у печку за четверку табаку да за коробок спичек.
А полуверующий ему говорит:
— Смотри, брат, чтобы печка у тебя хорошо топилася. Там, в трубе, яичко подвешено. Надо его дочерна прокоптить. Твое дело простое — поддавай жару да шуруй, поддавай да шуруй. А в трубу не заглядывай.
Ладно. Уговорились. Остался офицер в лесу и целый год безотлучно жил меж поленниц — спал на дровах, ел на дровах. Два дела делал — дрова в топку метал да золу выгребал. Тут и вся забота, тут и вся радость.
Вот один только день остался ему до конца службы. Он и раздумался.
— Дай-ка посмотрю, прокоптилось это самое яичко или нет.
Только заглянул в трубу — опять появляется из-за печки тот мужик-полуверец — и спрашивает:
— Ты что — смотрел в трубу?
— Нет, — говорит, — не смотрел.
— Нет, смотрел!
— А ты почем знаешь, что я смотрел?
— А потому и знаю, что яичко уже черное было, а теперь опять белое стало. Еще, братец, шуруй год! Если этот год прошуруешь, я тебе две четверки табаку принесу и бумаги на две копейки и спичек два коробка.
Офицер подумал и остался в лесу еще на год.
Вот и второй год к концу подходит.
Еще день — и службе конец.
Подложил офицер дровец напоследок и думает:
«Дай-ка я хоть в трубу загляну, погляжу — готова ли моя работа».
Только заглянул — яичко опять белое стало. Хоть сначала начинай.
Рассердился офицер, протянул руку и хотел это яичко сорвать. И вдруг слышит, — будто кто на ухо ему сказал:
— Не тобой повешено, не тобой и сорвется.
Он туда-сюда глядит, — кто сказал? Никого не видать. А тут опять появляется этот его хозяин, мужик-полуверец.
— Не вытерпел? — спрашивает. — Поглядел в трубу?
— Так точно, — говорит офицер. — Не вытерпел. Поглядел.
— Ну, ладно уж. Вот тебе табак, спички и бумага. Не за труды, не за грехи, а за то, что сам сознался. Придется тебе, видно, еще год у меня пожить, яичко докоптить. Останешься, что ли?
— Что ж, можно, — говорит офицер.
— А сколько ты за этот год возьмешь?
— А вот яичко докопчу, тогда и скажу.
— Ладно, копти.
Мужик опять за печкой пропал, а офицер сел на чурбачок и давай свое дело делать — поленья в огонь метать да в печи шуровать.
День за днем идет. Сжег офицер за три года шесть тысяч кубов. Осталось ему один день прослужить.
Вот он сидит перед печкой и думает:
«Что же мне за службу мою спросить?»
День думал, ночь думал, ничего не придумал. А утром является к нему полуверец и спрашивает:
— Ну, говори, чего тебе надо за твою службу?
Поглядел на него офицер и отвечает:
— Дай мне то яичко, что я коптил.
— Нет, — говорит хозяин. — Этого лучше и не проси. А вот — хочешь — я тебе мешок золота да мешок серебра дам?
— Нет, — отвечает офицер, — мне денег не надо.
— А хочешь три четверки табаку, три коробка спичек да бумаги на три копейки?
— Как не хотеть! — говорит офицер. — А только не возьму я ни табаку, ни бумаги, ни спичек. Дай мне то яичко, что я коптил.
— Нет, голубчик, не дам я тебе этого яичка, — говорит полуверец.
— Ну, коли не дашь, так мне ничего не надо.
Поклонился и пошел себе.
Только отошел немного, окликает его полуверец.
— Эй, человек, вернись!
Он вернулся.
— Ну, скажи ты мне все-таки, сколько тебе нужно за твою службу?
— Дай мне то яичко, что я коптил, и ничего я с тебя боле не спрошу.
— Да на что оно тебе так понадобилось?
— Нужно, — говорит офицер. — Посмотрю я на него и буду знать, за что я три года в лесу прожил, на дровах ел, на дровах спал, шесть тысяч кубов на угольки пережег.
Ну, тот руку в трубу запустил, сорвал яичко и подает ему.
— Жалко, — говорит, — а, видно, придется отдать. Уж больно ты хорошо в печи шуровал. Так и быть — бери копченое яичко и ступай себе. А коли дорогой будет у тебя какая неустойка, вспомни про меня. Я тебе помогу.
Взял офицер яичко, положил в карман и пошел. Три дня голодом шел. На четвертый уж и ноги не несут. Стал он по карманам шарить, не завалялась ли где корочка какая.
Шарил-шарил, ничего в карманах нет. Только яичко.
«Дай, — думает, — хоть не съем, так посмотрю».
Вытащил яичко из кармана, смотрит, а это не яичко вовсе, а так — уголек.
Ну, он рассердился — ажно до слез.
— Обманул меня, что ли, полуверец проклятый? Разве это яйцо? Это — уголь!
Размахнулся и хлопнул его об землю. Глядит, — что за чудо? Только уголек в землю, явилась перед ним барышня, да такая, что лучше и на свете не бывает.
— Ну, — говорит, — спасибо тебе, офицер, что избавил ты меня от долгой муки. Кабы не ты, мне бы век целый в трубе висеть да черным дымом дышать.
Он обрадовался. Не зря, выходит, три года перед печкой сидел да угли мешал.
А она спрашивает:
— Скажи мне, добрый человек, кто ты есть и как сюда попал?
Он рассказывает:
— Так и так. Офицером был, служил в этих местах. Да вот не стало у нас в роте табаку. Мы собрались вшестером и пошли табаку искать.
— А где же те пятеро?
— Да за табаком пошли. Я один остался. Уж больно мне узнать захотелося, что это за печка такая.
— Ну, счастье твое, что остался, — барышня говорит. — Я тебе за все отплачу — доволен будешь. Поедем скорей к моему отцу.
Он говорит:
— Поедем.
А сам думает: «Легко сказать, „поедем“, да вот ехать-то на чем? Кругом лес густой, до жилья далеко, и в какой оно стороне — вовсе неведомо».
Пригорюнился офицер.
— Эх, — говорит, — коли бы не ушел от печки на три дня ходу, вернулся бы да спросил у старика того, полуверующего, чем тут делу пособить. Как ни говори, а он тут здешний…
И только он это подумал, появился перед ним на поляне серый конь, будто из земли вырос.
Смотрит, только не говорит: садитесь — свезу!
Погладил его офицер и думает:
«Мне-то хорошо, а барышне неловко будет. Вот не догадался старик тарантас подать».
Глядь — откуда ни возьмись — тарантас является. Колеса красные, гвоздики медные, — смотреть весело.
Ну, запрег коня, усадил барышню в тарантас.
— Куда, — говорит, — ехать?
А она отвечает:
— Этот конь лучше нас дорогу знает. Пусти его по вольной воле. Привезет, куда надобно.
Он так и сделал.
Бросил вожжи, а серый конь как с места взял, так и покатил. Где бы месяц идти, он, может, в час один домчал.
Вот уж и город видать. А Серый так и летит, так и летит — нигде не приворачивает.
Катит серединой города, по главной улице, и останавливается перед одним домом. А дом этот самый хороший в городе, и живет в нем богатейший купец с женой. Вдвоем живут, без детей, без внучат. Была у них дочка, да еще из люльки потерялась. И следов не нашли. Вот этот купец со своей хозяйкой смотрят в окно и видят — остановился перед ихними воротами тарантас. Серый конь в него запряжен, и сидят в тарантасе офицер молодой и барышня-красавица.
— Мать, а мать, — купец говорит. — Погляди-ка, вот такой самый тарантас пропал у нас лет пятнадцать назад. И колеса такие были, и гвоздики.
— Твоя правда, отец, — говорит купчиха. — И конек будто наш. Помнишь, из конюшни у нас такого конька свели. Погляди-ка, — и лысинка на лбу, и на спине ремень…
— И девицу я эту будто где видел, — говорит старик. — То ли во сне, то ли наяву, — то ли это она на тебя похожа, как ты молодая замуж за меня шла.
Купчиха так и охнула.
— Ох, дак ведь это, надо быть, дочка наша, что из люльки пропала. Никто как она.
Выбежали они оба на улицу и давай дочку обнимать, целовать. А та говорит:
— Вот, маменька, кабы не этот человек, что в тарантасе сидит, не видать бы мне свету белого. Три года он из-за меня в лесу один-одинешенек жил, три года спины не разгибал, снов не досыпал, и ничего за все свои труды не взял, только меня взял.
Отец с матерью спрашивают:
— Как же его за труды наградить?
А дочка отвечает:
— Повенчайте нас с ним, и буду я ему женой верною, а он вам будет заместо сына и наследника.
— Что ж, доченька, это можно. Сыновей у нас нету.
Ну, повенчали их, свадьбу справили, и говорит купец зятю:
— Вот что, зять милый, подписываю я под тебя все свои магазины и лавки, склады и погреба, корабли и подводы. Правь ты наши дела, а мне и отдохнуть пора.
— Ладно, папенька, — говорит офицер. — Управимся. Только надо мне хороших приказчиков нанять. Нет ли у вас в городе таких-то пятерых солдат, из такой-то роты, такого-то полка? Нужно мне их разыскать.
— Нужно, так нужно.
Послали сыщиков солдат разыскивать, — по пристаням да по баржам, по трактирам да по ночлежкам, по дворам да по задворкам. День искали, два искали, на третий день нашли и приводят всех пятерых к офицеру.
Узнали они начальника своего, сплакали — да в ноги ему:
— Ты уж прости нас, Иван Васильевич, что мы тебя в лесу одного бросили. Виноваты, дак и каемся. Теперь — хочешь, не хочешь, на час от тебя не отстанем. Хватили мы без тебя всячины — и холоду, и голоду.
— А табаку нажили?
— Какое — нажили! И дыму не нюхали.
— Ну, когда так, поставлю я вас всех в приказчики. Одну службу вместе служили, и другую послужим.
Они рады-радешеньки.
— Куды хошь ставь, только не бросай. А уж мы тебе угодим.
Ну он так и сделал — поставил их всех приказчиками, а сам сел хозяином.
Вот когда нажили табаку, спичек, бумаги! Вот когда курят!
Иван Репников
Жил на деревне старик, и было у него три сына. Вот он говорит им:
— Дети, надо бы нам дров нарубить. Какие вам топоры дать?
Один говорит:
— Мне фунта в два!
Другой:
— Мне в три фунта!
А третий:
— Фунтов в десять.
Дал им старик по топору, и пошли они дрова сечь.
Первый день ходили — два брата по две сажени насекли, а меньшо́й, Иван, только время зря провел.
Приходит домой. Отец его спрашивает:
— А ты что ж? Топор нянчил?