Со вторым «Дмитрием» никто не считался. Поляки презрительно называли его «цариком», заставили подписать «тайный договор» – им заранее уступали все сокровища из московского Кремля. Отдельный договор с ним заключили и иезуиты: о внедрении на Руси унии. А у Василия Шуйского дела обстояли все хуже. Не успевали подавить одни мятежи, начинались другие. Аристократам Василий не доверял, поручал командование своим братьям Дмитрию и Ивану. Но оба были совершенно бездарными полководцами, проигрывали бои даже повстанцам Болотникова. А у Лжедмитрия и Ружинского ядро составляли профессионалы – польская конница, наемная пехота, казаки. Весной 1608 г. под Болховом они легко перехитрили и разгромили армию Дмитрию Шуйского, значительно превосходившую их по численности.
После этого царские ратники стали дезертировать, переходить к противнику. Самозванец двинулся на Москву. Лисовский совершил большой рейд, обходя столицу с юга. К нему присоединялись рассеянные там и тут отряды болотниковцев, казаков. Отряд разрастался, как снежный ком, и повсюду отметился страшной жестокостью, громил все на своем пути, не щадя мирного населения. В Москву врагов все-таки не пустили, атаки отражали. Но они разбили лагерь по соседству, в Тушине. К самозванцу перебегали многие дворяне, даже знатные лица, ненавидевшие Шуйского. Он всех жаловал, давал поместья, высокие чины, вокруг него возникла своя «Боярская дума». Высылались экспедиции приводить в повиновение российские города, и они один за другим присягали Лжедмитрию. Некоторые искренне, поверив во второе «спасение царя». Другие только для того, чтобы избежать польских набегов.
А Шуйский продолжал совершать ошибки. Боялся, что вмешается Сигизмунд III, официально объявит войну. Поэтому просил помощи у польских врагов, шведов. Но и с Сигизмундом вел переговоры, просил отозвать свое «рыцарство». Согласился отпустить поляков, арестованных при свержении первого Лжелмитрия, в том числе Мнишека с дочерью. С них взяли клятву не поддерживать второго Вора. Но Мнишек сразу нарушил ее, тайно отписал королю, что проходимец – «истинный» Дмитрий. Снесся и с тушинским лагерем. Зборовский с запорожцами и поляками перехватил конвой, везший Мнишеков к границе. Правда, князь Мосальский, служивший «царику», и один из шляхтичей пытались предупредить Марину, что Дмитрий «не прежний», но она сама выдала доброжелателей. Мосальский вовремя удрал к Шуйскому, шляхтича посадили на кол.
А Юрий Мнишек три дня торговался с Ружинским, претендовал на роль «маршала». Командование ему не уступили. Сошлись на том, что «царик» выдал папаше грамоту, обещал 1 млн злотых и 14 городов. Мнишек при этом пытался оговорить, что Марина воздержится от супружеской жизни до взятия Москвы, однако дочь рассудила иначе. Поддержали ее иезуиты, уверяя, что «для блага церкви» все дозволено. Тайно обвенчали Марину с Лжедмитрием, и она разыграла комедию встречи с «мужем». Ее отец понял, что больше ему здесь ничего не светит, убрался домой. Тушинское воинство перекрыло дороги вокруг Москвы. А корпус Сапеги с отрядами Лисовского и Зборовского осадил Троице-Сергиев монастырь, надеясь овладеть собранными там богатствами.
Но даже покорность самозванцу не спасала людей от грабежей. Отряды тушинцев ездили собирать «жалованье войску», это выливалось в откровенные бесчинства. Например, в добровольно покорившемся Ярославле «грабили купеческие лавки, били народ и без денег покупали все, что хотели». Города, недавно присягавшие Лжедмитрию, стали отпадать от него. Тогда на них посылали карателей. Особенно зверствовал Лисовский – разорил и сжег Ярославль, Кинешму, Кострому, Галич. После погромов и массовой резни уводили обозы, набитые добычей. Особенно лакомыми местами для грабежа считались монастыри, храмы. Там обдирали серебряные и позолоченные оклады икон, книг, разбирали священные сосуды. Но панским слугам, украинским казакам и всевозможному сброду, примкнувшему к тушинцам, тоже хотелось пограбить и потешиться. Они составляли собственные банды и гуляли по местностям, где сохраняли верность самозванцу! Ведь здесь они не рисковали нарваться на сопротивление. Атаман отряда «черкас» Наливайко (к предводителю восстания Северину Наливайко он не имел никакого отношения) во Владимирском уезде грабил усадьбы, перерезал 93 помещичьих семьи. Сам Лжедмитрий жаловался Сапеге, что он «побил до смерти своими руками дворян и детей боярских и всяких людей, мужиков и жонок».
Под знаменами короля Сигизмунда
Попытка Шуйского получить помощь от Швеции не привела ни к чему хорошему. Дядя Сигизмунда III уже успел принять королевский титул, стал Карлом IX. Бедственным положением России он воспользовался в полной мере. Шведы навязали царю договор – уступить им город Карелу с уездом, выплатить огромную сумму денег, взять на содержание присланные контингенты. Но своих лучших полков не дали. Вместо этого насобирали по Европе бродячих наемников, грузили на корабли и отправляли в Россию. Такая помощь почти ничего не стоила Швеции, кроме перевозки. Иностранцы проявили себя отвратительно. В боях норовили укрыться за русскими, зато охотились за добычей. А в царской казне было пусто. Когда наемникам задержали жалованье, они вообще вышли из повиновения и ушли.
Между тем уже и Сигизмунд окрылился воевать. Россия лежала в развалинах. Казалось, что прибрать ее к рукам будет легко. При этом и уния восторжествует по всей Восточной Европе. На местных сеймиках шляхта горячо поддержала призыв к походу. В 1609 г. королевская армия вторглась в нашу страну. Причем поводом войны Сигизмунд выставил давнюю измену. Еще в XI в. польский король Болеслав посадил на Киевский престол князя Изяслава Ярославовича. Правда, Болеслава с Изяславом русские быстро выгнали, но такую «мелочь» опустили. Сажал на престол – и все. Значит, русские властители стали вассалами польских королей. А поскольку род вассалов пресекся, то Сигизмунд имеет право распорядиться «выморочным имуществом». Словом, подводилась юридическая база для полного завоевания России. При варшавском дворе был очень популярным лозунг, что Россия должна стать «польским Новым Светом». То есть как для испанцев – Америка. Соответственно, русским отводилась судьба индейцев. Их предстояло обращать в католицизм и заставлять работать на колонизаторов.
Королевская армия осадила Смоленск. А на Украине при содействии польской администрации развернул агитацию гетман реестрового войска Запорожского Олевченко. Вербовал на войну казаков и «охочекомонных». Желающих оказалось много. Ведь из России возвращались счастливчики, привозили множество ценных вещей, пригоняли скот, пленных. Был и фиговый листок морального самооправдания – русские свергли и убили своего «законного царя», значит, война против них справедливая. Олевченко привел к королю под Смоленск 10 тыс., а по некоторым источникам даже 30 тыс. «запорожцев». Хотя уж здесь-то название «запорожцев» было вообще условным. Да и королевское войско эта орда отнюдь не усилила. Встала отдельным табором и в осаде практически не участвовала, сосредоточила все усилия на «сборе пропитания» – разошлась грабить. А из Тушинского лагеря к Смоленску явились казаки Наливайко и Ширяя. Из-за своих зверств и разорения вполне лояльных районов Лжедмитрий осерчал на них, вот они и ушли на службу к Сигизмунду.
Но проекты легкого покорения России сразу стали давать сбои. Смоленск отчаянно оборонялся, взять его не удавалось. А племянник царя Василия, Михаил Скопин-Шуйский сформировал по северным городам свою, русскую армию. Разгромил Сапегу и Лисовского у стен Калязина монастыря, одержал победу у Александровской слободы, заставил отступить от Троице-Сергиева монастыря.
Сигизмунд отправил послов в Тушино. Уговаривал собравшихся там поляков бросить самозванца и идти под знамена своего законного короля. Лжедмитрий испугался, что им пожертвуют, и сбежал в Калугу. За ним двинулась часть казаков – они давно были недовольны панами, державшими их на положении воинов «второго сорта». Ружинский и Заруцкий объявили это изменой, напали на уходивших и перебили около 2 тысяч. Но в переговорах с делегатами Сигизмунда тушинская шляхта упрямо и алчно качала собственные права. Высчитала, что самозванец должен «рыцарству» аж 7 млн рублей. Требовала, чтобы король выплатил им эти «долги».
Однако к Москве победоносно приближался Скопин-Шуйский, и сами переговоры потеряли всякий смысл. Тушинцы подожгли свой лагерь и хлынули кто куда. Многие дворяне и часть знати потекли к царю, каяться и мириться с ним. Другая часть дворян, донских казаков и присоединившегося к ним простонародья отправилась к Лжедмитрию в Калугу. Поляки напоследок переругались и передрались. Ружинский при этом получил тяжелую травму и умер. А шляхта разъехалась кто по домам, кто к королю. К нему отправились и Лисовский, Зборовский с запорожцами, Заруцкий с большим отрядом донских казаков.
Скопин-Шуйский, разогнавший орды, скопившиеся под Москвой, намеревался выступить на запад. Спасти Смоленск и выкинуть Сигизмунда из России. В его распоряжении была 40-тысячная армия, которую создавал он сам: отлично обученная, закаленная в боях. Но молодого полководца чествовали, приглашали на пиры, и он был отравлен. В злодеянии упорно подозревали царского брата Дмитрия Шуйского. Государь был бездетным, и Дмитрий откровенно косился на престол. Популярный Скопин стал для него главным соперником. А когда он умер, Дмитрий Шуйский опять вышел на главные роли, командовать армией поручили ему.
Сигизмунд знал, что против него готовится поход. Отправил навстречу русским коронного гетмана Жолкевского. Но у поляков с их отвратительной дисциплиной сил под Смоленском было не так уж много. Жолкевскому выделили всего 6 тыс. шляхты и солдат. А для пополнения присоединили казаков Заруцкого и Зборовского, другие отряды вчерашних тушинцев. Но коронный гетман был умелым военным, а царский брат – никуда не годным. Он опять наломал дров. Разделил великолепную армию на части. Остановившись на ночлег у деревни Клушино, беспечно пировал, дозоров не выставил, лагеря не укрепил. Поляки и казаки скрытно прошли ночью лесными тропами через болото, внезапно обрушились на рассвете. В разгар боя Дмитрий Шуйский запаниковал, приказал отходить и сам побежал первым. Потерял в лесу коня, утопил в болоте сапоги. Появился в Можайске босиком на крестьянской кляче, на все распросы отвечал, что все пропало.