелись деятели, желающие занять престол господаря. Батори привлек одного из них, Стефана Развана, дал ему свое войско, тот выступил на Молдавию и одним махом раскатал отряды Арона. Правителя схватили и в темнице отравили. Стефан занял его место и заключил нужный договор, передал страну в подданство Трансильвании. Однако это возмутило поляков. Они считали Молдавию своей сферой влияния. Нашли еще одного молдавского боярина, Иеремию Могилу, он появился на родине с польскими частями. Разбил Стефана, поймал его и посадил на кол. Признал себя вассалом Сигизмунда III, согласился платить ему дань в 40 тыс. злотых, в молдавских городах разместились польские гарнизоны.