— А ты, небось, хочешь, чтобы я на тебя да на твою семью пахало? И не думай!
— Что ж? Так и будешь от веку до веку лежать-полеживать? Ведь эдак мне с голоду помирать придется.
— Зачем помирать. Коли хочешь, чтобы я тебе помочь делало, брось крестьянство да ступай в город. А то я к деревенской работе непривычное: я — Счастье городское, торговое, хитрое.
— Да что ж ты мне в городе начинать прикажешь?
— Сказано тебе — торгуй!
— Торгуй! Было бы на что! Мне есть нечего, а не то что в торг пускаться.
— Эвона! Сними со своей бабы старый сарафан да продай. Вот те и начало! На те деньги купи новый сарафан, и тот продай. А уж я стану тебе помогать: ни на шаг прочь не отойду.
— Ну, ладно, так и сделаю. Только ты смотри — не обмани.
— Ты-то не струсь. А я не обману.
С тем и разошлись.
А поутру говорит бедный брат своей хозяйке:
— Ну, жена, собирайся, — поедем в город.
— Это зачем?
— В мещане приписаться хочу.
— С ума, что ли, спятил? Детей кормить нечем, а он в город норовит!
— Не твое дело! Укладывай имение, забирай детишек и пойдем.
Собрались. Помолились и стали наглухо избушку заколачивать.
Вдруг слышат: плачет кто-то в избе на голос, охает, причитает.
Хозяин говорит:
— Это еще кто там?
А из-за двери отвечает:
— Кто же как не я: Горе ваше!
— Что ж ты плачешь, Горе?
— А как же? Сам уезжаешь, а меня, Горе горькое, здесь покидаешь!
— Нет, родименькое, — говорит мужик, — я тебя не покину — я тебя с собой возьму. Эй, жена! Выкидай из сундука поклажу.
Жена уж не спорит — опорожнила сундук.
— Ну, Горе, полезай в сундучок, — и чисто, и сухо — в лучшем виде довезем.
Горе влезло.
Он сейчас крышку закрыл, три замка навесил, тремя ключами запер, а сундук в землю зарыл.
Завалил землицей и говорит:
— Пропадай ты, проклятое! Чтобы век с тобой не знаться!
Зарыл и пошел на новое место. Вот приходит бедный с женой и ребятишками в город. Нанял себе домик, что на самом краю, и начал торговать.
Взял старый женин сарафан, понес на базар да и продал за рубль. На те деньги купил новый сарафан и продал за два. Что ни продаст, за все ему двойную цену дают.
Таким-то счастливым торгом расторговался он, разбогател. Большой дом купил, живет чисто, ходит парадно.
Услыхал про то младший брат и приехал к нему в гости.
Смотрит по сторонам, дивится.
— Скажи, — говорит, — братец, как это ты ухитрился, из нищего богачом стал?
— Да просто, — отвечает старший брат, — Счастье свое нашел, а Горе в сундук запер и в землю зарыл.
Завидно сделалось младшему. Покуда старший-то в бедности жил, он каждый день на свое богатство радовался.
«Я-де не такой, как брат, я и умен и счастлив, а потому и счастлив, что умен…»
А тут будто и счастье не то, и ума не довольно.
— Да где же ты, — говорит, — горе свое зарыл? В каком месте?
— А в деревне, на старом дворе.
Попрощался младший с родней и — скорей на деревню. Вырыл сундук, сбил замки и выпустил Горе.
— Ступай, — говорит, — скорей к братцу моему! Отбился он у тебя от рук.
— Нет, голубчик, — отвечает Горе. — Я к нему больше не пойду. Он, лиходей, меня в землю упрятал, а ты выпустил. Уж лучше я к тебе пристану.
И пристало-таки. Да так пристало, что и не убежишь, и не спрячешься. Куда и счастье девалось? — как растаяло.
До нитки разорился меньшой брат.
И хоронить бы не в чем было, да старший на похороны дал.
Сказка-былина про Илью Муромца
В городе Муроме, в селе Карачарове жил крестьянин Иван Тимофеевич со своей супругой, Ефросиньей Яковлевной.
Прожили они вместе пятьдесят лет, а детей у них не было.
Часто горевали старики, что под старость прокормить их будет некому.
Горевали-горевали, бога молили, и родился у них, наконец, долгожданный сын.
А имя ему дали Илья.
И вот живут они с сыном Ильей, живут, не нарадуются. Быстро растет сынок.
Год прошел, другой прошел, пора ему ходить начинать. Тут и увидели старички большое горе.
Сидит Илья недвижимо. Ноги у него как плети. Руками действует, а ногами никак не шевелит.
Прошел и третий год, и четвертый, а Илье ничуть не легче.
Еще пуще стали плакать старики: вот и есть сын, да никуда не годящий — обуза, а не подмога.
Так и просидел Илья сиднем целых тридцать лет — себе на печаль, родителям на горе.
И вот в одно прекрасное утро собрался Иван Тимофеевич на работу. Надо ему было выкорчевать пни, чтобы пшеницу посеять.
Ушли старики в лес, а Илью одного дома оставили. Он уж привычный был сидеть — дом караулить.
А день выдался жаркий.
Сидит Илья, потом обливается.
И вдруг слышит: подходит кто-то к его оконцу. Подошли и постучали.
Потянулся Илья кое-как, открыл окошко. Видит, — стоят два странника — очень старые.
Посмотрел на них Илья и говорит:
— Чего вам, страннички, надо?
— Дай-ка нам испить пива хмельного. Мы знаем, у тебя есть в подвале пиво хмельное. Принеси нам чашу в полтора ведра.
Илья им в ответ:
— И рад бы принести, да не могу — у меня ноги не ходят.
— А ты, Илья, попробуй сперва, тогда и говори.
— Что вы, старцы, тридцать лет я сиднем сижу и знаю — ноги у меня не ходят.
А они опять:
— Брось ты, Илья, нас обманывать! Сперва попробуй, а после и говори.
Пошевелил Илья одной ногой — шевелится. Другой пошевелил — шевелится.
Соскочил с лавки и побежал, как будто всегда бегал. Схватил чашу в полтора ведра, спустился в подвал свой глубокий, нацедил пива из бочонка и приносит старцам.
— Нате, кушайте на доброе здоровье, страннички. Уж очень я рад, — научили вы меня ходить.
А те говорят:
— Нет, Илья, выкушай сперва сам.
Илья не прекословит, берет чашу в полтора ведра и выпивает на месте единым духом.
— А ну-ка, добрый молодец, Илья Муромец, скажи теперь, сколько чуешь в себе силушки?
— Много, — отвечает Илья. — Хватит мне силы.
Переглянулись старцы меж собой и говорят:
— Нет, верно, мало еще в тебе силы. Не хватит. Сходи-ка в погреб и принеси вторую чашу в полтора ведра.
Нацедил Илья вторую чашу, приносит старцам.
Стал им подавать, а они, как прежде, говорят:
— Выкушай, добрый молодец, сам.
Илья Муромец не прекословит, берет чашу и выпивает единым духом.
— А ну-ка, Илья Муромец, скажи, много ли ты чуешь силушки?
Отвечает Илья странникам:
— Вот стоял бы здесь столб от земли до неба, а на том столбу было бы кольцо — взял бы я за то кольцо, да своротил бы всю подвселенную.
Опять переглянулись меж собой странники и говорят:
— Больно много мы ему силы дали. Не мешало бы поубавить. Сходи-ка, братец, в подвал, принеси еще чашу в полтора ведра.
Илья и тут не стал прекословить, побежал в погреб.
Приносит чашу, а старцы говорят:
— Выпей, Илья.
Илья Муромец не спорит, выпивает чашу до дна.
А старцы опять его спрашивают:
— Ну-ка, Илья Муромец, скажи теперь, много ли в тебе силушки?
Отвечает Илья:
— Убавилась моя силушка наполовинушку.
— Ладно, — говорят странники, — будет с тебя и этой силы.
И не стали его больше за пивом посылать, а стали говорить ему:
— Слушай, добрый мо́лодец, Илья Муромец. Дали мы тебе ноги резвые, дали силу богатырскую. Можешь ты теперь без помехи по Русской земле погулять. Гуляй, да только помни: не обижай слабого, беззащитного, а бей вора-разбойника. Не борись с родом Микуловым: его мать сыра земля любит. Не борись со Святогором-богатырем: его мать сыра земля через силу носит. А теперь нужен тебе богатырский конь, потому другие кони тебя не вынесут. Придется тебе самому для себя коня выхаживать.
— Да где же мне взять такого коня, чтобы вынес меня? — говорит Илья.
— А вот мы тебя научим. Не нынче, так завтра, а не завтра — так погодя — мимо вашего дома поведет мужик на о́броти жеребеночка. Жеребеночек-то будет шелудивый, плохонький. Мужик, значит, и поведет его пришибать. Вот ты этого жеребеночка из виду не выпусти. Выпроси у мужичка, поставь в стойло и корми пшеницей. И каждое утро выгоняй на росу — пусть он по росе катается. А когда минет ему три года, — выводи его на поле и обучай скакать через рвы широкие, через тыны высокие.
Слушает Илья Муромец странников, слово потерять боится.
А те говорят:
— Ну, вот, что мы знали, все сказали. Прощай, да помни: не написано тебе на роду убитым быть. Помрешь ты своей смертью.
Сказали — и собрались уходить.
Как ни просил их Илья погодить-погостить, они ото всего отказались и пошли себе своим путем-дорогою.
Остался Илья один-одинешенек, и захотелось ему в лес сходить, отца проведать.
Приходит к отцу, а там все как есть после работы спят — и хозяева и помочане.
Взял Илья топор и стал рубить.
Как тяпнет топором, так он по самый обух в дерево и уйдет. Сила в Илье непомерная.
Порубил, порубил лес Илья Муромец и повтыкал все топоры в пеньё. И ушли топоры по самые обухи. А Илья за деревом спрятался.
Вот проснулись все помочане, взялись за топоры. Куда там! Сколько ни дергают, не могут из дубьев вытащить! (Он, может, шуткой повтыкал, да уж сила у него была такая богатырская.)
Видит Илья, не клеится у них дело, и выходит из-за дерева к отцу с матерью. А те и глазам своим не верят, — был сын калека, а стал богатырь.
Вытащил Илья все топоры и стал отцу с матерью подсоблять. Родители глядят на сына — не нарадуются. Кончили работу, пришли домой и стали жить-поживать.
А Илья-Муромец все в окошко поглядывает, когда мужичок мимо дома ихнего жеребеночка паршивенького поведет?
И вот видит: точно — идет мужичок.
Выбегает Илья, спрашивает:
— Куда жеребенка ведешь?
А тот отвечает:
— Очень плох получился. Пришибить надо.
Стал тут Илья просить мужичка, чтобы он жеребеночка не пришибал, а лучше ему отдал.