«Только бы не оказался дураком!» — вдруг подумалось мне.
— Может, встретимся вечером? Диктуй номер, позвоню, как только освобожусь.
Путаясь от волнения практически на каждой цифре, я все же продиктовала его. И вдруг увидела себя как будто со стороны: мало того что лицо полыхает от волнения, так еще и улыбка до ушей, а взгляд в пол. Выгляжу, как идиотка. Да когда же на смену хроническому смущению придет уверенность, к старости, что ли? Веду себя как ненормальная, он точно больше не посмотрит в мою сторону! Я так и отвечала на вопросы, не глядя на него, и только когда услышала «До вечера», посмотрела ему в глаза: он по-доброму улыбнулся. Во взгляде не было осуждения. Когда его автомобиль скрылся из виду, я села в машину, несколько раз закрыла и открыла глаза. Не веря своему счастью, щипнула себя: «Ай! — было больно. — Не сплю! Сегодня свидание! С ним! Ура-а-а-а!»
Время тянулось невероятно медленно. Секундная стрелка бежала в том же ритме, но две другие ползли, как престарелые черепахи. Наконец-то рабочий день закончился. Совершенно не помню, как доехала домой, где, быстро приведя себя в порядок, погрузилась в ожидание. Хорошо, что родители были в отъезде, расспросов я бы не выдержала. Прошло полчаса, час, полтора, два… Неужели забыл обо мне? Казалось, надежда, силы, жизнь уходят из меня с каждой секундой. Тишина давила на виски, оглушала. Хотелось зарыться в подушку, чтобы не слышать ее. Внезапно телефонный звонок ворвался в сознание, разорвав в клочья тоску и сомнения…
Мы катались на его машине по ночному городу. Потом сидели в кафе, а когда оно закрылось, поехали к моему дому и долго еще болтали в автомобиле. Несколько раз желали друг другу спокойной ночи, но находилось, что сказать напоследок, и мы продолжали говорить: обо мне, о нем, о нас! И вдруг увидели на детской площадке дворника. Удивились незамеченному рассвету. Перебравшись в подъезд, держались, как дети, за руки и не могли проститься. Как назло, сверху появилась баба Надя, посмотрев на нас с осуждением. От ее колючего взгляда захотелось раствориться. Ощущение полета мгновенно исчезло, я почувствовала себя сбитой на лету птицей.
Сережка обнял меня, просто сказал:
— Не заморачивайся!
В его объятиях стало уютно и спокойно. Я сама потянулась к его губам…
Если бы не сработал будильник на его телефоне, мы бы так и не расстались. Этим утром он уезжал в командировку на три недели или больше, он сам точно не знал. Не знала и я, как смогу теперь дышать, ходить, жить без него! В двадцать два года я вдруг поняла, что Сережка именно тот, за кого я, не раздумывая, вышла бы замуж!
В офисе я тупо смотрела в монитор компьютера, но разобрать ничего не могла. И это повторялось изо дня в день. Я отрешенно перебирала бумаги, душу воротило от исков, ходатайств, судебных актов… Я никогда не испытывала таких чувств! Я думала только о нем! Внутри то все бушевало, то порхало. От таких крайностей кружилась голова. Так вот что такое любовь!
Лишний раз я боялась выпустить из рук телефон, жила ожиданием звонка. Это было единственным занятием, которому я посвящала все эти дни. Потерянные, бессмысленные дни моей жизни без него, но стоило ему позвонить, и все кардинально менялось. Иногда мы разговаривали с ним часами напролет. Но бывало, он только здоровался, желал хорошего дня или спокойной ночи и отключался, а порой я ждала звонка по нескольку дней. Что ж делать, военные — люди подневольные. Дни ожидания я окрестила траурными и даже зачеркивала их черным маркером на календаре. И только его голос, прозвучавший в телефоне, наполнял меня радостью, счастьем, жизнью…
— Я соскучился.
— Неужели?! — нежно прошептала я и почувствовала, что Сергей улыбается.
— Хочу спросить тебя… Станешь моей женой? — вдруг взволнованно спросил он.
От счастья я закрыла глаза, с наслаждением слушая внутреннее эхо, пока его не прервал тревожный голос:
— Ольчик, что скажешь?!
— Да! Конечно, да! Да! Да! Да!
Я не играла с ним, чем сразу и понравилась, в этом он признался в одном из телефонных разговоров. Изначально ему импонировали моя искренность, стеснительность, наивность, не свойственные современным девушкам. Бывает же такое: именно то, что я и мои подруги считали во мне недостатком, привлекло парня моей мечты…
Сегодня какая-то неодолимая сила тянула меня домой. Я чувствовала, что встречусь с ним. Я даже музыку не включила, чтобы не пропустить его звонок. Перед домом дорогу мне преградила похоронная процессия, состоявшая в основном из людей в камуфляже.
Я не стала обгонять колонну. Машины сзади, следуя моему примеру, тоже остановились. В наших домах живет много военных, и похороны, увы, нередки: шла война в Чечне. Вот и сейчас несли несколько гробов. Казалось, от людского горя воздух стал вязким, липким, тяжелым. Мимо меня прошел военный, окликнул кого-то из колонны. С мрачным выражением лица они обменялись рукопожатием.
— Кто?
— Сашка Резник, Олег…
«Ничего не хочу слышать о несчастных, — решила я. — Скоро приедет Сережка, мы поженимся, и у нас…»
— …Серега Голоскоков, — выхватило мое сознание…
Дмитрий Чарков
Москва
Тигры, мишки, тополя…
Когда «вертушка» зависает, разглядывая тебя выпуклыми глазищами и покачивая пулеметами, то невольно замираешь, пялясь в бездушные затонированные стекла. Пилоты проявляются, как изображения на «Поляроиде», мгновениями позже. Но Митя слышал от брата, что глаз их не видишь никогда — просто не успеваешь: эти люди смотрят поверх тебя, куда-то вдаль, ты инстинктивно сбрасываешь оцепенение, оглядываешься и тут вдруг падаешь, отброшенный чудовищной силой навзничь: кто-то из тех людей незаметно нажал на какую-то кнопку. И ты уже мертв.
Всего-то кнопка — не педаль даже…
— Вот уж довелось… снова отступать к Москве, — прохрипел дед Кирилл. Он сильно болел эти дни, почти не вставал с постели.
— Почему опять, деда?
— Да в сорок первом-то… — Дед Кирилл закашлялся. — Ох ты ж, господи. Тьфу! … Я примерно такой же был, как Иса наш — вот мы драпали от фрицев…
— Да ну! Ты ж говорил, вы били их!
— Это в сорок четвертом били их да в сорок пятом… Били. И нас били. Так не свои же!
— Дед, а ты тоже федерал?
— Чего это вдруг я федерал? — откликнулся Кирилл Федорович, переворачиваясь на бок в своей постели.
— А папка мой — федерал?
— Аслан не федерал, уж точно. И мама Ира твоя тоже не федералка, уймись.
— Он в такой же форме на фотографиях, когда в армии служил, как и эти федералы, — авторитетно заявил мальчик, кивнув неопределенно в сторону завешенного одеялом окна. — И твоя форма на войне тоже на их очень похожа. Там, где ты возле флага. На фотке той, помнишь?
— Помню, — тихо ответил дед.
Фоток больше не было. И кителя его армейского парадного тоже не было — как и не было их квартиры на втором этаже пятиэтажного дома на Фабричной в Грозном, в которой они с женой Галей прожили без малого четверть века.
Внук подсел на краешек кровати и заговорщически прошептал:
— Я тебе кое-что расскажу по большому-большому секрету, только ты никому не говори, обещаешь?
Дед Кирилл молча кивнул.
— Нет, ты скажи «клянусь Аллахом».
— Я не знаю никакого Аллаха, Митька, и Иисуса тоже, — в ответ прошипел дед. — С чего я ими клясться-то буду?
— Так… порядок такой.
— Ладно, клянусь, — пробормотал Кирилл Федорович.
— Аллахом? — поднял брови Митя.
— И им, и Буддой, и Христом-богом, — заверил его дед.
— Перекрестись.
Перекрестился.
— Палец вверх подними. Да нет, указательный давай, не хлюзди — большой не пойдет!
Дед поменял пальцы.
— Скажи сперва, ты видел на войне фрицев в вертолете? Чтобы вот так прямо перед тобой, как… лист перед травой.
Дед невесело усмехнулся.
— Фрицев-то видел, конечно.
— Нет, а вот чтобы лопасти перед носом: вжих-вжих, как из-под земли, вдруг? И пулеметы — настоящие, боевые, как… как змеи пучком целым уставятся и смотрят, смотрят…
— В Отечественную не было еще вертолетов, Мить.
Тамерлан, как звал его отец, озадаченно посмотрел на старичка. Как так — не было вертолетов? «Ми-24» были всегда: двухглазые циклопы, один глаз над другим — побольше и пошире.
— У нас танки зато были, — продолжил Кирилл Федорович. — Ты же слышал про Курскую битву, про Рокоссовского, Гудериана? Я к инженерному батальону тогда приписан был после контузии. Довелось столкнуться с фашистским «тигром» нос к носу. Он, представляешь, заплутал, видимо — от своих отбился, и к нам прямо в тыл вышел.
— Да ну? Что он, баран, что ли, чтобы от своих отбиться? — засомневался Митя.
Тигр ему представлялся умным и вполне воспитанным хищником.
— Клянусь тебе всеми ими! — Дед поднял глаза кверху, Митя за ним тоже.
— Представляешь, вытаскиваю из блиндажа корзину с провиантом, а он, «тигр» ихний — на-ка тебе! Как лист перед травой, ага: заворачивает с просеки прямо на нашу опушку.
— Так ты б с «калаша» его!.. Та-та-та-та-та!!! Загрызет же иначе, я знаю!
— А «винтарь» мой у поленницы прислонен остался. Да и проку-то стрелять: «тигровая» броня — там сотня тонн весу.
Про броню у тигра Митя ничего не знал: шкура — да, хорошая папаха могла бы выйти, он был уверен.
— А танк-то ваш где был?
— Наши все на Дуге уже стояли.
— Ну, деда, а из танка по тигру… Мокрое место — клочки по закоулочкам!
Кирилл Федорович засомневался: о том же самом ли «хищнике» они с внуком говорят?
— «Тигры» фрицевские крепкие были, — уверенно провозгласил дед, откидываясь на подушку. — Завернул он, значит, и встал. Понял, что к чужим угодил! И я встал, рот открыл.
— Ты б ему подкинул хлебца — он и ушел бы, сытый.
Дед опять привстал на локте:
— О! Моя кровь, хоть и в чеченских жилах! Верно ведь: я от неожиданности-то сперва выронил все, а потом схватил сверху краюху — да в него! Да второй и третьей…