меры. Пояснил, что «трудно пойти на это, ибо Господь не всех наделил равным мужеством», да и вообще – с каждым может случиться. Виновных командиров понизили в чинах, кое-кого выпороли, и незадачливых бойцов вернули в строй, за одного битого двух небитых дают. Что же касается утраченных пушек и обоза, то царь писал сестре «радуйся, что люди целы».
А литовцы торжествовали недолго. Разбили они лишь передовой отряд, за ним шел основной корпус Черкасского. Воинов научил горький опыт товарищей, они уже были бдительны. Узнав об их приближении, Радзивилл сразу забыл о собственных обещаниях жителям Орши, бросил город и отступил на юг, к Копыси. Но с юга двигалась и другая русская армия, Трубецкого. Ожесточенным штурмом она захватила Мстиславль, после чего Трубецкой связался с Черкасским и быстрым маршем бросил свои части на Копысь. Нет, «победитель» Радзивилл предпочитал не встречаться с русскими в открытом бою. Он и Копысь оставил, ушел к Шклову. Но теперь его ловили с двух сторон. Черкасский выслал ертаульный (разведывательный) полк Юрия Барятинского. Он был малочисленным, из легкой конницы, но храбро налетел на литовцев. Надеялся связать и удержать противника, но не получилось. Едва показались главные силы Черкасского, Радзивилл сразу прервал бой и откатился еще дальше, к Борисову.
Русские развивали наступление по всему фронту. Северной группировке Шереметева одна за другой сдавались крепости Дисна, Друя, Озерище, Усвят. Южная армия Трубецкого форсировала Днепр, приступом взяла Головчин. Но Трубецкой полагал, что важнее всего разгромить литовское полевое войско. Из Головчина он снова устремился за Радзивиллом. Воины преодолели за два дня 200 км и настигли врага на реке Шкловке, неподалеку от Борисова. К Радзивиллу как раз привел пополнения Гонсевский, у них собралось 20 тыс. пехоты и конницы. А части Трубецкого поредели, кто-то отстал на марше, кого-то оставили в занятых городах. Литовский гетман на этот раз не стал уклоняться от битвы.
Она грянула 14 августа. Трубецкой построил в центре солдатские полки, на флангах рейтар и дворянскую кавалерию. Шляхетская латная конница ринулась в атаку, рассчитывала смять русских неудержимым ударом. Но пехота приняла ее на пики, мушкетеры и легкие пушки расстреливали беглым огнем. Возникла мешанина побитых лошадей и всадников. В ней спотыкались и опрокидывались следующие ряды. А с флангов навалились русские рейтары. Литовцы сбились в кучу, утратили всякое управление, а потом понеслись прочь. Их преследовали, рубили «на семи верстах». Русские потери оказались ничтожными – 9 убитых и 97 раненых. Врага же разнесли начисто. Взяли в плен 12 полковников, захватили обозы, знамена, даже карету, шатер и бунчук Радзивилла. Сам он был ранен и «утек с небольшими людьми». Прискакав в Минск, сумел собрать всего 1,5 тыс. беглецов, остальные его подчиненные либо погибли, либо разбежались по своим поместьям.
Почти одновременно Алексей Михайлович назначил штурм Смоленска. В ночь на 15 августа воины скрытно подобрались к крепости, броском захватили часть стены и Лучинскую башню. Но защитники быстро опомнились, подкатили под башню бочки с порохом и взорвали ее. Днем начался общий приступ, ратники приставляли лестницы, лезли на стены. На них обрушились шквалы огня, кипяток, горячая смола. Царь видел, какой кровью оборачивается атака, и велел прекратить ее. Приступ стоил русским 300 погибших и тысячи раненых. Алексей Михайлович глубоко переживал неудачу, отстоял панихиду об упокоении павших. А для себя он сделал выводы, от новых штурмов отказался. Решил брать Смоленск только осадой. От Вязьмы к нему медленно, с немалыми трудностями подтягивали тяжелые орудия – 4 пищали голландского и несколько штук русского производства. Их установили на подготовленных батареях, и на город полетели пудовые ядра…
Но Алексей Михайлович распространил собственный опыт и на воевод. Начал требовать от них беречь подчиненных. Шереметев в это время подошел к Витебску. В город набилось 10 тыс. шляхты и наемников, а у Шереметева осталось под рукой всего 3400 ратников. Тем не менее Витебск блокировали заставами, предложили капитулировать на почетных условиях. Защитники гордо отказались, а от царя пришел приказ, запрещавший атаки: «Промышлять подкопом и зажогом, а приступати к Витебску не велено, чтобы людем потери не учинить».
Черкасскому без боя сдался Могилев, встретил хлебом-солью. Царь за это удовлетворил все просьбы жителей, сохранил им самоуправление, свободу веры, магдебургское право, освободил от воинской службы. Но потом Черкасский подступил к сильной крепости Дубровна и надолго застрял, польско-литовский гарнизон и наемники-венгры стойко отбивались, а от царя последовал аналогичный приказ: «Промышлять зажогом и сговором, всякими обычаи, а приступати не велено».
Брать города с подобными ограничениями приспособился Трубецкой. Он осадил Шклов, солдаты и стрельцы пробовали залезть на стены среди ночи, но гарнизон оказался начеку и отразил их. Тяжелых орудий у Трубецкого не было, только легкие, разрушить укрепления они не могли. Но воевода распорядился бить из этих пушек «по хоромам» – по жилым домам, чтобы вызвать пожары, а всем воинам «из ружей стреляти беспрестанно», наводить страх на защитников, сшибать их со стен. Это подействовало, горожане пали духом и открыли ворота.
Но удар по тылам, который должен был нанести Хмельницкий, сорвался. Союзником поляков был теперь Ислам-Гирей, украинцам вместо рейдов на Польшу пришлось отражать татарские набеги. Ну а самая страшная угроза обнаружилась не со стороны поляков или крымцев, а там, где этого никто не мог ждать, – в самом сердце России, в Москве. Грузинское посольство завезло туда чуму. Она косила жителей столицы, поползла на другие города. Поляков моровое поветрие порадовало. Ждали, что оно охватит царское войско, заставит отойти от Смоленска. В осажденном гарнизоне рассчитывали и на помощь Радзивилла – он пересылал в город трескучие письма, лгал, будто заманивает русских вглубь страны, разделается с ними, придет под Смоленск и заберет осаждающих «голыми руками». Но царь не стал прерывать операции. Его воеводы отгородились от эпидемии кордонами по дорогам. В осадном лагере собралось уже 32 полка – подтянулись свежие части из России, казаки от Хмельницкого. Бомбардировка гремела непрерывно. В стенах возникали проломы, в городе занимались пожары. А в Смоленске заканчивался порох, ответный огонь слабел.
Горожане прятались по погребам, укреплений не ремонтировали. Шляхта и солдаты тоже отказывались выходить на стены под таким обстрелом, бунтовали, кричали, что дальнейшее сопротивление только погубит всех. Наконец, узнали о разгроме Радзивилла. Надеяться было больше не на что. Литовские начальники вступили в переговоры и подписали акт о сдаче Смоленска. 23 сентября состоялась торжественная церемония возвращения города под власть России. «Воеводы и полковники из Смоленска вышли и государю челом ударили на поле и знамена положили перед ним». Шляхте и иноземцам был предоставлен свободный выбор – выехать в Польшу со всем имуществом или остаться на русской службе. Большинство местных дворян принесло присягу государю. Воевода Обухович и комендант Корф «с малыми людьми» предпочли уехать. Но благодарности от короля и панов они не удостоились, Обуховичу за утрату Смоленска отрубили голову.
А за падением главной твердыни посыпались и другие. Четыре крупнокалиберные «градобойные» пищали отправили из-под Смоленска на плотах к Дубровне. Гарнизон пытался помешать установить их, пошел на вылазку. Но Черкасский хорошо укрепил лагерь, врага загнали обратно в крепость. Открылась бомбардировка, под прикрытием огня солдаты и стрельцы рыли траншеи, приблизились вплотную к стенам. Видя, что деваться некуда, город капитулировал. Но тут уж царь на почетные условия не согласился. Приказал «Дубровну выжечь», горожан выселили, а остатки защитников взяли в плен. Точно так же и к Шереметеву под Витебск подошли от Смоленска высвободившиеся войска, артиллерия. У него собралось 20 тыс. ратников с 20 тяжелыми орудиями. Жестокого обстрела оказалось недостаточно, пришлось штурмовать, и Витебск пал.
Радзивилл собирал ополчение в Минске. Трубецкой выслал на него отряд Долгорукова – 2 солдатских полка, 3 тыс. рейтар, дворян и стрельцов. Литовский гетман не рискнул повторять сражений, увел свое воинство подальше. Малороссийские полки и запорожцы Золотаренко тоже одерживали победы, захватили Пропойск, Новый Быхов. Хотя у них возникли и трения с русским командованием. Белорусским городам и шляхте, добровольно приносившим присягу, царь гарантировал неприкосновенность их прав и имущества. А казаки не особо разбирались, кто покорился, а кто нет, разоряли поместья, грабили. Посыпались жалобы, и государь приказал воеводам поддержать порядок. По селам и местечкам были расставлены караулы стрельцов «для обереганья людей». Золотаренко сердился, спрашивал: «Что ж мы будем есть, если нам хлеба, коров и лошадей не брать?» На это ему намекали, что огромное количество припасов имеется в Старом Быхове, где засели поляки. Но они основательно укрепились, казаки дважды осаждали город, а взять его не смогли.
Осенью эпидемия чумы стала угасать. Царь после взятия Смоленска выехал в Вязьму, а потом вернулся в Москву. А русские отряды разошлись по Белоруссии, овладели Гомелем, Чичерском, Речицей, Жлобином, Рогачевом. Всего же в 1654 г. царские ратники заняли 33 города! По меркам XVII в. успехи царской армии были потрясающими. Варшава, Рим, Вена были в шоке. От голландцев, шведов, датчан шли поздравления. А Константинопольский патриарх Паисий в ознаменование побед православного оружия прислал Алексею Михайловичу великую святыню, Влахернскую икону Пресвятой Богородицы, с которой византийский император Ираклий сокрушил в свое время Персию. Но зимой в ту пору воевали редко. От холодов, непогод, болезней армии несли такие потери, что с ними не сравнились бы никакие битвы. Алексей Михайлович велел разместить гарнизоны во взятых городах, а остальные части отвести на зимние квартиры, дворянам и детям боярским дозволил до весны разъехаться по поместьям.