круга в повышенную боевую готовность. Комдив был неизвестно где — об этом знал разве что Пал Палыч, а Пал Палыч тоже пребывал в нетях…
По такому сигналу — мать-моржиха! — все части должны подниматься по тревоге и со всей техникой и другим скарбом выходить из городков в районы сосредоточения. Что из себя представляло в условиях всеобщего бедлама это интересное мероприятие, Саня знал не понаслышке. Стоило передать сигнал в войска — такое бы началось! Внутренний голос настойчиво советовал этого не делать. Аппаратура громкой связи по-прежнему ревела, требуя то подтверждения приема сигнала, то докладов о начале и выполнении этапов приведения в повышенную боевую готовность частей дивизии, начали ли части выход из городков… В штабе армии оперативный забыл выключить громкую связь, и Саня слушал шум, гам и семиэтажные матюки — становилось понятно, что верхнее начальство не знало что делать.
Тут в бункер запросился командир зенитно-ракетного полка — весь в военной сбруе и с автоматом, с вопросом — выводить полк или нет. В штаб он примчался на «Стреле-10» — для непосвященных это такая трехосная хреновина с зенитными ракетами, на которой он гарцевал по городу, наводя страх и ужас на мирное население, которое уже знало, что в стране введено чрезвычайное положение, но с чем его едят, представляло слабо. Но вот наконец откуда-то из прекрасного генеральского далека позвонил комдив и спокойным голосом приказал никакой повышенной готовности не вводить, всем сидеть тихо-мирно, не дергаться и ждать дальнейших указаний.
Через час после начала всей этой боевой кипучей бучи в бункер, бурча: «Что тут случилось, спокойно пообедать не дадут», спустился полковник Петренко и объявил сбор офицеров. Через пару часов все собрались, но указаний никаких так и не поступало. Саня сдал дежурство оперативной группе, поднялся в отдел — там народ уже получил команду — никуда не уходить и ночевать в штабе. Неугомонный Пал Палыч тут же отправил его в полк — пригнать три БМП разведроты для охраны штаба. Народ глядел на несущиеся прямо по городу пыхающие черным солярным выхлопом машины с навьюченными оружием солдатами на броне и, видимо, подозревал нехорошее.
БМП расставили по углам штабной территории пушками в разные стороны — трепещи, враг. Трепетал враг или нет, но цыгане шумною толпою забурлили, загрузились на телеги и, не в пример доблестным воинским частям, быстро испарились. А команд так и не было, народ стал кучковаться по кабинетам и сбрасываться деньгами. Первыми испили из своих бездонных запасов тыловики. Из округа прилетел генерал надзирать за комдивом — комдив имел несчастье служить в Свердловске и был знаком с Ельциным, что наводило, наверное, командование округа на нехорошие мысли. Оба генерала к вечеру уже были, что называется, на малой кочерге и едва ли не в обнимку бродили по территории, оглядывая полководческим оком готовые к бою БМП и о чем-то вполголоса беседуя.
Закатилось августовское солнце, пала ночь, куда-то пропали генералы, а в кабинетах штаба бурлеж только начинался — кто лихорадочно искал талоны на водку, кому-то они уже были не нужны по причине того, что хватило и того, что было. А в разведотделении все было пучком — шеф был сам распорядителем талонов, сумбурный вечер предугадал, заслав с талонами переводчика в нужное место, и отделение тихо сидело под немудреную закусь, а когда она иссякла, то начальник предложил попробовать «Вискас», купленный когда-то его коту. На вкус закуска была дрянь, но с хлебом — Саня с удивлением заметил — было ничего.
За разговорами о происшедшем прошло полночи. Наиболее наглые и наиболее нетрезвые втихушку двинули домой — спать в штабе было негде. Саня пристроился на большом столе, на котором расстилали карты, и, положив под голову бушлат, провалился в сон…
Наутро потихоньку приползли те, кто ночью сбегал домой, ласково заглядывая в глаза тем, кто маялся всю ночь по кабинетам: не случилось ли, не дай бог, какой-нибудь тревоги-проверки, и, получив ответ, что ни хрена ничего не было, никто никого не строил и не проверял, выражали желание помочь в продолжении вчерашнего, но талонов на водку уже не было. Народ маялся, пил холодную воду, посылал гонцов, и к обеду некоторые изворотливые уже привели организмы в состояние легкого бодуна. Ну а разведотделение спас, как, впрочем, и всегда, сам начальник, выкатив бутылку из своих каких-то давних запасов.
Где-то в далекой Москве летели в Форос самолеты — то ли арестовывать Горбачева, то ли освобождать его с Раисой Максимовной из крымской неволи. А здесь бродили по штабу с просветленными после вчерашнего лицами офицеры, не зная, чем заняться и чего ждать. Переводчик Витек, разбитной старлей, притащил генеральские штаны, найденные где-то на территории, спорол с них лампасы, написал на них «ГКЧП» и повесил на шкаф при входе в кабинет.
Так прошел еще день. Никто ничего не командовал, БМП уехали в полк как-то сами собой, а народ ближе к вечеру разошелся по домам.
На следующее утро все встало на свои места. В 8.30 свежевыбритый комдив собрал совещание. Исходя из требований текущего момента, комдив выгнал сидящего всегда рядом с ним начальника политотдела, пояснив всем, что время политорганов навсегда кончилось. Сообщение это народ встретил одобрительным гулом, предвкушая перемены. Комдив сообщил также, что Горбачев на свободе, в Москве, что грядут реформы, ну, и все такое прочее, а пока будем служить, как и раньше, но по демократическим, видимо, канонам. Что это будет, он и сам пока представлял слабо.
Саня Орлов тоже еще не знал, что впереди — Гайдар с реформами, что армия начнет разбегаться, что все здесь сидящие через год станут гражданскими с мизерной пенсией или совсем без нее, кто-то удобрит собой армии молодых независимых республик, а совсем недалеко — целая череда чеченских войн, кровавых и безжалостных, и некоторые из сидящих здесь навсегда останутся в чеченских горах… А пока веяло свежестью грядущих перемен, надеждой на новую, еще неизвестную, но уже так долго ожидаемую жизнь…
Татьяна Степанова
Подольск
В 90-е получила образование портного, преподавателя географии; работала продавцом, выполняла общественные работы. После 90-х трудилась учителем географии.
Мечты сбываются
Был октябрь 1993 года, вернее 3 октября — воскресенье. Мне 16 лет, я учусь в 11-м классе, поэтому еду в соседний город именно в воскресенье — единственный свободный день. Еду, можно сказать, за мечтой — теплой курткой. Какие могут быть мечты у провинциального подростка в 90-е? Чтобы было что поесть и надеть! Сколько ярких китайских шмоток, но главная загвоздка — деньги, зарплату родителям безбожно задерживают! Уже октябрь, падает первый мелкий снег, а я еще в ветровке. Впрочем, в модной куртке, такие носили все: полностью черная с трикотажной резинкой на рукавах и понизу, желтая треугольная нашивка на левом плече. Поправка: носили все мужчины. Это ветровка моего брата, он сейчас служит на Дальнем Востоке. А желтую нашивку я спорола, вышла вполне приличная черная куртка, с первого взгляда и не поймешь: мужская или женская.
Город, куда я еду, не простой, а целая столица нашей республики! Название расшифровывать не буду, все равно никто не знает. В лучшем случае нас путают с чукчами или чеченцами. Ехать до Москвы всего 10–12 часов, практически рядом живем, но такой вот парадокс. Ехать недалеко, но я в Москве никогда не была и вообще нигде не была. Родители — люди простые, работяги. Честно трудились всю жизнь на благо Родины, имеют огромное количество грамот с изображением дедушки Ленина, в детстве мне нравилось их рассматривать. Всю жизнь экономили, откладывали деньги на книжку, на светлое будущее. Светлое будущее закончилось в июне 1991 года, когда на одной книжке «сгорели» почти 3000 рублей, а на второй — почти 4 000 рублей. С тех пор я испытываю стойкое отвращение к сберегательным книжкам.
Кстати, мои родители и теперь работают, но зарплату им не платят месяцами! Поэтому существует важное правило: с зарплаты в первую очередь покупается стратегический запас — мешок муки и мешок сахара. Значит, точно можно жить спокойно, с голоду не умрешь! В этот раз деньги были выделены мне, потому что скоро зима, а ребенок в ветровке. Конечно, есть еще шуба из жуткого искусственного меха травяного цвета (производство СССР), папа тайно питает надежду, что я ее надену, ни за что, лучше — смерть! В общем, отправилась я за мечтой в соседний город на огромный вещевой рынок, но это — всего лишь мечта. Денег слишком мало и ни на что не хватит. Тогда уже были тысячи, выделили мне совсем крохи, кажется, меньше 3000 рублей. Спасает юношеский оптимизм и ужас, что нечего надеть завтра в школу.
В горестных размышлениях незаметно прошли полчаса, именно столько ехать до столицы республики от нашего небольшого города — спутника именно этой самой столицы. Вещевой рынок — огромный, совмещенный с продуктовым, а все вместе — бывший «Колхозный рынок». Сначала полагалось обегать все торговые ряды снаружи, считалось, что там вещи дешевле. Хотя какие это торговые ряды? Очень часто товар лежал на земле, вернее, на клеенке. Одежду и обувь мерили здесь же, хорошо, если лето, а каково зимой? Но сервис, какой-никакой, был: небольшое зеркальце и картонка под ноги. Даже на улице ничего не нашлось на мою сумму, не стоит даже вспоминать, что было внутри рынка. Цены — космические! Провела я на рынке много времени, до самого вечера, и тут начинается самое интересное: «Правило первого и последнего покупателя».
Что за правило? На рынке существовал интересный обычай: первому покупателю делалась скидка, чтобы он был доволен и привлек удачу. Желательно, чтобы это был мужчина или некапризная женщина. Потом продавцы обмахивали полученными деньгами весь товар. С этим все понятно, по крайней мере, логично. А вот последнему скидывали, наверное, из-за хорошего настроения: день закончен — ура! В общем, мне сделали скидку, как последнему покупателю. Но подозреваю, из жалости: ребенок шатался на рынке весь день. Хотя и продавец остался в прибыли, потому что куртка нещадно топорщилась. Кому бы он ее еще, интересно, смог всучить? Остались довольными все, особенно я!