И вот попрощался он с кумом и кумушкой, сел на дровни, свистнул — и как покатил Серко! Шапки на голове не удержать!
Опять едет мимо той горы, где лошадь у него оставлена была. Смотрит: она как стояла, так вся в сене и стоит.
Не видно даже, где она есть.
Ну, он выкопал лошадь из сена, привязал ее сзади и приехал домой.
Впустил Серка на двор, а дети бегут, встречают отца.
— Папа, теперь у нас хлеба много. Теперь мы не будем плакать да у чужих просить.
Заходит он в сени, а там четыре куля муки принесены. Заходит в избу — по всем по лавошникам много хлеба напечено.
А богатый брат как поехал, так и вернулся назад. Всю пшеницу обратно привез. Никто у него и горсти не взял. Будто он всю свою удачу вместе с каменьем на братний воз переложил.
Так с тех пор и стало. Что ни делает богатый — все без толку. Хоть брось! Никакому началу нет хорошего конца.
А бедному во всем удача пошла. Живи да радуйся, да кума добром поминай!
А кто он есть тот кум — про то неведомо. Человек ли, нет ли — иди знай!
Всяко бывает.
Сват Наум
Жил на свете мо́лодец. Парень ладный был — хорош, пригож, а именья — ни кола, ни двора, ни мила живота. Хлеба — что в брюхе, а платья — что на себе.
Вот он и раздумался.
— Долго ли мне бобылем мыкаться — на чужих дворах, при чужих полях? Видно, надо свой дом заводить. Да лиха беда — начало. Сам я молодой, а ум в голове и того моложе. Эх, были бы у меня живы покойник-батюшка али матушка-покойница, сказали б они мне, с какого краю начинать.
В таких мыслях шел раз парень по бережку. Видит — лодочка плывет, а в лодочке женщина — не так, чтобы древняя, не так, чтобы молодая. Бабушка — не скажешь, сестрицей не назовешь.
Снял парень шапку, покивал, помахал:
— Тетенька, — кричит, — а, тетенька! Пристань к берегу!
Подгребла женщина к берегу, спрашивает:
— Что тебе, молодец, надо?
— Да вот что, тетенька, была у меня на ручье мельница. Мельницу в разлив водой унесло, а жернова по воде уплыли. Ты, часом, не видела ли их?
— Тьфу, дурак! — говорит женщина. — Да когда же это жернова по воде плавали?
— Так-то так, тетка! — говорит парень. — Да все на свете бывает.
Плюнула женщина и оттолкнулась от берега, а он дальше идет. Прошел немного — видит: опять лодочка выплывает, а в лодочке — старичок.
— Эй, дедушка, не видал ли жернова? Мельницу у меня давеча унесло, а жернова по воде уплыли…
— А, так это твои жернова плавали? Видел я их вчерась, видел. Только они не вниз, а вверх по реке пошли. Вороти назад — не там ищешь.
Поклонился парень старичку и говорит:
— Нет, дедушка, где искал, там и нашел. Сделай милость, пристань к берегу!
Причалил старичок.
— Как тебя величать, дедушка? — спрашивает парень.
— Дед Наум.
— Ну, дед Наум, наставь на ум. Научи меня, как на свете жить.
Посмотрел на него старичок.
— А тебе, что ж, — говорит, — своего ума не хватает?
— Отчего не хватает? Как раз хватает, чтобы чужого призанять.
— Ишь ты какой! Ну, залезай в лодку, берись за весла, а я на корму сяду.
Поплевал парень на ладони, налег на весла, а старичок за руль взялся — правит. Ходко идет лодочка, как ножом воду режет.
— Ну, — говорит старичок, — сказывай, какая у тебя забота?
— Так и так, — отвечает парень, — один я на свете, нет у меня ни дома, ни родни…
— Что ж, это беда поправимая. Жениться тебе надо.
— Правда твоя, дедушка, женился бы я, да разве за меня выдадут? Какой у меня зажиток? Весь я тут.
— А что? — говорит старичок. — И этого не мало. Только надо за дело умеючи браться. Есть у меня невеста на примете — и собой хороша, и на работу проворна, и родители богатые — полон дом добра. Отца хлебом не корми, а похвастать дай.
— Ну, — говорит парень. — Разве такой за меня отдаст?
— Такой-то и отдаст. Погоди маленько, сам увидишь.
— Ах, дедушка, сосватай ты меня, дак будешь мне родней ро́дного батюшки. Право слово — заместо отца почитать тебя стану.
Старичок говорит:
— Ладно, ладно, сосватаю. Подгребай-ка, братец, к берегу. Заночуешь у меня, а завтра, благословясь, и пойдем.
Вот утречком встали сват и жених, студеной водицей умылись и пошли себе.
Недолго шли, видят: дом — не дом, а хоромы! Двор большой, метен чисто, окошки светлые, и крыльцо с навесом.
Остановился жених, поглядел на свата: вперед ли идти или назад ворочаться? Ворочаться-то будет жалко, а вперед идти — будто страшно. Не ровен час, прогонит хозяин.
А сват говорит:
— Ничего, не робей! Ничем ты его не хуже. Он нынче богат, а ты завтра богат будешь. У него дочка пригожая, дак пусть он ее за тебя отдаст, твои дочки еще приглядней будут. Он хвастаться горазд, а мы его и тут за пояс заткнем. Знай одно — держись веселей.
Заходят они в дом — хозяевам поклон, дочке особо. Хороша дочка — глаз не отвесть. Загляделся на нее парень и про хозяев забыл. Ну, да благо сват свое дело помнит: прямо к свадьбе разговор ведет.
Слушает его хозяин, потчует гостей винцом да закусочкой, а сам промежду прочим спрашивает:
— А что же вас двое только? Неужто больше никого и родни нет?
— Как не быть! Да если всю нашу родню и породу собирать, так два года надобно. Наши-то по всей Расее живут — здесь пашут, там рубят, там сети заводят, там стены кладут… Никак нельзя их от хозяйства отымать. А мы-то двое уж тут — и на свадьбе оба будем, коли дело сладится.
— Что ж, — говорит хозяин, — парень будто ничего… Да есть ли у него такой дом, как у меня? Ты погляди, сватушка, из какого лесу строено. Такого лесу и на дворец не ставят. Корабельный лес!
Встал сват с места, походил под стеною, погладил дерево ладошкой.
— Правда твоя, — говорит, — прочная постройка. Два века выстоит. А все не то, что у нашего жениха. Поверишь ли, почтенный, у него, когда бревна на дом возили, так в понедельник видишь, что комель везут, а в середу только вершина мимо прошла!
Покачал головой хозяин — не понять ему: то ли бахвалится сват, то ли смеется над ним.
— Вот что! — говорит. — Покажу я вам своего любимого конька. Дорого он мне стал, да я не жалею. Всем коням конь! И сбруя на нем под стать: до последнего гвоздика серебряная. Пусть-ка жених на таком коне за невестой приедет — отдам за него дочку, слова не скажу. А не приедет на таком коне, то и свадьбе не бывать.
Вышли они на крыльцо, и проводят перед ними коня. Не конь — загляденье! И сбруя на солнышке, как ручеек, блестит — смотреть больно!
Понурил голову жених, а сват ничего, не робеет.
— Ты, — говорит, — не думай, хозяин, что мы тебе врем, на сватовстве у тебя выпивши. А конь — что! Коня мы еще получше найдем. Приготовляйтесь к свадьбе.
Идут они домой. Жених только под ноги себе смотрит да кудрями трясет.
А свату все нипочем. Глядит весело и жениха утешает:
— Да полно ты! Не горюй! Все хорошо. Только что вот ехать нам не на чем. Да разве это задача? На свадьбу съездить и черт коня даст.
Едва слово обронил, а черт тут как тут.
— Дам, — говорит, — как не дать! Завтра и поезжайте! Вот приходите на зорьке сюда, к этому самому месту — все и будет готово.
На другой день пришли сват и жених, куда приказано, видят: стоит конь, да такой, что и во сне никому не приснится, и сбруя на нем золотая, так огнем и горит. А рядом — другой конь, малость потяжельше, и сбруя на нем наборная, с серебром. Это уж, видно, для свата. Сели они и поехали.
Диву дался хозяин, как увидел эдаких коней.
«Ну, — думает, — значит, жених и вправду богатый, побогаче меня».
И порешил отдать за парня дочку.
Честным пирком да и за свадебку. Гостей созвали, в колокола ударили, повенчали молодых, а после венца, как водится, — веселье. Пьют, едят, песни поют… Под конец на лошадях кататься вздумали.
Хозяин говорит:
— Вот у моего зятя — конь! Такого коня и на свете нет!
Иду смотреть — вот те и на! И вправду нет коня — как не бывало! Даже слуху не слыхать. Да и сватов конь куды-то слинял.
Помертвел жених, а сват его в бок толкает: «дескать, прежде смерти ничего не бойся. Наше от нас не уйдет».
А сам шапку в руки.
— Что ж, — говорит, — честные гости, свадьба! Смотреть-то, выходит, некого, — свели коней. Да ведь недаром говорят: не то худо, что потерял, а то худо, что не хватился. Вы себе пейте, кушайте да веселитесь — ваше дело пир пировать, а мое дело — коней искать. Я женихов сват, я за него и в ответе.
Повернулся старичок, да и за ворота. Никто ему и слова сказать не поспел.
Вот идет он, идет — не путем, не дорогой, не полем, не лесом — а как ноги несут.
Идет и думает:
«И на что нечистому эдакие кони? Ему на козле скакать положено. Эх, знал бы дорогу, сам бы, кажись, в пекло пошел да и вывел оттуда лошадок наших».
Только сказал, глядь: перед ним большой камень. И под камнем нора.
Заглянул он в нору, — глубокая, так холодом и несет. Обогнул камень и пошел дальше.
Шел, шел, ни вправо, ни влево, а все прямо да прямо. Смотрит: опять тот самый камень и нора холодом дышит.
Что за чудо? Он опять обогнул камень и дальше идет.
Идет-идет, идет-идет, — и пришел. Опять перед ним тот же камень, а под камнем — нора.
— Ну, — говорит, — которую дорогу не обойдешь, не объедешь, та, стало быть, и прямая.
И, недолго думая, полез в нору.
На земле — день белый, солнышко, теплынь, а под землей холодно да темно. Ночная дорога — длинная. Притомился старичок, продрог.
«Что, — думает, — уж не повернуть ли мне назад?»
А тут, глядь, и кончилась нора: вышел он на простор.
Вышел и смотрит по сторонам, — как тут под землей не́люди живут? А как мы живем, так и они живут. Все у них есть — небо и земля, песок и вода, березки и камушки. Только что у нас черное, то у них белое, а что у нас белое, то у них черное. Всего-то и разницы. А так — худого слова не скажешь. И лес высоко стоит, и трава густо стелется — смотреть весело.