Когда приехали делегаты казаков, глава правительства Морозов был отправлен в ссылку, глава внешнеполитического ведомства Чистый погиб, их преемники еще не успели освоиться с должностями, царь и его окружение решали массу наболевших вопросов. Послов приняли, заверили в поддержке единоверцев. Но решать какие-то конкретные вопросы было не время. Да и следовало изучить, что будет дальше твориться на Украине. Алексей Михайлович сдержал слово, данное народу. Отныне он сам взялся за государственные дела, тщательно подбирал состав правительства. Реорганизовал приказ Сыскных дел, в чьи обязанности входило бороться со злоупотреблениями и должностными преступлениями. А для того, чтобы закрепить порядок и законность, был созван Земский собор, «всей землей» разработал и принял новый свод законов, Соборное уложение. Таким образом, бунт в Москве не взорвал и не развалил Россию, а сплотил ее вокруг царя.
В Речи Посполитой было иначе. Мятеж Хмельницкого стал искрой, от которой восстание распространялось во все стороны. Узнав о разгроме Потоцкого, крестьяне набрасывались на шляхту, панских управляющих. Вооружались чем попало, крушили имения. Войско Хмельницкого от Корсуни двинулось к Белой Церкви и быстро росло. Житель Стародуба Климов, вернувшийся с Украины, сообщал: «Сколько де войска и того сказать не уметь, потому что далее идут, и в который город придут, и тут де у них войско прибывает многое, изо всяких чинов русские люди».
Паны и шляхта пробовали сорганизоваться. На Полтавщине князь Иеремия Вишневецкий собрал 8 тыс. дворян и вооруженных слуг. Рубил и разгонял мятежников, громил села, стараясь запугать население. Истреблял всех, кто подвернулся ему под руку, уставил колами и виселицами дороги от Лубен до Переяслава. Хмельницкий прислал к нему гонцов – извещал князя, что армия Потоцкого уничтожена, требовал прекратить резню и вступить в переговоры. Вместо ответа Вишневецкий посадил казачьих послов на кол. Но против него уже шел отряд Кривоноса, это был противник посерьезнее, чем безоружные крестьяне, бабы и ребятишки. Сразиться с ним князь Иеремия не рискнул, отступил с левого берега Днепра на правый.
Здесь он тоже отметился страшными зверствами. Объявлял: «О, я накажу изменников так, что и свет не слыхал еще такой кары». Его воинство опустошало Подолье, Брацлавщину, оставляя после себя пожарища и трупы. Восставший Немиров взяли штурмом, и для жителей Вишневецкий придумывал казни как можно более страшные. Людей распинали, распиливали пополам, обливали кипятком и горячей смолой, сдирали заживо кожу. А князь при этом подзадоривал палачей: «Мучьте их так, чтобы они чувствовали, что умирают».
Однако террор уже не парализовал народ ужасом, не вгонял в трепет и безответное послушание. Наоборот, жуткие расправы подогревали озлобление малороссов. Натерпевшись и настрадавшись, они сводили счеты с давними мучителями. Полякам, попавшим в руки повстанцев, пощады не было. Современник писал: «По всему Подолью до самой Горыни пылали замки, города, местечки лежали в развалинах, кучи гнивших тел валялись без погребения, пожираемые собаками и хищными птицами; воздух заразился до того, что появились смертельные болезни. Дворяне бежали толпами за Вислу, и ни одной шляхетской души не осталось на Подолье».
А Хмельницкий разослал по Украине казачьи отряды Ганжи, Кривоноса, Небабы, Нечая, Павлюка, Половьяна, Морозенко. Они объединяли вокруг себя крестьян и начали действовать самостоятельными «загонами». Особенно умело командовал Кривонос. Организовывал разношерстных мятежников по казачьим правилам, обзавелся артиллерией. Отлично наладил и разведку, сваливался на врага внезапно, застигал врасплох. Поляки боялись его, как огня, считали колдуном. Освободив Полтавщину и усилившись здешними жителями, Кривонос повернул вдогон за Вишневецким, настиг у Староконстантинова, крепко потрепал в трехдневных боях и прогнал дальше на запад.
При этом все повстанцы причисляли себя к казакам. Ведь сами термины «мужик», «хлоп» были в Речи Посполитой унизительными, звучали примерно как «раб». Люди сбрасывали их вместе с панским гнетом. А если не «хлоп» – то «казак». Они ведь отныне были воинами, подчиненными гетмана Хмельницкого. Значит, состояли в Запорожском войске. Таким образом, «Запорожское войско» охватило всю Украину. Оно сейчас не делилось на реестровых и вольных, все были вольные, и все – «запорожские казаки», включая многие тысячи крестьян, никогда в жизни не бывавших в Запорожье.
Положение поляков осложнилось еще и тем, что Владислав IV не перенес свалившихся на него потрясений, расхворался и умер. В стране пошла полная анархия, теперь магнаты ссорились еще и между собой: кому вручить корону? А канцлер Оссолинский в отчаянии додумался только до одного – обратился к Хмельницкому, умолял заключить перемирие и обсудить претензии украинцев полюбовно. Что ж, казачий гетман не отказался. В политике он еще не имел никакого опыта, но был умным человеком, понимал: если уж восстание началось, его предстоит как-то завершить. А как?
Идея воссоединения с Россией носилась в воздухе, но еще не вызрела окончательно, оставалась неопределенной. Опять же, как воссоединяться, на каких условиях, захочет ли царь? Наряду с этим всплывали старые надежды, они казались вполне реальными. Если король будет защищать подданных от панов, если малороссов уравняют в правах с поляками, чего же еще желать? Хмельницкий отправил в Варшаву делегатов с весьма умеренным списком требований: увеличить реестр до 12 тыс., отменить унию, допустить казачьих представителей к выборам короля. Высказывал и пожелания, что реальная власть в стране должна принадлежать королю, перед ним должны отвечать за свои поступки все подданные вплоть до магнатов.
Но панов и шляхту, съехавшихся в Варшаву на сейм, подобные запросы глубоко возмутили. Как это – беспородное мужичье хочет выбирать короля? Да еще и требует переменить «святая святых» Речи Посполитой, отказаться от «свобод» и подчиняться королю? Как, в презренной, «рабской» Московии? Такие условия депутаты сейма восприняли как персональные оскорбления. Правда, они признавали, что в восстании виноваты сами землевладельцы и причиной стали «грехи наши да угнетение убогих». Но Вишневецкие, Конецпольские и примкнувшее к ним большинство сейма видели единственный выход их создавшегося положения – точно так же, как 10 лет назад, утопить Украину в крови.
Оссолинский и некоторые другие вельможи были настроены более осторожно. Доказывали, что гораздо более эффективными будут мягкие меры – пойти на частные уступки, перекупить Хмельницкого и других вождей. Куда там! Канцлеру заткнули рот. Вспомнили, что он и покойный король замышляли с казаками тайные интриги, Оссолинский едва избежал суда за государственную измену. Сейм отмел любые уступки, а повстанцам направил ультиматум – разорвать союз с татарами, выдать главарей и разойтись по домам. Любого, кто не подчинится, будет ждать смерть.
Впрочем, на то, что повстанцы добровольно покорятся, особо не рассчитывали. Одновременно с ультитатумом сейм постановил созывать войско. Но депутаты сразу же переругались: кому командовать? Ведь и коронного, и польного гетманов тоже не было – оба в плену. Самой подходящей кандидатурой был Вишневецкий, однако его назначать не хотели. Опасались, что он потом захватит престол. Шляхетская демократия пошумела и пришла к выводу, что нельзя допускать «диктатуры». Вместо одного командующего родила «триумвират» из Заславского, Конецпольского и Остророга. Хотя никто из них не был военным. Заславский отличался ленью, Остророг славился книжной ученостью, а Конецпольский, невзирая на свои огромные полномочия чигиринского старосты, получил этот пост в наследство от отца, был совсем молоденьким. Хмельницкий прозвал их «перина, детина и латина».
Но поляки на призыв сейма откликнулись дружно, армия стекалась огромная – 40 тыс. шляхты, 200 тыс. солдат и вооруженных слуг. Правда, и споры не прекратились. В войске оказалось слишком много высокопоставленных персон – 7 воевод, 5 каштелянов, 16 старост. Каждый считал себя не ниже командующих, приказы не выполнялись. Знать поехала на войну, как на пикник. Кичилась друг перед другом богатыми одеждами и оружием, взяла с собой парадные кареты, возы с лакомствами и винами, роскошные шатры, охотничьих собак, любовниц. Ну а как же, предстояло редкое развлечение, а для дам – острые и пикантные зрелища: как будут сажать на колья пленных, вешать их жен, насиловать и резать девок. Огромный обоз тащился еле-еле. Паны задавали пиры друзьям, а гайдуки и солдаты сразу пропили полученное жалованье и принялись грабить на своей территории. Львовский архиепископ (католический!) жаловался: «Королевские и шляхетские села опустошены до крайности; люди не в силах терпеть и разбегаются кто куда».
Но далеко путешествовать не пришлось. Хмельницкий, получив ультиматум сейма, уже шел навстречу. У него было 40 тыс. казаков, татары Тугай-бея и толпы плохо вооруженных крестьян. Сошлись под Пилявцами, противников разделяла болотистая река Иква. Через нее вела плотина, и Хмельницкий поймал врагов на элементарную хитрость. Приказал казакам отступить с плотины. Поляки клюнули, ринулись через реку. Но 13 сентября, когда часть из них переправилась, на них навалились главные силы гетмана, опрокинули, погнали обратно. Польские начальники слали к ним подкрепления, они сталкивались с бегущими, на узкой плотине возникла давка. По ней открыла убийственный огонь казачья артиллерия, заранее пристрелявшая плотину. Схватка перешла в побоище. А тем временем местные проводники, знавшие тропы через болота, вывели в тыл неприятелю корпус Кривоноса. Он налетел на польский лагерь. Некоторые из казаков переоделись татарами, это усилило панику. Среди шляхты пронесся слух, что подошел крымский хан со всей ордой. Части вражеского воинства перемешались и устремились в бегство. Бросали оружие, доспехи. Казаки гнались за ними и рубили. Захватили 120 000 возов с припасами, 80 орудий, драгоценностей на 10 млн злотых.
Польская армия, превратившись в неуправляемые толпы, удирала 300 км, до Львова. Дисциплину сохранил только корпус Вишневецкого. Он отбился от преследования и отходил организованно. А Хмельницкий снова разослал своих атаманов загонами. Очищая от противников «русскую землю», они прошли по Волыни и Полесью. Отряды Михненко, Небабы и Кривошапки двинулись в Белоруссию, заняли ряд городов. Сам Богдан подступал к Львову и Замостью, но брать их не стал. В грабежах богатых больших городов стихийные казачьи формирования могли увлечься и разложиться. А западнее лежали чисто польские земли. Малороссы там не получили бы поддержки. Наоборот, вторжение и погромы католических костелов подняли бы против них польских крестьян, мобилизовали шляхту.