Но на Украине перешел в наступление Выговский. Стотысячная армия гетмана и крымского хана подступила к Киеву. Изменившие полковники ворвались на белорусские и русские земли, захватили Мстиславль, Рославль, Чаусы. Уже 19 октября, через неделю после своей победы, Долгоруков получил приказ оставить гарнизоны в Вильно и других западных городах, срочно ехать в Смоленск, организовывать отпор новому противнику.
Однако далеко не все жители Малороссии поддержали гетмана. Наоборот, узнавали, что он отдает народ полякам, привел татар, и обращались к русским.
В Киеве стоял небольшой отряд Шереметева, но к нему стекались казаки, горожане, пришли запорожцы. Войско собралось такое, что воевода вышел из города, дал сражение возле его стен. Дрались целый день и Выговского с его татарскими союзниками отогнали, взяли 20 пушек, 48 знамен. А на выручку Киеву уже шли из России полки Федора Куракина и Григория Ромодановского. Города без боя открывали им ворота, встречали хлебом-солью и присягали царю. Казачья «голота» присоединялась толпами. Приезжали и полковники, сохранившие верность России. На зимние квартиры войска остановились недалеко от Киева, русские под Лохвицами, а казаки в Ромнах. По предложению Ромодановского украинская часть армии провела раду и выбрала «гетманом на время» генерального войскового судью Ивана Беспалого.
Ну а поляки своего обещания прислать армию для Выговского так и не выполнили. Он нервничал. Отправил посольство к царю, приносил повинную. Но сам же не выдержал марки кающегося. Соблазнился, что возникло подобие перемирия, – ох как удобно налететь врасплох! В декабре послал наказного атамана Скоробогатенко погромить лагеря Ромодановского и Беспалого. Нет, не удалось, царские ратники и дружественные им казаки оказались начеку, воинство Скоробогатенко отбили.
А в России уже формировалась большая армия Трубецкого. 15 января 1659 г. она выступила из Москвы к границе. Но… царь не хотел завоевывать Украину! Ведь и война-то началась для поддержки и спасения украинцев, по их собственным настойчивым просьбам. Инструкция Алексея Михайловича требовала от воеводы «идти в Переяслав уговаривать черкас, чтобы они в винах своих ему, государю, добили челом, а государь их пожалует по-прежнему». А 7 февраля вдогон Трубецкому были посланы новые инструкции. Государь соглашался даже на примирение с Выговским. При переговорах с ним воеводе дозволялось пойти на уступки – утвердить за гетманом такие же привилегии, какие сулили ему поляки, отказаться от воеводств на Украине, вывести русский гарнизон из Киева.
Трубецкой остановился в Путивле, к нему на соединение подошли и Ромодановский с Беспалым, собралось до 150 тыс. человек. Но русское правительство и командование полагали, что внушительная армия понадобится только для демонстрации. Трубецкой писал к Выговскому, звал на переговоры. Не тут-то было. Гетман настроился совершенно иначе. Он делал вид, будто опять испугался, а сам лишь тянул время. Ждал татар, баламутил казаков и всякий сброд, с 30-тысячным войском появился под Миргородом. В городе подняли мятеж его сторонники, навалились на стоявший там полк драгун, заставили сдаться, ограбили – правда, отпустили живыми.
Трубецкой увидел, что Выговский не намерен мириться, и двинул армию вперед. Но пока он простоял возле границы, гетман успел как следует укрепить Конотоп, перекрывавший дорогу от Путивля вглубь Украины. Буквально под носом у русских туда вошло большое войско полковника Гуляницкого. 19 апреля к Конотопу подтянулся царский передовой полк, 16 тыс. человек – не зная, что в крепости затаились более крупные силы. Предложили открыть ворота, получили отказ и с ходу кинулись на приступ. Но едва ратники приблизились к стенам, под ними взорвалась заложенная мина, из города выплеснулись казаки Гуляницкого и раскидали атакующих.
Подходили остальные русские части, взяли крепость в осаду, расположились лагерем. Трубецкой понимал, что взять Конотоп будет не просто. Ждал, когда по весенней грязи подвезут тяжелую артиллерию, обозы с боеприпасами, при этом снова и снова пробовал вступить в переговоры с Выговским и Гуляницким. А гетман как будто не отказывался. Писал, будто одумался, желает покориться, со дня на день приедет к воеводе. Но чем дальше, тем отчетливее прояснялось, что он лжет. В мае Трубецкой отправил корпус Ромодановского, Куракина и Беспалого «промышлять» неприятеля самостоятельно. В июне в главный русский лагерь прибыла артиллерия, 30 крупнокалиберных орудий открыли огонь по Конотопу, а ратники насыпали земляной вал, начали придвигать его к стенам, готовясь к приступу.
Но было уже поздно. К Выговскому пришел крымский хан Мехмет-Гирей со 100-тысячной ордой и турецкой артиллерией, они спешили к Конотопу. Остановились поодаль, на речке Сосновке, и послали отряд конницы раздразнить русских, выманить из лагеря. Ночью 27 июня гетманские казаки и татары побили караулы, ворвались в расположение армии. Наделали побольше шума, а когда царские воины опомнились и на незваных гостей посыпались пули, они развернулись и поскакали прочь. Прихватили с собой табун лошадей и скот, пасшийся за лагерем.
Трубецкой поднял всю конницу – 20 тыс. дворян и рейтар. Два князя Семена, Пожарский и Львов, повели их в погоню. Понеслись во весь опор, без разведки, абы настигнуть наглецов. Местные жители предупредили: за Сосновкой стоят огромные таборы татар и казаков, но Пожарский отмахнулся. Какие таборы? Наверное, грабители оставили там свой обоз. Сметем одним махом! А отряд, за которым гнались, увел русских за 40 км от Конотопа и еще раз схитрил. Спешился и засел за лесной засекой, показывал, что собирается обороняться. Пожарский тоже спешил полки, послал в атаку. Казаки постреляли, бросили позицию, стали удирать за Сосновку. Русские сели на коней, рванули за ними на другой берег и угодили в «мешок».
Из кустов и перелесков по ним ударили картечью пушки, засвистели тучи стрел. Татары, укрывшиеся в прибрежных зарослях, стали отрезать обратный путь к реке. Масса конницы сгрудилась на поляне, не могла развернуться, каждая пуля и стрела находили цель. Лишь небольшая часть всадников сумела прорваться назад. Остальные очутились в кольце. Дрались несколько часов, их трепали наскоками и расстреливали со всех сторон. Пожарского, придавленного убитой лошадью, захватили в плен. Уцелевшие воины, повыбитые и измотанные, сдались.
Но Выговский заранее договорился с ханом не брать пленных – пускай между казаками и «москалями» нагнетается озлобление, ляжет кровная вражда. Пожарского привели к Мехмет-Гирею. Тот давно точил зуб на князя за разгром своих войск под Азовом. С издевкой предложил выбрать: или принять ислам, получить за это высокий пост и владения в Крыму, или умереть. Последний представитель славного рода Пожарских, племянник освободителя Москвы, не осрамил чести предков. Он плюнул в бороду Мехмет-Гирею и был обезглавлен. Всех сдавшихся, 5 тыс. человек, победители перерезали. Сохранили жизнь лишь князю Львову, но он не вынес жуткого зрелища и сошел с ума. Чудом уцелел толмач Фрол, он-то и рассказал потом, как погиб Пожарский.
А массы крымцев и казаков Выговского покатились к Конотопу. Ускакавшие русские кавалеристы успели предупредить своих, пехота и артиллерия укрылись в укрепленном лагере, нахлынувшую орду покосили и отшвырнули огнем. Но враги перекрыли все дороги, блокировали лагерь. Трубецкой решил спасать армию, идти на прорыв. Чтобы защититься от атак конницы, он приказал строить подвижные «таборы» из обозных телег, двигаться внутри них. Как только полки покинули лагерь, татары и изменные казаки навалились со всех сторон. Но из «таборов» били легкие пушки, гремели залпы мушкетов, отгоняя нападающих. Таким способом войско медленно ползло по дорогам. Достигло пограничной реки Сейм, построило телеги полукругом. Под их прикрытием навело переправу, перешло на русский берег и укрылось в Путивле.
Трагедия на Сосновке ошеломила Россию. Царь оделся в траур, во всех храмах служили панихиды. Но предпринимались срочные меры, чтобы выправить положение. Полетели приказы на Дон – произвести диверсии на крымские улусы. Под Калугой собиралась вторая армия под командованием Долгорукова, ей предписывалось «идти на помощь к боярину и воеводе князь Алексею Никитичу Трубецкому со товарищи на крымского хана и на изменника Ивашка Выговского». Но хан и гетман не рискнули подступать к Путивлю. Это был мощный форпост русской южной обороны, а число воинов у них заметно поубавилось. Да и донские казаки не медлили, их отряды налетели на татарские кочевья, лодки замаячили у Азова.
Едва узнав об этом, Мехмет-Гирей оставил Выговскому 15 тыс. всадников и повел орду домой. Крымцы не упускали возможности окупить поход, по дороге разоряли украинские села. Популярности Выговскому это совсем не прибавило. Он возгордился было победой, однако ее плоды быстро сходили на нет. Отдельно от Трубецкого действовал корпус Ромодановского, Куракина и Беспалого. Гетман послал против него часть войска во главе со Скоробогатенко – его разнесли вдребезги, Скоробогатенко очутился в плену. Тут уж и «победитель» занервничал, с оставшимися у него силами отступил подальше, в Чигирин.
Государевы воеводы взялись и за полковников Выговского, посланных в Белоруссию. Их выгнали из Рославля и Мстиставля. Полковник Нечай и его казаки соединились с поляками, засели в неприступном Старом Быхове. Князь Лобанов-Ростовский осадил крепость, три месяца она держалась под жестокой бомбардировкой, но ночным штурмом русские ворвались в нее, «изменника Ивашка Нечая, и шляхту, и казаков, и мещан живых многих поимали, а достальных многих же в приступное время побили». А на Украине воевода Василий Шереметев выслал из Киева отряды стольников Барятинского, Чаадаева, рейтарских подполковников Скорнякова-Писарева и Шепелева, они заняли и сожгли несколько городов, поддержавших Выговского.
Из Путивля снова выступила армия Трубецкого, получившая серьезные подкрепления. Она соединилась с корпусом Ромодановского. Четыре казачьих полковника, киевский Екименко, переяславский Цецюра, нежинский Василий Золотаренко (брат Ивана, погибшего в царско