Тем не менее Москва в последний раз пробовала образумить поляков. К ним прибыло посольство князя Репнина-Оболенского. Оно повторило массу претензий об ошибках в титуле царя, о «бесчестных» книгах, о неком шляхтиче, грязно бранившем Алексея Михайловича на варшавских улицах. А потом Репнин предъявил ультиматум – государь готов простить Яна Казимира и прочих виновников, но за это король и паны должны вернуться к условиям Зборовского мира с Украиной, возвратить православные храмы, «которые были оборочены под унию», и впредь «не делать никакого притеснения православным». Поляки отмахнулись, даже не стали обсуждать подобных пунктов. Репнин узнал, что уже приняты противоположные решения, вообще искоренить малороссов и православную веру. Тогда он прервал переговоры и объявил, что «великий государь будет стоять за свою честь, сколько подаст ему помощи милосердный Бог».
Нет, даже и открытый вызов в Варшаве всерьез не восприняли. Раззадорили себя – царь блефует, боится Польши. А если и сунется, пусть попробует! Что же касается Хмельницкого, то польские дипломаты нашли у него очень уязвимое место. Его союз с Молдавией на самом-то деле обернулся серьезнейшей ошибкой. Уж какую помощь могли предоставить ему молдаване? Зато три дунайских княжества по-прежнему грызлись между собой. Лупул враждовал с господарем Валахии Бессарабом и князем Трансильвании Ракоци. Поляки связались с ними, навели давние связи с молдавскими боярами. Один из приближенных Лупула, Георгица получил трансильванские и валашские отряды и сверг своего господаря. Тот бежал к Хмельницкому.
А гетману, вместо того чтобы бросить все силы на запад, пришлось выручать родственника. Тимош и Лупул повели 20 тыс. казаков в Молдавию, за ними пошел сам Богдан с армией. Она не понадобилась, сын без особого труда вышиб Георгицу и вернул престол тестю. Отец постоял у границы и возвратился в Чигирин. Но здесь его ждали царские послы Матвеев и Фомин. Впервые уведомили – его просьбы о переходе в подданство России удовлетворены. А через некоторое время стольник Лодыженский привез грамоту: «И мы, великий государь… изволим вас принять под нашу царского величества высокую руку… А ратные наши люди по нашему царского величества указу збираютца и ко ополчению строятца».
Однако отвлечение Хмельницкого на молдавские дела позволило Яну Казимиру сосредоточить у Каменца 60 тыс. наемников, собирать ополчение шляхты. Было намечено сокрушить Украину одновременными ударами с нескольких сторон. Польша заключила союзы с Валахией, Трансильванией, мятежником Георгицей. Литовский гетман Радзивилл должен был идти на Киев с севера, вдоль Днепра. Хотя эти планы сразу же начали давать сбои. Радзивилл докладывал – вдоль границы накапливаются русские, и выступать отказался. Ему не верили, король слал повторные приказы, папа римский даже угрожал ему проклятием. Но к папским проклятиям Радзивилл относился спокойно, он был лютеранином. А уйти на Украину и оставить беззащитными собственные имения литовским панам совсем не улыбалось.
Зато операция в Молдавии удалась как нельзя лучше. К Георгице, венграм и валахам подошел 8-тысячный польский корпус, они вторично выгнали Лупула. Господарь укрылся в крепости Сучава. Тимош с казаками полетел спасать его. Пробился в Сучаву, но окружение за ним замкнулось. Хмельницкий разрывался – куда идти? Навстречу королю или вызволять сына? Легко ли было пожертвовать наследником, кровиночкой, отцовской гордостью? Гетман разделил войско. Одну часть выдвинул прикрыть Украину, с другой поскакал в Молдавию. Он опоздал… В боях за Сучаву Тимош был ранен и скончался. Его подчиненные дрались отчаянно, враги согласились выпустить их из крепости, и Богдан на дороге встретил гроб с телом сына. Смог сказать только одно: Тимош умер так, как и подобает умирать настоящему казаку.
Впрочем, так уж Господь устроил нашу жизнь – посылает испытания, но посылает и радость, светлые надежды. Авантюра в Молдавии провалилась, в Чигирине царило горе, а в это же время, 1 октября 1553 г., в Москве открылся Земский собор. Алексей Михайлович поставил перед ним два вопроса, об отношениях с Речью Посполитой и Украиной. Делегатов от разных уездов и сословий опрашивали «по чинам порознь», но мнение было единогласным. «Против польского короля войну весть» и «чтоб великий государь… изволил того гетмана Богдана Хмельницкого и все Войско Запорожское з городами и з землями принять под свою государеву высокую руку». Обратим внимание на термин – «Войско Запорожское». Напомню, слово «Украина» означало лишь окраину. А украинцы, освободившись от панов, причисляли себя к казакам, и единственным официальным титулом Хмельницкого было звание гетмана Войска Запорожского. Вот и стало оно на какое-то время обозначать всю «гетманщину».
Собор постановил собирать на войну «десятую деньгу», «исполчать» рати. Но предварительную подготовку провели заранее, и дальше пружина стала раскручиваться очень быстро. Уже 9 октября на Украину отправилось представительное посольство – боярина Василия Бутурлина с конвоем из 200 стрельцов и многочисленных дворян. А 23 октября в Успенском соборе было всенародно объявлено: царь повелел и бояре приговорили «идти на недруга своего польского короля» за многие его «неправды».
Тем временем сам недруг, польский король, действовал не лучшим образом. Шляхта, как обычно, съезжалась к нему медленно, в ожидании опоздавших он несколько месяцев простоял на месте. Упустил возможность наступать, пока Хмельницкий метался выручать Тимоша. Наконец, после падения Сучавы к Яну Казимиру подошел осаждавший ее польский корпус с венграми, валахами, молдаванами. Вроде можно было ударить.
Но Хмельницкого гибель сына не вышибла из колеи, а наоборот, будто разбудила в нем скрытые силы. Он снова был таким же народным вождем, как в начале борьбы, – энергичным, собранным. По его призывам вставали казаки и крестьяне. Пришел Ислам-Гирей с крымской ордой. Королевская армия все еще топталась на Западной Украине возле г. Жванца. Казаки и татары обрушились на нее лавиной. Теснили атаками, рассекли польский лагерь надвое, захватили часть обозов, казну, предназначенную для уплаты жалованья. Молдаване, венгры, валахи ударились в панику и укатились прочь. Поляки остались без денег, без продовольствия. Солдаты принялись грабить обозы панов, разбегались. Уже пахло полным разгромом.
Но к Яну Казимиру примчались гонцы – Россия объявила войну. Король безотлагательно известил Ислам-Гирея… Он знал, что делал. Для хана политический расклад в корне менялся. Он сразу прекратил атаки и заключил с поляками сепаратный мир. За это содрал 100 тыс. злотых, король разрешил ему пройтись набегом по Украине. А в переговорах с панами Ислам-Гирей указал, что надо всеми силами удержать казаков от перехода к русским. Заставил поляков подтвердить старый, Зборовский договор. Но внесли и тайный пункт – заставить украинских казаков вместе с ханом идти на Россию. Если же они откажутся, поляки и татары окружат их и перебьют.
Хмельницкий в этих переговорах и составлении Жванецкого договора вообще не участвовал. Но цену крымским союзникам он хорошо знал. Едва ему доложили, что Ислам-Гирей мирится с королем, гетман не стал ждать удара в спину. Немедленно снял казаков с позиций и повел на восток. Татары не рискнули задерживать его. Предпочли хлынуть по селам, за добычей и невольниками. Однако менялась не только военная обстановка, стала меняться сама атмосфера на Украине. До Хмельницкого тоже дошли сведения о решении Земского собора, о посольстве Бутурлина. И сейчас-то он почувствовал себя уверенно.
С дороги гетман рассылал грамоты, созывая в Переяславе раду, объявил «явку всему народу» (разумеется, не всем жителям поголовно, а представителям всего народа). Раньше Хмельницкому, хочешь или не хочешь, приходилось закрывать глаза на бесчинства крымцев. Теперь было иное. Он приказал проучить «друзей», Богун со своим полком кинулся на хищников, побил загоны, разошедшиеся для грабежей, вызволил тысячи пленных. Татары совершенно не ожидали отпора, в страхе разбегались, а хан был настолько поражен, что принялся жаловаться на Богуна… Хмельницкому. Но гетман отписал хану однозначно, отныне он не позволит разорять страну.
А навстречу ему ехало русское посольство. Украинцы смотрели на бодро марширующих стрельцов, на колонну конных дворян, рыдали от счастья. 31 декабря Бутурлина и его свиту торжественно встретили в Переяславе. Сюда стекались делегации большинства украинских городов и полков (а они, напомним, были и административными единицами), персонально были приглашены старейшие и самые авторитетные казаки. Запорожская Сечь после Рождества Христова провела свою ежегодную войсковую раду – и за воссоединение с Россией она проголосовала первой! 3 января 1654 г. в Переяслав привезли ее решение: «Даемо нашу вийсковую вам пораду» – «Даем вам наше войсковое одобрение».
6 января приехал Хмельницкий. При встрече послы вручили ему атрибуты власти, переданные Алексеем Михайловичем, – знамя, булаву, ферязь и шапку. А 8 (18) января 1654 г. открылась рада. Перед ее началом гетман сказал пленным полякам: «Теперь мне кажется, что мы уже навек разлучимся… Не наша вина, а ваша, а потому жалуйтесь на самих себя». На главной площади Переяслава собрались многочисленные делегаты, духовенство, горожане. Хмельницкий обратился к ним, перечислил все государства, с которыми могла бы пойти Украина: Польша, Турция, Крым, Россия. Пояснил: «Царь турецкий – басурманин… Крымский хан – тоже басурманин… Об утеснениях от польских панов не надобно вам и сказывать… А православный царь одного с нами греческого благочестия… Кроме его царской руки мы не найдем благоспокойнейшего пристанища». Выслушав вождя, «весь народ возопил: волим под царя восточного, православного». Полковники обходили ряды собравшихся и «на все стороны спрашивали: все ли тако соизволяете?» Люди отвечали: «Все, единодушно». Рада приняла постановление, «чтоб есми во веки всем едино быть». Русские послы огласили царский указ о принятии Украины в подданство, зачитали текст присяги – «быти им з землями и з городами под государевой высокою рукою навеки неотступно». Простонародье присягало на площади, начальство – в храме Успения Пресвятой Богородицы. При этом «было в церкви всенародное множество мужского и женского полу и от многия радости плакали».