— Боря, — сказал я.
— Нет! — Она махнула дрыном. — Твоего персонажа? Я — Галадриэль. А ты кто?
— Не знаю, — сказал я.
— А че пришел?!
Я молчал.
— Ты Толкиена читал?!
В этот момент за спиной Галадриэли возник сутулый парень в шляпе. Он бежал в нашу сторону с деревянным топором над головой. Галадриэль прищурилась, сжала рукоять дрына, но до последнего момента не подавала вида, а потом резко сделала шаг в сторону, повернулась, и их орудия ударились с глухим звуком.
Я помялся с минуту и пошел обратно, в сторону Ленинского проспекта, по которому под серым мартовским небом ездили машины, какие-то сердитые, и в грязи тонули троллейбусные остановки. Выходя из Нескучного сада, у калитки, я вынул из-под плаща наскоро выструганную под меч рейку (для нее я даже пришил петельку под мышкой) и бросил под куст. Прощай, оружие.
То лето мы провели на даче, а осенью я перевелся из унылой районной школы в лицей «Воробьевы горы». Тогда же «Сега» перегрелась и перестала работать. На семейном совете мы решили ее не чинить. Приставку с картриджами положили в полиэтиленовый пакет и убрали на антресоль. Решили, что подарим какому-нибудь ребенку.
Юлия Петричева
Москва
В 90-х — школьница. Далее — учеба во ВГИК им. С. А. Герасимова — киноведческий факультет, работа в Госкино пресс-секретарем. Затем — работа в разных компаниях, в должности PR-директора.
Экшн 90-х
В начале 90-х в нашем доме на проспекте Мира открыли супермаркет, ну или продуктовый магазин, который держала солнцевская группировка. Конечно, мы радовались такому модному по тем временам магазину, вход в который был рядом с нашим подъездом. Но нашу радость омрачила одна ночь.
Проснулись мы от кошачьего мяуканья, спасибо кошке, которая нас всех разбудила. Квартира была вся в дыму, причем в таком, что даже при включенном свете практически ничего не было видно. Жили мы, к слову, на 9-м этаже. Не понимая, что происходит, но понимая одно, что надо как-то выбираться из квартиры, иначе задохнемся, мы стали судорожно бегать в панике, закрывать щели входной двери мокрыми полотенцами, открывать окна. Но дыма становилось все больше… Тогда мой дедушка сказал, что надо всем идти на балкон… мы с мамой бросились искать кошку, а заодно захватили самые ценные для нас вещи. На тот момент для мамы это были только что купленные ботиночки в доме обуви, а для меня дорогие сердцу видеокассеты. Позже мы узнали, что люди из соседних квартир, которые тоже спасались на балконе и готовились даже прыгать вниз, если что, все-таки спасали документы и деньги. Но не мы… Эти вещи были для нас самыми дорогими.
Зайдя на балкон, который, конечно, в советские годы был захламлен всяким барахлом, поняли, что стоять здесь всем тесно. Да и дышать даже на улице становилось все тяжелей.
Наш дом был очень большой — сталинский, и многие балконы были совмещены с балконами соседнего подъезда. Это нас и спасло.
Наш героический дедушка, который уже как-то забрался на самую верхотуру, состоящую из старого шкафа и стеклянных банок, принял решение нас с мамой перебросить на другой балкон, в чужую квартиру. Так мы с ней, вцепившись в ботиночки и кассеты, сиганули к соседям.
Была уже глубокая ночь, все спали. Кто-то проснулся от грохота побитых банок. В кухню влетает испуганная женщина и видит нас с мамой в ночнушках и с ботинками в руках. За ней следом влетает мужик в трусах. Выражение их лица и их вопросы, думаю, понятны всем. Эта женщина через слово говорит ему: «Да не тарахти ты!», «Иди оденься!» Но мужчина в таком шоке, что продолжает бегать перед нами в трусах.
Мы вышли на улицу через их подъезд, где стояло много пожарных машин. Поняли, что наш подъезд, две шахты лифта горели… В сопровождении пожарных мы зашли в полуобугленный подъезд и стали в темноте и дыму подниматься к себе в квартиру пешком.
Наутро мы узнали от знакомого по соседнему подъезду, который в тот момент курил и видел, как что-то взорвалось около двери нашего подъезда и двери супермаркета. Позже узнали, что доброжелатели сводили счеты с хозяевами супермаркета. Тогда шла борьба за это «золотое место», где был магазин.
А наш героический дедушка, которого мы потом попросили убрать на балконе санки на самый верх шкафа, сказал, что туда не залезет, очень высоко. Хотя сам там сидел во время пожара всю ночь. «Ну! — сказал он. — Это только со страху, сейчас уже не смогу!»
Наши соседи после этого случая поставили бетонную стену на балконе. А мы еще долгое время от любого подозрительного запаха выходили на лестничную клетку. Кстати, надо заметить, что выходили только женщины, в халатах и ночных рубашках. В таком виде мы часто встречались все там. Мужчины сладко спали.
Августовский путч
В районе станции метро «Щербаковская», ныне — «Алексеевская», на соседней улице шли танки к Останкинской телебашне. Окна дрожали, мы тоже. Тогда всех предупреждали, что на соседних домах будут сидеть снайперы, поэтому лучше ночью спать около батареи под окном. Так мы с мамой положили себе мягкие матрасы около батареи и готовились в случае обстрела ложиться туда. Ведь в соседнем доме мы видели на крыше несколько солдат с оружием. Я была школьницей, и мне было все это одновременно и страшно, и безумно интересно, но так как моя мама актриса, то воображения у нее достаточно, чтобы запугать меня окончательно. К ночи я уже боялась даже перемещаться по квартире. Слава богу, она прошла спокойно и нам не пришлось ложиться на пол, но мы были в полной готовности в любой момент скатиться вниз.
А вот утром я захотела идти к подруге. Это, естественно, вызвало бурю протеста у моей мамы, т. к. реально было страшно выходить, потому что никто не знал, чего ожидать на улице. Но я была упрямой и все-таки вырвалась из дома, тем более что у подруги меня ждала новая интересная анкета для заполнения, и мы договорились поклеить в наши песенники фотографии наших кумиров.
И вот я иду к ней и прохожу пятиэтажки, в одной из которых около окна первого этажа дежурит солдат с автоматом. На улице никого, кроме него и меня. Я понимаю, что попала. Почему не послушала маму? Но все-таки продолжаю идти вперед, но уже не настолько уверенной походкой. Про себя думаю: буду убита, изнасилована, взята в заложники… Что из этого лучше? Но я медленно прохожу мимо него, он медленно, но подозрительно смотрит на меня. Рука на спусковом крючке. Думаю, сейчас стрельнет мне в спину, сейчас прогремит взрыв в окне, сейчас начнется перестрелка, и шальная пуля меня заденет… Представляла, что сейчас творится в этой квартире, как ее всю перевернули с ног на голову, как кто-то сидит, положа руки за голову… В тот момент воображение работало на все 100 %. Пока я дошла к ее дому, представила все на свете. Было очень страшно, тогда я чувствовала себя реально во время войны.
Инна Франк
Москва
В начале 90-х — студентка Дагестанского педагогического университета. В середине 90-х — переезд в Москву. Считает 90-е временем счастливой молодости, временем поисков себя.
Как мы любили в девяностые
«О, как мы любили в девяностые! Помните? Времена-то какие были… Зарождающийся капитализм. После железного советского занавеса вдруг окно открылось в Европу, в мир. И хлынуло на нас всякое.
А фильмы-то какие мы увидели! Чего стоит одна «Красотка»!
Такой интеллигентный, с благородной проседью, очень богатый Ричард Гир полюбил простую большеротую проститутку Джулию Робертс. Что он в ней нашел? Мы были гораздо краше в те годы. А он? Какие платья ей покупал, какими драгоценностями осыпал, а в конце на лимузине примчался к убогой ее каморке и кричал прямо из люка автомобиля: «I love you». Ну как тут не всплакнуть, да еще когда тебе 17 лет.
А Кевин Костнер, какой он был телохранитель у шоколадной Уитни Хьюстон! Она — красивая, талантливая, с плохим, вредным характером. А он — молчаливый, спокойный, надежный, как скала, и полюбил ее, такую противную. И бросился ради нее на пули. А она пела: «And I will always love you». Слезы из глаз.
А Алек Болдуин! Вот уж кто теребил наши сердца! С Ким Бейсинджер в «Привычке жениться» — то сходились, то расходились. И в кино, и в жизни. Алек — голубоглазый, харизматичный. Ким — бесстыдная блондинка с алыми губами. И любовь и скандалы — все на разрыв.
Тогда на задворки новой российской империи еще не пробрался «Космо» и «Эль», поэтому стилю и красоте нас учили американские красотки из голливудских фильмов.
Журнал для рукоделия «Бурда моден» заменял нам недостающий глянец.
Добротные немецкие девушки представляли нам ангоровые вязаные свитера, носимые с шифоновыми юбками.
Восторг.
Бежали за пряжей, вязали такие же. Потом бежали за шифоном, шили такие же. Вещей тогда еще маловато было.
А каковы были мужчины наших мечт? Брутальные, исключительно в бордовых, реже в темно-зеленых двубортных пиджаках с золотыми пуговицами…
Под пиджаками — черные водолазки, поверх водолазок — золотые цепи тяжелой весовой категории. На запястье — «Ролексы», на пальце — печатка.
И обязательно чтоб был на «Мерседесе» или на «БМВ». Идешь по главной улице своего небольшого городка, а он едет с открытым окном, музыка орет на всю ивановскую.
Остановится у коммерческого магазина, выйдет за чем-то и брелоком от машины играет, звенит.
Предупреждает, чтоб никто не забыл, из какой машины он вышел. По сторонам посматривает — видят ли, осознают ли, завидуют ли…
Помню, ухаживал за мной Серега, покойник уже. Было это уже в Москве.
Красавец, прямо Шон Коннери в молодости, как в «Докторе Но», только цветной и современный.
Он был первый человек в моей жизни, кто рассказал мне про Версаче.
Жуткий модник он был. Именно на нем я также впервые увидела кожаную куртку-пилот с норковым воротником.
На мой недоуменный взгляд он высокомерно спросил: «Про Версаче че-нить слышала?»