ал, тот назад бежит — в свой предел, в Турскую землю.
Ну, понятное дело, все этого молодца хвалят, благодарствуют ему. А он — ничего, молчит, только посмеивается. Был тут и мужичок, тот самый, что лешачонка в лесу отвязывал.
Уж он смотрел, смотрел на молодца — что такое? Будто видал он его где, а где — и не вспомнить.
А тот поглядел на мужика ско́са и усмехнулся.
— Ну-ка, — говорит, — братец, пойдем со мной.
Пошли вместе. Заходят в кабак.
Богатырь этот сейчас вина требует.
— Много ли вам?
— Зачем много? Давай, лей ведро!
Те думают — на что ему столько вина? А он взял ведро, за уши — да на лоб.
— Лей еще!
Ему другое ведро подают. Он и то выдул, и третье спрашивает. Поставили перед ним третье ведро, а он мужика угощает.
— Пей, товарищ! Что ж ты?
— Нет, батюшка, у меня из ведра пить — душа не принимает.
— Ну, дайте ему стакан!
Он выпил стакан, другой, а все не знает, с кем пьет. Тот, наконец, и спрашивает:
— Что ж, знакомый? Знаешь ты, кто я, или не знаешь?
Мужичок смотрит, и страшно ему.
— Нет, батюшка, — говорит, — не знаю.
— А я самый тот, кого ты в лесу от лесины отвязал. Или не помнишь?
— О-о! Да что же ты нынче какой маленькой стал? Чуть поболе людского. Книзу ты, что ли, растешь?
— Я, — говорит, — какой захочу быть, такой и могу быть. Лесом иду — вровень с сосною, полем иду — вровень с травою. Меж людей хожу — людям вровень… А ты давно ли, братец, из дому?
— Да с начала похода…
— А знаешь ли, что там деется?
— Нет. Откуда же? Сам дома не бывал и земляков не видел.
— Вона как! А там у вас — дела! Нынче плачут, а завтра веселиться станут.
— Ойё! Почто ж так?
— Да жену твою замуж выдают. Тебя-то уж боле не ожидают. Слух такой прошел, будто помер ты. Поплакали они, да и позабыли.
Мужик и голову повесил.
А тот ему:
— Не плачь. Я твоему горю пособлю. Поди скорее, возьми всю твою одёжу, да и побежим домой. Может, еще и застанем жинку твою дома-то.
Мужик верит и не верит. Побежал скорей к своим, простился с товарищами, взял шапку, рукавицы да военный кафтан со светлыми пуговицами — и назад, к лесному приятелю.
А тот взял его под пазуху, да и драла-задувала! Так скоро полетели, что волоса из головы ветром вырывает. Мужик кричит:
— Ой, товарищ! Шапка с головы спала!
— Го! Хватился! Где уж она теперь! За тыщами верст осталась. Наплевать на нее!
Дальше бегут. А солдат опять кричит — еще того тошнее.
— Сапог прутом сшибло!
— Ну его! Далеко остался!
Так у мужика всю одёжу в лепетки и растрепало. Одно хорошо — жалеть некогда. Земля под ногами сама бежит. Тучки позади остаются.
Вот и прибежали они домой вовремя.
Жених с невестой за столом сидят. Сваты кругом них так и ходят. Народу полон дом.
Леший — двери настежь!
— Ждали, — говорит, — нас, гостей? Или, может, не ждали?
Все так и обмерли. Молчат. А лешак взял невесту за руку, вывел из-за стола, подводит к мужу.
— Вот, — говорит, — твой жених во второй раз.
А жениху отставному бает:
— Здо́рово женился, да не с кем спать!
А свату:
— Поди домой, Данило, пока не испроломано рыло. А мы станем брагу попивать да тебя поминать! Ого! Как я устал! Дайте-ка мне глотку промочить.
Подносят ему бокал с пивом. Он не берет.
— На что ты мне, молодуха, в этом наперстке подаешь! Коли не жаль, тащи кадку со всем запасом.
Принесли ему большую кадку с пивом. Едва приволокли, поставили и смотрят, что будет.
А он как опрокинет ее на лоб! Да и выпил до капли. Выпил и сильно охмелел — может, с устатку…
Хозяин давай поигрывать кремешком по заслонке:
Тринь, тринь, тринь, Васильевна,
Тринь, тринь, тринь, куды пошла!..
А леший под эту музыку и ну плясать! Чуть потолок в избе головой не выломил.
Плясал, плясал, да вдруг и пропал совсем. Будто и не было его…
Все скорей к окошкам, к дверям. А уж он вон где идет! Раз шагнул — через реку, два — через лес…
Обернулся сы́здали, махнул рукой.
— Живите! — говорит.
И ушел.
Лесной кум
Жили в одной деревне муж и жена — оба молодые. Баба перед жнивом родила первого робеночка.
Когда наступило жниво, стали они ходить жать на ниву, а нива была версты за три от деревни. Повесят зыбку с робеночком за кустом, а сами жнут.
Вот раз как-то мужик с бабой расхлопотались. Мужик молчит, и баба тоже.
«Не пойду домой, — думает баба, — пока ён жнет».
Мужик жнет до вечера, и баба с ним.
Вот и темнеть стало. Мужик не стерпел и говорит:
— Ступай домой, — пора обряжаться.
Она серп на плечо, да и покатила. А робеночка-то и забыла в зыбке.
Мужик видит, а молчит. Думает, — это она нарочно робенка оставила.
— Ну, — говорит. — И я не возьму! Пущай из дому сбегает.
Пожал ён, пожал, а как надо домой идти — ён себе и пошел.
Тоже не взял робеночка.
Пришел домой.
Баба ужинать собрала. Вот как стали они ужинать, баба сглянула на пустой очеп и скрикнула:
— Ах, батюшки! Да где же это робеночек?
— А где забыла, там и есть, — мужик-от говорит.
— Да я забыла, а ты-то что ж?
— Нет, ты не забыла, а назло оставила. Хотела, чтоб я принес. Да не бывать тебе большухой надо мной!
Баба взвыла и просит мужа вместе на поле идти. (В одиночку-то боится — нива от деревни за три версты.)
— Нет, — говорит мужик. — Пущай до утра. Поутру придешь, а робеночек уж там. Не надо и носить.
Баба пошла одна — нешто мать оставит!
Приходит она к ниве, а возле зыбки нянька стоит — с лес наровень — качает зыбку и приговаривает:
— Бай, бай, дитятко, бай, бай, милое. Матушка забыла, а батюшка оставил! Бай, бай, дитятко! Бай, бай, милое! Матушка забыла, а батюшка оставил.
Ну, как ей подойтить! Подошла эдак сторонкой и говорит:
— Куманек, кормилец! Отдай ты мне робеночка!
А ён отбежал, захлопал в ладоши и закричал:
— Ха-ха, ха-ха, ха-ха! Шел да шел и кумушку нашел!
И гулко таково бежит по лесу да все кричит:
— Шел да шел и кумушку нашел!
Вишь, любо ему стало, что куманьком его назвали.
А баба схватила робенка, — да опрометью из лесу.
Лешой и целовальник
Лешие — они на крыс и зайцев в карты играют, все равно, как мы на деньги.
Вот раз проигрался лешо́й в пух и прах. До нитки, как говорится.
Ну, проигрался, значит — плати долг. Собрал он цельное стадо крыс да и гонит их по-закраинам. Подгоняет к кабаку.
Подогнал и кричит целовальнику:
— Отпирай! Тащи вина!
А ночь была поздняя. Целовальник думает:
«Кого еще нелегкая принесла?» — и не отозвался.
Лешо́й постучал разом во все двери, во все окна и опять кричит:
— Эй, ты! Давай четверть водки!
Испугался целовальник: кричат как нелюди! Затаился и молчит.
Лешо́й взял, приподнял весь кабак за угол и говорит:
— Ну!
Целовальник ажно помертвел. А жена у него была быстрая, схватила она цельное ведро водки и подает гостю.
— Пей, батюшка, пей!
Лешо́й одним духом все ведро выпил и деньги отдал. Потом опять кабак поставил, как надо, и погнал крыс дальше.
«Свети, светило!»
Раз — это дело было великим постом — ходил мужик за лыком, да и заблудился в лесу.
Ходил, ходил… И уж ночь наступила, а выйти никак не может.
И вот слышит — кто-то кричит: «Свети, светило! Свети, светило!»
Подошел мужик поближе, видит — сосна старая, клепистая, как говорится, вершиной прямо в землю смотрит. А на той клепине лешо́й сидит и ковыряет лапоть.
А когда луну закроет оболоком, он и кричит:
— Свети светло!
Мужик взял здоровую хворостину, подошел потихоньку. И как закричал тот: «Свети светло!» — муж взял да и вытянул его по кры́льцам.
Лешо́й соскочил, — что на крыльях слетел, — да и ходу, а сам кричит:
— Не свети! Не свети!
Думает, верно, это месяц его хворостиной дернул…
Правда ли, нет ли, а рассказывают…
С. Я. Маршак о сборнике «Быль и небыль»
Я давно люблю русские сказки и знаю их как будто не худо. Однако я прочел сборник Т. Г. Габбе, как новую, еще не знакомую книгу. Многие сказки в этом сборнике были мне попросту неизвестны раньше, другие повернулись ко мне какой-то новой, неожиданной стороной.
Сборники сказок обычно считают достоянием детей. Эта книжка по характеру своему отнюдь не детская. В сказках и легендах, входящих в нее, живет та взрослая, чуть ироническая и спокойная мудрость, которая является результатом большого и нелегкого жизненного опыта.
Прочтите сказки — вернее, притчи — «Тяжелая рука», «Фалалей Фалалеев сын», «Отцов друг», «Клад», — и это сразу станет очевидно. Только взрослый читатель вполне оценит и глубину этических выводов, и экономию слова, и филигранную тщательность в отделке деталей.
Сказки эти имеют право именоваться сказками в первоначальном и буквальном смысле этого слова. Их живая устная интонация напоминает нам о традициях лесковского сказа.
Все эти чисто литературные качества книги должны в равной мере заинтересовать и читателя — самого широкого — и литератора-профессионала.
Сборники сказок, выпущенные за последние полвека различными географическими, этнографическими, краевыми учреждениями, выполнили в большей или меньшей степени свою научную задачу, но как-то умудрились даже несколько разочаровать в сказке людей, которые любили ее по воспоминаниям детства.
Нам, литераторам, давно пора заняться сказкой, как поэзией, не отдавая ее всецело в распоряжение ученых, которые ищут и находят в ней материал для своих специфических целей. Дело литераторов — создать обширный свод русских сказок, и старинных и более поздних, для того, чтобы показать читателю все художественное богатство народной поэзии.