На выборы ходить необходимо. Как иначе, ведь решается судьба страны и от каждого голоса что-то зависит. А еще за подсчетом голосов очень увлекательно наблюдать. Это две главные мысли, которые на много лет закрепились в моем сознании с 1996 года. Самым ярким воспоминанием тех выборов для меня стал ночной выпуск программы «Куклы» на НТВ. Эфир тогда закончился кадрами, когда два поезда столкнулись на путях и бодаются, кто кого с дороги скинет. Машинистами были, разумеется, Ельцин и Зюганов. Предварительные подсчеты голосов в ночи давали почти одинаковый результат у обоих.
Для меня он является, по сути, окончанием эпохи 90-х. Я заканчивала школу, так что 99-й год автоматически приплюсовался к следующему этапу жизни. Зато напоследок получила от 90-х впечатлений по полной программе. Во-первых, я не сдавала выпускные экзамены в школе. Воспользовалась ситуацией, которая сейчас кажется нереальной. Просто посоветовали, и я попробовала. Принесла коробочку конфет подростковому врачу в поликлинике и сказала, что хочу освободиться от экзаменов. Повод есть — зрение –7. Понадобилась какая-то справка из школы, потом заседал местный «консилиум» — и все. В июне я была свободна.
Во-вторых, в августе на часть денег от проданной дачи меня отправили отдыхать в Грецию. Такой тур для детей, наподобие лагеря. Я уезжала 16 августа, и родители на всякий случай дали с собой денег побольше, в долларах. Ну, мало ли что. Утром я позвонила рассказать, как доехали и устроились. «Доллар уже 9 рублей! Сколько-сколько у тебя с собой денег? Ты там поаккуратнее с ними». А я вообще не любительница тратить лишнее. Так что через 2 недели привезенные мной богатства имели очень и очень большое значение для семейного бюджета.
И напоследок, мне еще в июле не хватило одного балла для поступления на бюджетное место в вуз. Предложили занять платное. Стоимость — 100 долларов в год, договор — в рублевом эквиваленте. Тогда мама как раз нашла работу, и решили, что можем себе это позволить. Все-таки с экзаменами была нервотрепка, да и место более чем приличное — один из ведущих вузов страны. Уже через год эта сумма выглядела смешной. Через пять — скромным благотворительным взносом на развитие отечественного высшего образования. Ну ладно, на развитие там даже близко не хватало, значит, «на хозяйство». Канцтовары, мыло и все такое. Приятно помочь по мере возможности.
Так прошло мое школьное детство в 90-е. Благодаря родителям, вполне легко и радостно, как и в любой другой период, хотя сложности, конечно, были. Помню проблемы с деньгами и покупкой еды, но трагедии из этого не делали, просто жили и даже позволяли себе непрактичные радости. Например, как-то мама пошла в магазин за хлебом, а вернулась без него и без денег, зато с новыми подушками. Или тайком от папы потратила последние 60 рублей на бусики из лунного камня.
Еще у родителей появился повод гордиться своей ленью, отсутствием азарта и предпринимательской жилки. Они слушали, как все знакомые несут и куда-то вкладывают деньги с перспективой многократно их приумножить. Но в нашем районе отделений МММ, «Тибета» и «Селенги» не было. Ехать на метро с большой суммой денег — страшновато, на машине в центр — это еще собраться надо, да и очереди огромные. Так и не донесли, не доехали. И потом совершенно искренне сочувствовали таким по-современному активным друзьям и соседям.
Продали и фактически проели квартиру, оставшуюся маме в наследство. Это было печально. Все мечтала, как вырасту и снова ее куплю в том доме на Сиреневом бульваре, где прошло мое раннее детство. Зато для папы это стало стимулом решиться открыть свое дело и он таки заработал деньги на том, чему учился в институте (геология). Проданную квартиру компенсировал покупкой новых двух, обеспечив обеих дочек жильем.
Я, пожалуй, буду считать те бусики из лунного камня своим собственным символом 90-х. Они, правда, слишком светлые и безоблачно-голубые. Но ведь если взрослые уже вспоминают те годы спокойно и с улыбкой, значит, тогдашним детям вообще ничего другого не остается.
Анна Алекберова
Петропавловск (Казахстан)
В 90-е училась в начальной школе, сейчас — филолог.
Мои девяностые
Мне 10 лет. 1999 год — один из самых запомнившихся в моей жизни. Нет, ничего особенного в этот период не произошло, но очень чувствовалось, что через несколько месяцев наступит Он — двадцать первый век! Каким он будет? Что принесет? Об этом говорили в телевизионных передачах и на уроках в школе, взрослые и дети, по радио и в газетах. Это волновало всех.
Рост 140 сантиметров, вес 32 килограмма. Спасибо ежегодному медосмотру, который мы проходили в школе. Это тоже нервно и почему-то довольно унизительно. Мальчишки хихикают и пытаются подсмотреть, что же происходит, когда в одном из кабинетов школы находятся врачи, медицинские сестры и девочки.
Я одна из самых высоких девочек в классе и при этом ужасно худая. Честно говоря, в девяностые почти не было пухлых детей: в нашем небольшом городе мало кто мог позволить себе фастфуд или даже мало-мальски хорошие продукты, все ели одинаково мало и одинаково скудно. Это было веселое и жуткое время.
Всю зиму девяносто девятого года мы сидели на уроках в верхней одежде и варежках, но умудрялись негнущимися пальцами на уроках труда создавать какие-то поделки, аппликации, что-то шили и лепили. Мы искренне хохотали и честно учили уроки.
Всю зиму девяносто девятого года мы ели картошку, варенную в мундире. О, вы не представляете, какое это лакомство!
Когда картошка готова, мы с мамой сливаем воду и перекладываем картофелины в большую миску, а затем, перекидывая горяченные картофелины из руки в руку, чтобы не обжечься, снимаем шкурку.
А дальше все просто. Мама любит картошку с квашеной капустой: накладывает в глубокую тарелку капусту, туда же отправляет крупно нарезанные картофелины, поливает растительным маслом и перемешивает.
А мы с папой любим просто картошку с маслом. Картофелина сначала посыпается солью, а затем макается в растительное масло. Пища богов, честное слово! И никому такой рацион не казался убогим. По крайней мере, нам, детям, безумно нравилось, и не было мыслей о том, что кто-то богат, а кто-то — беден. Возможно, оттого что в нашем небольшом городке все были одинаково бедны.
Я некрасива. Не знаю, как чувствуют себя красивые девочки, а вот таким некрасивым, как я, живется… непонятно. Обычные девчонки могут стать хорошенькими, а как быть тем, кому природа не оставила шансов?
Мой строгий папа взял на себя функции природы и не оставил мне шансов. Он всегда переживал, что излишне открытое тело может привлечь мальчиков, излишне красивое или яркое лицо может привлечь мальчиков, что-то еще может привлечь мальчиков…
Поэтому мне покупались вещи на несколько размеров больше, не разрешалось носить брюки и стричь волосы. Словом, к 10 годам я представляла собой этакого лохматого бровастого зверька. Зато я сидела с самым красивым мальчиком в классе и, конечно, была влюблена в него! В шестом классе я устрою ему настоящий допрос, а пока…
С завидной регулярностью — раз в неделю — я шлепалась в обморок. Девяностые сказывались на здоровье, мой гемоглобин был катастрофически низок. Кажется, тогда я была именно той, кем мечтают стать нынешние девчонки: худенькая, бледная, грустная, изможденная… Этакая аристократка в вещах с чужого плеча.
Все свободное время я читала и мечтала. Я мечтала быть красивой и волнующей, центром компании и звездой… города? Страны? Нет, всего мира! Оставаясь дома одна, я заворачивалась в покрывало, как в мантию, и сама с собой играла в королеву: вышагивала царственной походкой, отдавала приказы, странным эхом отдававшиеся в пустоте дома, медленно усаживалась на стул, как на трон и, оттопырив мизинец, пила роскошный воображаемый чай из воображаемой фарфоровой чашечки.
В 10 лет я читала — о, ужас! — классику: произведения Достоевского, Тургенева, стихи Есенина и Блока. Не любила Пушкина, возможно, мне не нравились его оптимизм и веселость, не знаю. И, конечно, я продолжала мечтать. В своем воображении я побывала на всех светских мероприятиях и балах Петербурга девятнадцатого века, ерошила пшеничные кудри Сергея Есенина в полуденный зной села Константиново, молча стояла в углу гробоподобной комнатушки Раскольникова. Я странно жила.
Из последних лет двадцатого столетия родом и мой постоянный голод. Я все время хочу есть. Даже если только что поела и чувствую, что сейчас лопну, я все равно хочу есть. Не есть даже, а жрать. Я готова съесть все вкусности мира. Я не умею оставлять сладости или фрукты на завтра, я должна съесть все здесь и сейчас. Чуть позднее это изрядно скажется на моем весе и самоощущении, ну а пока я живу в голодные, но яркие девяностые.
Каждые выходные меня отправляют к тете. И у меня нет шанса отказаться, не поехать… Хотя есть и некоторые положительные моменты: когда меня не трогают, я сижу в углу и читаю, пока остальные смотрят телевизор. Единственное условие: если вечером все сидят в зале с выключенным светом и смотрят какой-нибудь блокбастер, мне нельзя включить свет в другой комнате и читать. А смотреть все это мне неинтересно. Поэтому я сижу на полу и смотрю на книжный шкаф, на лакированной поверхности которого отражается экран телевизора. Так хотя бы интереснее.
Наверное, я лукавлю о том, что не могла отказаться. Мне просто было страшно. Мой любимый мужчина рассказывал, как в 14 лет ушел из дома и несколько месяцев жил один. Вот он смог. А я боялась. Зря, наверное. Каждый вечер в деревне я представляла, как под покровом темноты захожу в сарай, угоняю старый велосипед и уезжаю в город. Однажды даже почти решилась на это. Но испугалась.
В этом же возрасте я впервые прочла роман «Унесенные ветром» и начала мечтать о превращении в прекрасную храбрую Скарлетт. Странная полярность тех лет — то ли болезненная истеричная Неточка Незванова, то ли сильная крепкая Скарлетт О'Хара — присуща мне до сих пор. И изрядно отравляет жизнь и мне, и моим близким.