покоенным и не верил, что свадьба состоится».
«Никогда еще с тех пор как стоит свет не поднималось такого шума, от которого содрогается воздух всех петербургских гостиных. Геккерн Дантес женится… на старшей Гончаровой, некрасивой, черной и бедной сестре белолицей поэтической красавицы, жены Пушкина», – так писала мужу графиня Софья Александровна Бобринская, близкая подруга императрицы Александры Федоровны.
«Я не могу прийти в себя от свадьбы, о которой мне сообщает Софи! – писал своим родным Андрей Карамзин. – И когда я думаю об этом, я, как Катрин Гончарова, спрашиваю себя, не во сне ли Дантес совершил этот поступок». Причину всеобщего недоумения правильно отметила сестра поэта Ольга Сергеевна Павлищева в письме к отцу. По ее словам, эта новость удивила всех «не потому, что один из самых красивых кавалергардов и один из самых модных мужчин… женится на м-ль Гончаровой, – она для этого достаточно красива и достаточно хорошо воспитана, – но потому, что его страсть к Натали не была ни для кого тайной».
Сама же Екатерина Николаевна была безумно влюблена в Дантеса, причем настолько, что, до словам Вяземской, «нарочно устраивала свидания Натальи Николаевны с Геккерном, чтобы только повидать предмет своей тайной страсти».
Пушкинисты уже много лет спорят над вопросом; почему Дантес женился на нелюбимой девушке, старше его на четыре года, без приданого? Сам молодой Геккерн не был трусом и вряд ли пошел на этот шаг по своей воле. Может быть, его приемному отцу стало страшно за своего сына и любовника, так как он знал об умении Пушкина обращаться как с пистолетами, так и с холодным оружием.
Как и сейчас, различные догадки строились в умах близких друзей. Н. М. Смирнов в своих «Памятных записках» в 1842 г. писал: «Что понудило Дантеса вступить в брак с девушкою, которой он не мог любить, трудно определить; хотел ли он, жертвуя собою, успокоить сомнения Пушкина и спасти женщину, которую любил, от нареканий света; или надеялся он, обманув этим ревность мужа, иметь, как брат, свободный доступ к Наталье Николаевне; испугался ли он дуэли – это неизвестно».
Однако истинная причина заключалась в том, что влюбленная в красавца-кавалергарда Коко (Екатерина Гончарова) была на 4-м месяце беременности. Красавец-кавалергард, ухаживая за женой поэта, не прошел мимо ее сестры. Целый ряд указаний на это мы найдем в письмах Геккерна к его новой невестке, а также в письмах самой Екатерины Николаевны, которые «определенно указывают не на начальный, – по словам Л. Гроссмана, – а на сильно продвинутый и даже, возможно, на конечный период беременности» в марте 1837 года, уже после смерти Пушкина.
Поэт был возмущен до глубины души поведением Дантеса, но все же взял вызов обратно. Когда брак был уже решен, Загряжская написала Жуковскому: «Слава богу, кажется, все кончено… Итак, все концы в воду». Видимо, она была довольна, что все так хорошо закончилось, и ее тридцатилетняя племянница удачно пристроена за молодого и богатого француза. Теперь, зная многие факты и тайные пружины первой дуэли и ее результатов, мы можем объяснить причину женитьбы Дантеса.
6
Да, выполняя пожелание царя, он выбрал единственно правильное решение – жениться на Екатерине Гончаровой, чтобы иметь доступ к Натали, как близкий родственник, и продолжать за ней свои ухаживания. Он знал, видимо, о связи Пушкина с Александриной и удивлялся, почему Натали в такой ситуации остается верна ревнивому и нелюбимому мужу. Становятся понятны и уверения Геккерна-старшего, что вопрос о свадьбе Дантеса на Екатерине Гончаровой был решен до вызова Пушкина, чему поэт так и не поверил, как не поверили многие друзья поэта.
«Вы не хотите понять, что я женюсь на Екатерине, – сказал Дантес В. Соллогубу. – Пушкин берет назад свой вызов, но я не хочу, чтобы получилось впечатление, будто я женюсь для избежания дуэли. Притом я не хочу, чтобы во всем этом произносилось имя женщины. Вот уже год, как старик (Геккерн) не хочет позволить мне жениться».
Дантес не был исключительно благородным человеком, но и полностью бесчестным его назвать нельзя. Вляпавшись в историю с Екатериной, он ради своей карьеры и карьеры своего приемного отца решился на брак с не очень любимой девушкой. Однако Пушкин был неуступчив. Создавалось впечатление, что он жаждет этой дуэли. Причем сам Дантес не вызывал у него резкой антипатии. Поэт находился в каком-то трансе, его решительность, свойственная фаллически-нарциссическому характеру, переросла в упрямство, непонятное людям с нормальной психикой.
В этом вызове изначально не было никакой логики. Анонимные письма никогда не были поводом для дуэли. Светские ухаживания Дантеса, даже более настойчивые, чем позволялось в свете, тоже не повод для кровавого поединка. Граф В. Соллогуб, так много хлопотавший в этой дуэльной истории, в одной из записок отметил: «Я говорил, что на Пушкина надо глядеть как на больного, а потому можно несколько мелочей оставить в стороне».
Во время сложных преддуэльных переговоров, вспоминает В. Соллогуб, Пушкин был в ужасном порыве страсти: «“Дантес подлец. Я ему вчера сказал, что плюю на него, – говорил он. – Вот что. Поезжайте к д’Аршиаку (секундант Дантеса. – А. Л.) и устройте с ним материальную сторону дуэли. Как секунданту, должен я вам сказать причину дуэли. В обществе говорят, что Дантес ухаживает за моей женой. Иные говорят, что он ей нравится, другие, что нет. Все равно, я не хочу, чтобы их имена были вместе. Получив письмо анонимное, я его вызвал. Геккерн просил отсрочки на две недели. Срок кончен, д’Аршиак был у меня. Ступайте к нему”. – “Дантес, – сказал я, – не хочет, чтоб имена женщин в этом деле называли”. – “Как! – закричал Пушкин. – А для чего же это все?” – И пошел, и пошел. – “Не хотите быть моим секундантом? Я возьму другого”».
Психоанализ утверждает, что несоответствие характера и внутреннего, истинного «Я» человека, является основой для проявления невротических реакций. «Каждый невроз, – писал Вильгельм Райх, – возникает из-за противоречия между подавленными инстинктивными потребностями, которые включают в себя детские потребности, и подавляющими силами Эго (субъективное Я)».
Человек, отождествляющий себя со своим характером, по мнению А. Лоуэна, не задается никаким вопросом, пока этот характер помогает ему действовать, не создавая излишних проблем в жизни. Если же проблемы возникнут и какая-либо из жизненных функций нарушится, то человек в первую очередь будет считать виновными окружающих его людей.
В этой дуэльной истории мы видим, что невротическое поведение Пушкина было замечено его друзьями. Поэт бросался на всех, обвинял окружающих в непонимании его проблем. Виноваты все: общество – в том, что перестало восхищаться им как поэтом, царь – в том, что волочится за его женой и не отпускает со службы, друзья – в том, что не сочувствуют его гневу, Дантес – в ухаживаниях за Натали, жена – в благосклонном отношении к этим ухаживаниям. Структура характера – это результат компромисса, выражение динамического равновесия противоборствующих сил – инстинктов и субъективного «Я» – и, как таковая, до поры до времени сохраняет относительную стабильность.
Однако в событиях 1836 года, особенно после получения диплома, истерический характер поэта вступил в противоречие с тем, чего хотел добиться Пушкин. Поэт хотел славы, спокойной семейной жизни, благосклонности царя, твердого материального положения, нового порыва творчества. Но получилось все наоборот. Сильный невроз, развивающийся на почве ревности, ущемленной гордости, полного финансового краха, творческой и сексуальной импотенции, направлял поэта к совершению необычных, необъяснимых логикой нормального человека поступков.
Скорее всего, поэт находится в состоянии невроза навязчивых состояний, произошедшим при изменении жизненных обстоятельств. В этом случае структура характера поэта начала не соответствовать задачам, которые поставил перед собой Пушкин. Подавленные инстинктивные силы поэта вырвались наружу в виде безудержного гнева и неоправданных поступков, и это явилось угрозой для спокойного и разумного действия его субъективного «Я».
Видимо, повторные неудачи поэта в дуэльном деле заставили его усомниться в правильности своего поведения, или он только сделал вид, что смирился. Наконец после долгих уговоров Пушкин согласился на официальную встречу с Геккерном, которая произошла на квартире Загряжской.
Здесь было официально объявлено о согласии двух семей на брак Дантеса с Екатериной, и Пушкин взял вызов назад. Поэт считал, что он тем самым поставил Дантеса на колени. Но план его мести на этом не кончался. Пушкин собирался нанести второй удар уже по нидерландскому посланнику. Не сдержанный в словах, поэт резко высказался в салоне В. Ф. Вяземской: «Я знаю автора анонимных писем, и через неделю вы услышите, как будут говорить о мести, единственной в своем роде; она будет полная, совершенная; она бросит человека в грязь; громкие подвиги Раевского – детская игра перед тем, что я намерен сделать». На состояние поэта повлияли события, произошедшие в его семье после объявления помолвки между Дантесом и Катрин Гончаровой.
Екатерина была на седьмом небе от счастья, однако, сама Наталья Николаевна восприняла эти события совсем не радостно. «… не желая верить, что Дантес предпочел ей сестру, – писала графиня Фикельмон, – она по наивности, или скорее, по своей удивительной простоте, спорила с мужем о возможности такой перемены в сердце, любовью которого она дорожила, быть может, из одного тщеславия».
Чувства Натали к Дантесу вряд ли угасли, как того желал поэт, «в отвращении самом спокойном». Через несколько дней С. Н. Карамзина напишет: «Натали нервна, замкнута, и, когда говорит о замужестве сестры, голос у нее прерывается». А. Арапова в своих воспоминаниях несколько драматично, но, видимо, вполне правдиво, передала отношения сестер друг к другу после объявления злосчастной помолвки. «Наталью Николаевну это неожиданное сватовство поразило еще сильнее мужа. Она слишком хорошо видела в этом поступке необузданность страсти, чтобы не ужаснуться горькой участи, ожидавшей ее сестру.