Но происходящая борьба выражалась в колебаниях Пушкина, в его нервических письмах и поступках. За неделю до свадьбы поэт написал Кривцову, своему приятелю, письмо: «Я хладнокровно взвесил все выгоды и невыгоды состояния, мною избираемого. Молодость моя прошла шумно и бесплодно. До сих пор я жил иначе, как обыкновенно живут. Счастья не было… Мне за 30 лет. В тридцать лет люди обычно женятся – я поступаю как люди, и, вероятно, не буду в том раскаиваться. К тому же я женюсь. Без упоения, без ребяческого очарования…»
Когда поэт и Натали стали официально зваться женихом и невестой (помолвка состоялась 6 мая 1830 года), весть об этом распространилась среди всех знакомых Пушкина и больше чем на полгода продолжала сохранять свою сенсационность. Многие пророчили, что этот брак не может принести счастья. Одни жалели Натали, другие – поэта. Е. М. Хитрово писала Пушкину: «Я боюсь за Вас: меня страшит прозаическая сторона брака. Кроме того, я всегда считала, что гению придает силы лишь полная независимость, и развитию его способствует ряд несчастий, что полное счастье, прочное, продолжительно, и, в конце концов, немного однообразное, убивает способности, прибавляет жиру и превращает скорее в человека средней руки, чем в великого поэта». Где-то есть правда в этом высказывании, но дальнейшая семейная жизнь поэта докажет, что полного счастья Пушкин в семейной жизни не получил (если оно вообще возможно).
Прежде чем перейти к рассказу о последних шести семейных годах жизни Пушкина, мне хочется сделать маленькое введение в историю отношений поэта и его жены. Более 160 лет прошло со дня смерти нашего Пушкина, и в течение всех этих лет многие пушкинисты, литераторы и просто любители поэзии спорят друг с другом до поводу Н. Н. Гончаровой – Пушкиной-Ланской. До последнего времени ее образ представлялся довольно упрощенно, отношение к ней и современников и исследователей было неприязненным, а порою и враждебным.
У известнейшего пушкиниста П. Е. Щеголева в его монографии «Дуэль и смерть Пушкина» Натали предстает как натура крайне ограниченная и малозначительная, бездумная и бездушная модная красавица, опьяненная своими триумфом и в большом свете, и при дворе, и явившаяся «ближайшей причиной» гибели поэта. Такое же представление о жене поэта сложилось у В. В. Вересаева, как вы уже поняли из его высказывания о Екатерине Ушаковой. Резко неприязненное восприятие жены Пушкина проглядывается у Марины Цветаевой в ее интересной книге «Мой Пушкин». Но до крайних пределов осуждения и обвинения Наталии Николаевны дошла Анна Ахматова, в последние годы жизни занимавшаяся исследованием творчества и преддуэльных дней поэта. Исполненная величайшего преклонения перед Пушкиным, Ахматова безоговорочно объявила жену поэта «сообщницей Геккернов в преддуэльной истории» и даже «агенткой» Геккерна-старшего.
Другое направление – в создании некоего идеального образа жены поэта, «защита тени», утверждение о невиновности Натальи Гончаровой представлено работами И. М. Ободовской и М. А. Дементьева, которые нашли в архиве Полотняного завода 14 писем Н. Н. Пушкиной к своему брату Дмитрию Николаевичу Гончарову, а также письма ее сестер, Екатерины и Александры. Вдохновленные своими находками, эти авторы немного перешли меру в восхвалении жены Пушкина. Естественное уважение к своему мужу, интерес к его делам, забота о детях, ведение хозяйственных дел – все это возводится в ранг каких-то необыкновенных достоинств.
Произошел крен в другую сторону – чрезмерное хуление сменилось неудержимым восхвалением ума, характера и поведения Наталии Николаевны. Д. Благой, литературовед-пушкинист, гневно и немного напыщенно отмечает: «А в истории трагической гибели Пушкина она была не виновницей, а жертвой тех дьявольских махинаций, тех адских козней и адских пут, которыми был опутан и сам поэт. И никто не должен, не смеет не только бросить, но и поднять на нее камень». Не только сам Пушкин, но и его жена становятся неприкосновенными, возводятся в абсолют, и, как следствие, идеализируются и теряют естественное, живое, противоречивое, то есть истинное, человеческое естество.
Наталья Николаевна не была куклой, она была обыкновенной женщиной, которая сформировалась из молоденькой 18-летней девушки, и в течение 6 лет получившей «опыт жизни» от самого Пушкина. Наталья Николаевна росла, хорошела, изменялись ее вкусы, привычки, характер, чувства. Проследить все это в динамике ее отношений с Пушкиным, выявить все ее достоинства и недостатки – это я и попытаюсь сделать в последующих главах, ведя объективный рассказ на основе сугубо документальной, не отбрасывая ни хорошего, ни дурного, что было в их семейной жизни.
2
Лето 1830 года Пушкин провел в Петербурге, а осенью двинулся в Москву. Настроение его было скверное. Возник вопрос с приданым Натали. Сергей Львович выделил сыну часть Болдина, но только в пожизненное владение. А со стороны Наташи Гончаровой приданого не ожидалось. Пушкин устал нервно и физически от переговоров со своей будущей тещей. Много крови она попортила поэту, и не раз сам брак ставился под сомнение. Пушкин, крайне расстроенный тем, что свадьба опять откладывается, в конце августа уезжает в Болдино хлопотать о том, чтобы его ввели во владение частью имения, выделенной ему отцом. Перед отъездом у него было бурное объяснение с Натальей Ивановной, вероятно, опять по поводу приданого.
«Я уезжаю в Нижний, – писал Пушкин Натали, – не зная, что меня ждет в будущем. Если Ваша матушка решила расторгнуть нашу помолвку, а вы решили повиноваться ей, – я подпишусь под всеми предлогами, какие ей угодно будет выставить, даже если они будут так же основательны, как сцена, устроенная ею мне вчера, и как оскорбления, которыми ей угодно меня осыпать. Быть может, она права, а не прав был я, на мгновение поверив, что счастье создано для меня. Во всяком случае вы совершенно свободны, что же касается меня, то заверяю вас честным словом, что буду принадлежать только вам, или никогда не женюсь».
После смерти поэта Наталья Николаевна рассказывала П. В. Анненкову, что «свадьба их беспрестанно была на волоске от ссор жениха с тещей, у которой от сумасшествия мужа и неприятностей семейных характер испортился». Пушкин ей не уступал и, когда она говорила ему, что он должен помнить, что вступает в ее семейство, отвечал: «Это дело вашей дочери, – я на ней хочу жениться, а не на вас». Наталья Ивановна даже диктовала дочери колкости жениху, но та всегда писала их после нежных своих строк, как P. S. Пушкин это понимал, но был раздражен от постоянной затяжки свадьбы. Вспыльчивый и самолюбивый, он не мог смириться с Натальей Ивановной, хотя иногда писал ей примирительные письма. Холера, вспыхнувшая в нижегородской губернии, заставила Пушкина пробыть всю осень в Болдине. Письма Натали вернули ему спокойствие. Необыкновенно мощный творческий подъем испытал поэт в своем вынужденном заточенье.
«Это был переломный период в жизни поэта, – пишут И. Ободовская и М. Дементьев в книге «Наталья Николаевна Пушкина». – Уходила в прошлое первая молодость, бурно и не всегда счастливо прожитая, наступала пора зрелости. Пришла любовь, настоящая, единственная, и вот на пороге грядущего счастья все душевные и творческие силы слились в единый титанический творческий порыв». Любовь к Натали и вера в ее зарождающиеся чувства к нему поддерживает его нервное настроение и упадок душевных сил. «Мой ангел, – пишет поэт, – ваша любовь – единственная вещь на свете, которая мешает мне повеситься на воротах моего печального замка… Не лишайте меня этой любви и верьте, что в ней все мое счастье».
Вынужденное деревенское затворничество и постоянные переживания по поводу свадьбы вызвало у Пушкина взрыв воспоминаний о прежних «красавицах своих», о чувствах, уже поостывших, но еще волнующих эмоциональную память поэта. Кавказ и Одесса промелькнули в его воображении. Он как бы прощался с прошлым, и его расставание физическое преобразилось, как всегда, в поэтическое прощание с былым. Лирический цикл из трех стихотворений как бы завершает то, что было начато в стихотворении «На холмах Грузии…» Стихотворения: «Для берегов отчизны дальней», «Прощание» и «Заклинание» – это чудесные психологические этюды, отражающие всю сложность и богатство переживаний пушкинской души.
Неизвестно, чью «былую тень» хотел вызвать поэт, к кому он обращался с последними любовными признаниями. Одни относят их к Ризнич и Воронцовой, другие – к неизвестной, таинственной любви поэта. Нет никаких сведений, ни писем, ни воспоминаний, ни даже намеков на характер, место и время отношений Пушкина с неизвестной женщиной, кроме самой поэзии его. Это поэтическое чувство поэт пронес через всю Михайловскую ссылку, начиная с незаконченной элегии «Ненастный день потух», где поэт рассказывает о мельчайших подробностях любовного свидания в недалеком прошлом:
Теперь она сидит печальна и одна…
Одна… никто пред ней не плачет, не тоскует;
Никто ее колен в забвенье не целует;
Ни плеч, ни влажных уст, ни персей белоснежных…
В следующем, 1825 году, Пушкин пишет стихотворение «Желанье славы»; поэт вновь наслаждается воспоминаниями о таинственных встречах:
Когда, склонив ко мне томительные взоры
И руку на главу мне тихо наложив,
Шептала ты: скажи, ты любишь, ты счастлив?
Другую, как меня, скажи, любить не будешь?
Ты никогда, мой друг, меня не позабудешь?
А я стесненное молчание хранил…
В стихах этих явно чувствуется какое-то неистовое, «петрарковское» блаженство бытия счастливого человека. «Чувствительность» поэта водила его пером. Это было счастье любви, открывшей Пушкину духовную близость с женщиной. Никакая Ризнич, никакая Воронцова, ни даже Каролина Собаньская не могли дать поэту такое счастье. В 1824 году, в стихотворении «Разговор книгопродавца с поэтом» Пушкин создает гимн великой любви, наполненной радостью понимания, душевного единения и глубочайшей искренности.