В Крыму знали о подготовке наступления, но хан не верил, что русские решатся на подобное безумие. Когда разведка доложила о количестве войск у Голицына, татары поняли, что атаковать бесполезно, и вообще не стали выводить конницу навстречу. Выжидали – не одумаются ли, не повернут назад? Не повернули, вышли на «финишную прямую», до Перекопа оставалось 100 верст. Что ж, тогда хан приказал поджечь степь. Пламя пожаров разлились быстро и широко. Перед русскими встали стена дыма и выжженная пустыня. Голицын пробовал вести полки по ней, но люди задыхались в тучах дыма и пепла. Пришлось поворачивать. Провал был полный. Не вступая в бой, армия потеряла 24 тыс. человек – умершими от жары, изнурения, болезней, многие дезертировали. За войсками осталась россыпь трупов павших лошадей, побросали тысячи повозок, огромное количество имущества.
А уж главнокомандующий очутился в таком положении, что не позавидуешь. После всего случившегося нужно было позаботиться, с каким лицом предстать перед москвичами и боярами. Но Голицын нашел простой способ. Решил свалить вину на Самойловича. Он давно не любил гетмана, тот противился вступлению в войну, в походе указывал на грубые ошибки. Вот и пусть будет козлом отпущения. Для этого канцлер легко нашел общий язык с заместителем гетмана – генеральным есаулом Мазепой. Этот тип всегда был готов расстараться, оклеветать кого нужно. Состряпал донос, будто казаки по приказу гетмана вместе с татарами жгли степь, и Самойловича арестовали.
Теперь неудачу легко можно было объяснить – предательство! С Мазепой Голицын «честно» расплатился. Единолично, без всякой рады, поставил его гетманом. Правда, казаки возмутились, заволновались, но канцлер выделил Мазепе корпус солдат и рейтар, он с войсками пришел в Батурин и занял гетманскую резиденцию. За такую помощь он отдал Голицыну богатства Самойловича и казачью войсковую казну, 100 тыс. червонцев. Их канцлер прибрал в собственный карман. Со всех сторон выгодно получилось, не только репутацию сохранил, но еще и крупно поживился. Самойловича с сыном сослали в Сибирь. Второй его сын пытался поднять казаков на мятеж, был схвачен и казнен. Ну а Софья, в свою очередь, старалась сделать хорошую мину при плохой игре. Объявила, что поход-то, оказывается, был удачным, отвлек татар от союзников. Всех участников наградили. Начальников – поместьями, рядовых – деньгами. Но популярности в войсках царевне и канцлеру кампания не прибавила. Политические замыслы пришлось откладывать.
Из случившегося Голицын извлек кое-какие уроки. Понял, что для походов в Крым необходима промежуточная база. В 1688 г. воеводе Неплюеву было поручено основать крепость на притоке Днепра Самаре. Донским казакам и запорожцам приказали отвлечь татар от строительства. Неплюев с задачей отлично справился. С 30-тысячным корпусом он выступил в степь весной, до жары. В конце мая был на Самаре, туда же подошел Мазепа со своими полками. По планам голландского инженера Вазаля за месяц возвели крепость, ее назвали Новобогородицком. Оставили в ней гарнизон, запасы, а корпус без боев и потерь вернулся обратно. Донские казаки и запорожцы тоже успешно выполнили приказ, погромили окрестности Азова.
Но даже временное затишье на русском фронте обернулось бедствием для Польши. Хан вывел из Крыма всю орду, она прокатилась по Правобережной Украине, соединилась с турками и еще раз вдребезги разнесла королевское войско. Татары угнали 60 тыс. пленных, бесчисленные стада скота. Собеский возмущался, почему в этом году не повторили наступления на Крым? Угрожал расторгнуть «вечный мир», подписанный с такими трудами (и оплаченный – золотом и кровью). В это время и Людовик XIV рассудил, что настал подходящий момент. Французы вторглись в Германию. Причем союзники России вели себя далеко не лучшим образом. Стали поступать сведения, что австрийцы и разбитые поляки отнюдь не против заключить с Турцией сепаратный мир, а Россию подставить – пускай воюет с султаном один на один.
Кстати, Новобогородицкая крепость была построена во владениях Сечи. Но запорожцы в данном случае ничуть не возражали – в отличие от польского Кодака. Понимали, что эта крепость предназначена совсем не против них. Наоборот, ее соседство и русский гарнизон подкрепляли их положение, помогали прикрыть их земли от татарских отрядов, каждый год катавшихся туда-сюда на Польшу или Венгрию.
А правобережным казакам доставалось крепко. Их то и дело звали в войско. Они погибали в боях. Но сами они никакой помощи от поляков не получали. Когда налетали крымцы, их предоставляли собственной судьбе. Как хотите, так и отбивайтесь. Гетман Андрей Могила, уничтоживший своего предшественника, талантами не отличался. О нем говорили, что он «не тильки пьяный, але и трезвый розума не мает». Казаки стали уходить от него на Левобережье, в трех полках осталось всего 1872 казака. А потом его уличили именно в том, в чем он обвинил Куницкого, – в утаивании казачьего жалованья, и убили. Полковник Палий, герой сражения под Веной, после катастрофического набега 1688 г. обратился в Москву. От имени всех правобережных полков просился перейти со своими городами и землями в подданство России. Объяснял, что Польша сейчас не в состоянии этому помешать.
В общем-то, мысль была здравой. Зачем губить людей в походах на Крым? Не лучше ли взять богатые и плодородные области Правобережья? Без боев, без потерь. Но разве могли Софья и Голицын нарушить интересы своих западных партнеров? Предложение Палия с негодованием отвергли. На 1689 г. назначили следующий поход. По стране третий год подряд трясли чрезвычайные поборы. Правда, генерал Гордон доказывал, что одной промежуточной базы для такой операции мало, земляные городки с припасами надо построить через каждые четыре перехода, заранее заготовить и подвезти поближе к Перекопу штурмовые лестницы, осадные орудия, шанцевый инструмент. Но это оттянуло бы поход еще на год. А царю Петру исполнилось 16 лет, оппозиция женила его. По русским обычаям, это давало статус совершеннолетнего. Вот-вот он мог предъявить права на престол! Победа нужна была временщикам, как воздух.
Чтобы обосновать спешку, они даже запустили ложный слух – хан намерен напасть на Россию, и его необходимо упредить. По росписи численность армии должна была составить 118 тыс. человек, 350–400 орудий, Мазепа обезал привести 40 тыс. казаков. Сколько ратников собралось на самом деле, история умалчивает. Учиывая свои прошлые просчеты, Голицын назначил сбор войск на 1 февраля. Решил не брать тяжелую артиллерию. Намечал проскочить налегке, до летнего зноя. Чтобы двигаться быстрее, распорядился идти не единым каре, а разделиться на 6 корпусов. Но… все его решения оказались выигрышными только с точки зрения дилетанта. Армия выступила по снегу, воины страдали от холодов. Потом грянула оттепель. Переправы через разлившиеся ручьи и реки стали бедствием. Степь залило морями грязи, в ней увязали пушки, телеги, сапоги. А личный состав был перегружен до предела: каждому солдату и стрельцу было велено иметь с собой запасы на 4 месяца! Все это тащили на себе и в обозах. Промокшие до костей люди выбивались из сил, лошади надрывались.
Хана в Крыму не было. Он никак не ожидал, что русские вторично попрутся на Перекоп. Действительно отправился в поход – не на Россию, а на австрийцев. Но в Буджаке его догнала весть о приближении Голицына, и он с 40 тыс. конницы повернул обратно. В Крыму остался ханский сын Нуреддин, у него было всего 10–15 тыс. всадников. Но ведь Голицын на этот раз разделил армию. Нуреддин стал нападать то на один, то на другой корпус, выбирая слабые места. Потом подоспел и хан со всей ордой, атаки посыпались более мощные и яростные. Полки кое-как устояли, отогнали татар. 20 мая армия все-таки дошла до Перекопа. Но здесь были сильнейшие укрепления. Перекопский перешеек пересекал ров глубиной до 30 м и земляной вал с 7 каменными башнями. Единственные ворота в Крым защищала цитадель со множеством пушек. Вся равнина перед валом простреливалась.
Конечно, об этом следовало разузнать заранее, хотя бы распросив запорожцев. Но ведь у Голицына и Софьи возобладали совсем другие соображения, политические. А что оставалось делать теперь? Взять нахрапом мощные укрепления нечего было и думать, у русских не было даже тяжелых орудий. А если вести осаду, подходить к валам траншеями, засыпать ров, это потребовало бы нескольких недель. Но масса людей и лошадей не могла долго стоять в степи без воды, еды, фуража. Да и лето уже наступило, солнце пекло немилосердно. Ночью Голицын собрал военный совет, и все командиры заявили: «Служить и кровь свою пролить готовы, только от безводья и безхлебья изнужились, промышлять под Перекопом нельзя, и отступить бы прочь!» Другого выхода не оставалось.
На следующий день армия выступила в обратную дорогу. Мелкие татарские отряды преследовали, тревожили налетами, поджигали степь. Голицын испугался, что татары окружат его, отрежут от России. Посыпались панические указания подчиненным: готовиться прорываться с боем. Избавлялись от «лишних» грузов, выкидывали поклажу с возов. Потери составили 20 тыс. убитыми и умершими, 15 тыс. пропавшими без вести (пленными и дезертирами), при отступлении бросили 90 пушек. Успеха добились только донские казаки и запорожцы. Они опять «отвлекали», из устья Дона и с Днепра в море вышли флотилии лодок, соединились, захватили несколько турецких судов и разорили Тамань.
Но это уже ничего не значило. Катастрофа в степях ускорила развязку в Москве. 8 июля в праздник Казанской иконы Божьей Матери Петр бросил Софье открытый вызов. Прилюдно объявил, что крестный ход должен возглавлять царь, а «она, как женщина, не может быть в том ходу без неприличия и позора». Правительница опять хотела признать поход «победой», но Петр не согласился, список наград не утвердил. О том, что в России назревают решающие события, прекрасно знали за рубежом. В Москве этим летом оказались послы Голландии, Дании, Швеции, Польши, Бранденбурга, Персии, Австрии. Вместе с поляками приехал де Невиль, иезуит и шпион Людовика XIV. В столицу примчался и Мазепа. Словом, клубок собрался еще тот.