Но запорожское «государство в государстве» оставалось серьезнейшей головной болью. Сечь продолжала жестокую борьбу за «свои» владения. В 1762 г. казаки выжгли две слободы под Елисаветградом, разогнав селян. На требование императрицы расследовать преступление и наказать виновных Кош ответил, что «искать не на ком», поскольку это «сделал весь Кош». В другой раз кошевой отдал приказ полковнику Деркачу (по-украински деркач – веник) «вымести незваную погань» – и он «вымел» поселян с реки Самары. А в том же 1762 г. случилась эпидемия чумы. Но запорожцы, ссылаясь на собственную автономию и неприкосновенность своих земель, не позволили установить на этих землях карантины и санитарные кордоны, не пустили лекарей. Результат был печальным для самих казаков – в Запорожье вымерло 9 тыс. человек.
Киевский генерал-губернатор Леонтьев докладывал государыне, что самоуправление в Сечи давно пора ликвидировать. В 1764 г. правительство пошло на такой шаг. Запорожский кош был передан в подчинение Малороссийской коллегии и получил предписание: выборов больше не проводить. А руководству во главе с кошевым атаманом Григорием Федоровым было велено оставаться на своих постах «до указу». Куда там! Запорожцы забуянили и распоряжение самой императрицы демонстративно нарушили. Тут же провели новые выборы, Федорова скинули и избрали кошевым Ивана Калнышевского. Он самовольно выехал с делегацией в Петербург. Повез требование переподчинить Сечь коллегии Иностранных дел (как «суверенному» государству!) и признать границы запорожских владений, которые отстаивала старшина.
Румянцев писал государыне, что за столь дерзкий вызов делегатов надо арестовать. А начальник Украинской линии генерал Штофельн представил и проект «реформирования» Сечи: убрать нынешнее руководство, военной силой заставить переменить порядки. Но Екатерина воздержалась от этих мер. В воздухе снова пахло порохом. Турция при поддержке Франции готовилась к войне. Причем опять прослеживался старый альянс – связи с Польшей, Швецией. В таких условиях открытый бунт запорожцев выглядел совершенно нежелательным, поэтому государыня изобразила милость. Согласилась с избранием Калнышевского, обещала рассмотреть территориальные претензии. Вернувшись в Сечь, делегаты хвастливо объявляли перед казаками, как они пуганули правительство! Но в Запорожье уже имелись агенты царской администрации, государыне доложили об этих речах.
А в январе 1767 г. Румянцеву прислал донос полковой старшина Савицкий. Он писал, что прошлой осенью, вернувшись из очередной поездки в Петербург, Калнышевский имел конфиденциальную беседу с войсковым писарем Иваном Глобой. Говорил ему: «Как видно, нечего надеяться на них», на правительство. Приходили к выводу – если Екатерина не выполнит требований, надо направить послов для переговоров с султаном. После этого Глоба две недели объезжал паланки. Обсуждал данный вариант со старшиной и развозил секретный приказ: готовиться воевать с русскими, а туркам и татарам чтобы обид «под смертною казнию не чинили».
До поры до времени царица и этот донос оставила без последствий. Но сделала себе заметку на будущее. А руководство Сечи само продолжало копать для себя яму. В Турции знали о трениях между запорожцами и правительством. Из Стамбула и Бахчисарая присылали письма к казакам. Их соблазняли перейти на службу к султану и хану, обещали жалованье втрое больше российского. Калнышевский вел себя двойственно. Туркам отказал, но и переписку с ними не прервал. А с приближением войны в Сечь приехал от имени султана французский эмиссар Тотлебен. Там как раз находились офицеры из штаба Румянцева, потребовали выдать его. Но Калнышевский отказался. Выслушал Тотлебена, позволил ему выступить перед казаками и отправил обратно в Крым.
Нет, кошевой атаман не стал предателем. Но он взвешивал разные варианты, а русское правительство шантажировал, хотел вынудить к уступкам. Однако игра была слишком опасной. В казачьей массе пошел разброд. Рождались и пересказывались небылицы о прежнем прекрасном житье под властью хана. Тем более что и состав запорожцев за 30 лет мирной жизни разбавился гультяями всех сортов, гайдамаками, разорившимися казаками с гетманщины, беглыми крепостными с польского Правобережья. А изменить Калнышевский то ли не решился, то ли обстоятельства ему не позволили. Война началась совсем не так, как ожидали. Не на юге, а на западе.
Польшу ее «демократия» совершенно погубила. Когда умер король Август III, Россия возвела на престол своего ставленника Станислава Понятовского. Причем на этот раз возвела уже откровенно, ввела в Польшу войска. Самой важной фигурой в Варшаве стал посол Екатерины Репнин. Вел очень сложные переговоры и игры с панами. Но в Речи Посполитой, невзирая на развал, притеснения православных не ослабевали, а усиливались. В Литве осталась единственная православная епархия, Полоцкая. В Польше (включавшей Правобережную и Западную Украину) структур православной церкви не осталось вообще, все было отдано униатам. Киевскому митрополиту ставили препоны, не позволяя назначать епископов на территории Речи Посполитой, мешая окормлять православные монастыри и храмы. Дошло до того, что православные в Польше оказались вообще «вне закона» – им не разрешалось занимать никаких официальных должностей, содержать мастерские и другие предприятия, торговать (в отличие от евреев).
В начале правления Екатерины последовали новые жалобы православных, Полоцкий епископ представил список 150 храмов, отнятых униатами. Императрица вступилась за единоверцев. Потребовала уравнять православных в правах с католиками. В 1767 г. проект такого закона был вынесен на сейм. Он бурно воспротивился. Но посол Репнин просто арестовал четверых главных противников, остальные перепугались и дружно проголосовали за равноправие православных. Паны и шляхта забушевали. Возмущались и уступками православным, и попранием их «свобод». Самые активные собрались в городе Бар, создали конфедерацию, объявили короля и сейм низложенными. Их поддержали папа римский и Франция. Она направила в Польшу инструкторов, офицеров и солдат под началом генерала Дюмурье.
А отряды конфедератов принялись повсюду крушить и жечь православные церкви, убивали священников, монахов, мирян. В Мотронинском монастыре находился состарившийся запорожец Максим Железняк. Он был послушником, готовился принять постриг. Услышав об этих зверствах, он покинул обитель и призвал крестьян к восстанию. Говорил, что он посланец из России, у него есть грамота Екатерины – бороться за веру, побивать панов и католиков. Вокруг него собралась толпа, провозгласила его гетманом Правобережного войска Запорожского. Из Умани против него выслали отряд Ивана Гонты – он был сотником «надворного войска» Потоцкого (личных вооруженных слуг). Но он перешел на сторону Железняка.
Повстанцы ворвались в Умань. Сперва были настроены довольно мягко. Но униаты из базилианского ордена полезли агитировать их и разозлили. Произошел погром, было убито около 2 тыс. католиков, евреев и случайных людей. Польские и еврейские историки превратили цифру в 20 тыс., да еще украсили ее описанием жутких изощренных казней, как всех иудеев подолгу мучили, вынуждая отречься от веры. Хотя это не более чем ложь. Повстанцев было всего 800 человек, и в протоколах допросов фигурирует 2 тыс. жертв. Погромив Умань, они расположились неподалеку. Один отряд, около 200 человек, пошел «зачищать» поместья и местечки. Поляки и евреи побежали в турецкий город Балту, их приняли под защиту. А отряд мятежников, преследуя их, столкнулся с турками. В бою они потеряли 15 человек, но и повстанцы повернули обратно.
А Екатерина уже направила против конфедератов русские войска. Они вступили на Правобережье Днепра. Генерал Кречетников узнал про резню в Умани, послал туда отряд карабинеров, нашел стан бунтовщиков, после короткой стычки разоружил и арестовал все их войско. Железняк и еще 65 человек оказались российскими подданными, их отправили своим властям. Остальных выдали полякам. Участь двух частей повстанцев очень отличалась. Царицу в основном обеспокил налет на Балту, который мог спровоцировать войну с Турцией. Железняка и еще нескольких предводителей привезли к Балте, на виду у турок били кнутом, вырвали ноздри, после чего всех пленных повстанцев (в разных местах собрали 130 запорожцев, участвовавших в мятеже) повезли на каторгу в Нерчинск.
Поляки казнили всех мятежников самыми зверскими способами – сажали на кол, четвертовали, колесовали. Для Гонты персонально расписали казнь на 13 дней. В течение 10 дней сдирали полосы кожи, потом отрубили ноги, потом руки, а после этого вырвали сердце. Румянцев сделал выговор генералу Кречетникову за то, что выдал пойманных людей, и строго запретил это делать. После призыва Железняка и погромов православных церквей шляхтичами крестьяне забунтовали повсюду. Но русских встречали дружелюбно, и их только разоружали. Многие охотно соглашались служить солдатами в царской армии, и их принимали в полки. Из правобережных казаков начали формировать новое, Бугское казачье войско.
Конфедератов били довольно легко. А польско-французскую армию Дюмурье Александр Васильевич Суворов разгромил у крепости Ландскрона. Но предосторожности Екатерины избежать войны с Турцией оказались тщетными. Султана подтолкнула Франция, отвалила ему 3 млн ливров субсидий. Предлог нашли первый попавшийся. Один из разбитых отрядов конфедератов бежал в ту же самую турецкую Балту, гнавшийся за ними генерал Вейсман влетел туда с конницей, и для Османской империи оказалось достаточно, она объявила войну. Как только это произошло, Екатерина помиловала Железняка и его соратников. Заменила им пожизненную каторгу на рудниках обычной ссылкой. В исторических работах обычно указывается, что дальнейшая судьба Железняка неизвестна. Да, документов нет. Но сведения сохранились в преданиях забайкальцев. Все повстанцы были зачислены в Забайкальское казачье войско и стали нести службу на восточных рубежах России. Сто лет спустя Железняка там еще помнили.
В Сечь повеление о войне с Турцией пришло в декабре 1768 г. Но прежние виляния, интриги, агитация не прошли бесследно. Сирома принялась бузить. Постановила, что воевать за русских не пойдет, потребовала вести ее поддержать восставших братьев на Правобережье, бить панов и грабить усадьбы. Хотя никакого восстания уже не было, Железняка и Гонту арестовали в июне. Калнышевский и старшина запретили туда идти. Но запорожская масса взбунтовалась против старшины, стала созывать казаков, бросила кордоны в степи, чтобы идти в свой собственный поход. Кошевому атаману пришлось не только собирать вокруг себя верных казаков, но и позвать солдат из соседнего Новосеченского Ретраншемента. С их помощью мятеж он усмирил, нескольких заводчиков для отстрастки казнил.