Александр Филичкин
Самара
Переезд в Германию
Иван Иванович уехал в Германию в 1991 году. Причем отправился не в туристическую поездку, а отбыл на постоянное место жительства. Нужно сказать, что он был родом из поволжских немцев, поселившихся под Оренбургом еще при Екатерине II. Поэтому Deutschland принял его семью с великой радостью.
К тому времени богатая страна уже наелась турецкими гастарбайтерами. Израиль тоже имел опыт совместного проживания с восточными людьми и поступил умнее. Стал переманивать из других стран белых соотечественников. А как говорил кто-то из классиков: «Россия единственная страна, где негры — белого цвета».
Глядя на евреев, бюргеры тоже подсуетились и неожиданно вспомнили о далеких собратьях. Хоть и не немцы они уже вовсе, но все-таки христиане и, можно сказать, европейцы. Переселенцам стали оплачивать проезд. Помогать обустроиться на месте и выдавать льготные кредиты на строительство жилья.
Историческая родина произвела на Ивана неизгладимое впечатление, а гипермаркеты просто ошеломили. Он долгое время писал, что не может найти продукты, похожие по вкусу на те, к которым привык на родине. Тысячи видов пива, водки, соленых огурцов и прочих вещей давили на психику бывшего советского человека. Количество и качество строительных материалов повергло в шок. Он даже не предполагал, что человечество напридумывало и произвело столько всего.
Поселили их сначала в Бонне, тогдашней столице Германии. Город был хоть и небольшой, но богатый. Оно и понятно, ведь здесь жила и работала вся федеральная верхушка. А вокруг министров-капиталистов всегда вьется еще туча народа. И у всех доходы выше среднего по стране. К сожалению, на репатриантов это правило не распространялось.
Переселенцы жили в большом спортзале, разделенном на маленькие клетушки площадью в десять квадратных метров каждая. Перегородки были фанерные, высотой в два с половиной метра и не доставали до потолка. В комнатке имелись две кровати. Все остальное в раздевалках спортзала. Рядом находилась коммунальная кухня, где можно было приготовить поесть, и обеденный зал.
Несколько часов в день вся семья изучала немецкий язык и знакомилась на курсах с новой родиной. Все находились в разных группах, в зависимости от возраста. Остальное время они были предоставлены сами себе. У Ивана имелась большая семья: жена и трое детей. Сами понимаете, долго находиться в таких стесненных условиях оказалось очень трудно.
Именно в это время двое молодых переселенцев решили пожениться. Им выделили каморку, расположенную на антресолях зала. Сыграли скромную свадьбу и разошлись по местам. Молодожены долго крепились. Наконец решили, что все спят, и устроили то, что бывает в брачную ночь. Когда новоявленный муж закончил дело, то весь спортивный зал разразился бурными аплодисментами.
Меж тем Иван начал гулять по улицам, и вскоре он узнал, что раз в неделю жители выносят на тротуар старые громоздкие вещи. Для каждого квартала назначен свой день. Согласно обычаю, каждый мог взять себе из этих куч то, что нужно. К обеду появлялся грузовик и вывозил все, что осталось.
Первым делом Иван подобрал себе велосипед. Машина оказалась старой, но исправной. Из древней детской коляски он сделал прицеп. Потом купил карту города и обозначил на ней маршруты грузовиков, которые забирали хлам. Там же проставил дни недели, когда они работают.
Теперь в свободное время Иван ездил по маршруту и осматривал выброшенные вещи. Очень скоро в его комнатке появились кресла, ковры, посуда. Телевизоры, магнитофоны, пылесосы. Все эти, по советским понятиям, новейшие образцы бытовой техники он тащил домой. Оказалось, что чаще всего немцы выбрасывали вещи из-за пустяковой поломки. Перегорел предохранитель, оторвался шнур питания, сломался выключатель или предмет вышел из моды.
Деятельный человек, любитель мастерить и что-то ремонтировать, Иван наконец-то нашел занятие. Втянулся в работу и со временем обеспечил добротными вещами соседей по спортзалу. Умелый механик, он собирал один велик из двух-трех поломанных машин. Скоро колесным транспортом обзавелись все переселенцы, а у самого «Кулибина» был почти профессиональный аппарат.
Затем к его поездкам присоединились еще несколько человек. Иван приделал к рулю железного коня планшет из фанеры и укрепил на нем карту, обернутую в полиэтилен.
Каждое утро из ворот пересыльного пункта выруливала кавалькада велосипедов. Обычно штук семь-восемь. К каждой машине был привязан самодельный прицеп. Впереди ехал Иван и постоянно сверялся с картой. Следом цепочкой мчались соседи. Ехали они в сторону той улицы, где сегодня был санитарный день, а местные жители шарахались в стороны от этой процессии.
Мобильная бригада въезжала в нужный квартал и рассыпалась вдоль домов. Велосипедисты дружно перетряхивали выставленные вещи. Все мало-мальски приличное грузили в прицепы и увозили в спортзал. Дома еще раз осматривали и пытались починить. Если вещь не поддавалась ремонту, разбирали на запчасти или тащили в мусорный контейнер.
Через пару месяцев переселенцы затарились бытовой техникой, посудой, книгами и мебелью. К счастью, у всех имелись родственники в Германии. Никто из родных не отказывался навестить новоприбывших, а заодно и получить в подарок исправный пылесос или телевизор. Иван уже стал подумывать, как бы превратить свое хобби в пусть и маленький, но все-таки прибыльный бизнес.
Но адаптационный период кончился, и его с семьей направили на постоянное место жительства. Немцы учли печальный опыт, полученный от переселения в Германию турецких рабочих. Поэтому советских людей специально рассеивали по стране, чтобы избежать создания «русских» кварталов. Им хватило и «турецких».
Ивана разместили в маленьком городке на границе с Голландией. Здесь тоже имелись санитарные дни на каждой улице. Только местные жители почти ничего не выбрасывали. Это же была провинция, а не богатая столица, где нувориши меняли мебель и машины каждые два года.
Да и Ивану теперь приходилось выглядеть не оторванным от родины переселенцем, шарящим по помойкам, а солидным бюргером, соответствующим немецким стандартам. Именно таким он и стал.
Татьяна Белянчикова
Москва
в 90-е банковский менеджер. До и после 90-х — преподаватель вуза.
Победа
Я была спросонья, а Жанка, как всегда, конкретна:
— Танюх, будешь у меня свидетельницей?
Она даже забыла поздороваться.
— Эмм.
— Давай отвечай быстрее, звонить дорого.
— Ты выходишь замуж?
— И как ты догадалась?
— За Тима?
— А ты думала, что я нашла кого-то еще, живя у Тима?
— Нет. Так ты замуж выходишь?
— Я тебе про что уже полчаса толкую? Ты приедешь?
— К тебе на свадьбу?
— Танюх, ты там в своем банке совсем думать разучилась? На свадьбу. Ко мне. В Нюрнберг. Через три недели. В качестве свидетельницы.
— Я?
— А кто еще?
— К тебе?
— Я не пойму никак, ты не рада?
— Я очень рада.
— Так давай. Позвони моим предкам, они все расскажут.
— Ой, — сказала я себе, когда Жанка уже положила трубку.
Сейчас я уже и не вспомню, где Жанка накопала этого Тима. Высокий сероглазый немецкий мальчик в очках пришел скорее из моих представлений о прекрасном принце. У него были длинные тонкие пальцы и застенчивая улыбка.
И он очень любил Жанку. Это я поняла в первые же минуты знакомства. Слава богу, искры во мне не вспыхнуло: Тим показался мне слишком чистеньким и правильным. Как я любила говорить, «нормальным». В то время это было у меня самым страшным ругательством.
У родителей Тима был свой дом недалеко от старой части Нюрнберга. Там мы и разместились.
«Мы» — это я и Жанкин друг Эдуард из Питера.
В ночь перед свадьбой мы втроем — я, Жанка и Эдуард — сидели в подсобном помещении громадного немецкого дома и спорили.
В подсобку мы перебрались, потому что спорили мы громко, а хозяева уже спали.
— Если ты живешь в другой стране, ты должна полностью перенять ее обычаи, а иначе зачем переезжать? — говорила Жанка.
— Почему бы не сохранить культуру? Почему бы не дать ребенку возможность выучить твой родной язык? — не соглашалась я.
— Потому что это будет обидно для мужа!
— Если он женится на тебе, русской, то он готов принять твою культуру.
— Он любит меня вне зависимости от того, кто я по национальности. А может, и вопреки этому. Танюх, ты же видела железный крест — награду его деда. Дед очень гордится, что получил ее, сражаясь с русскими. А Тим гордится дедом.
— И ты готова забыть нашу историю?
— Я буду помнить, Танюх. Где-то в глубине души. Ну правда.
— Жан, ты понимаешь, что ты говоришь?
— Это мой выбор.
— Но ведь я читала Тиму стихи Дольского, переводила их на английский. И он против любой войны, он считает, что Германия была не права, но его дед выполнял свой долг.
— Да. И я против войны. Поэтому мы не будем углубляться в эту тему, чтобы не ссориться на ровном месте. Я уважаю обычаи Германии. И буду уважать их, если собираюсь здесь жить.
— Эдик, что ты молчишь? — спросили мы одновременно у притихшего питерца.
Эдуард смотрел на Жанку и молча кивал.
А уже перед самым сном долго рассказывал мне о своей неразделенной любви к нашей невесте.
Не знаю, принято ли у немцев говорить длинные тосты. Но на этой свадьбе речи присутствующих были такими, что им позавидовал бы любой грузинский тамада.
Я минут десять вещала про дружбу между народами.
Эдик легко переплюнул меня, сообщив на хорошем немецком, что жена должна любить своего мужа и полностью растворяться в нем, и сделал вывод, что лучше Жанки в этом вопросе не найти.
А растроганный дедушка Тима прочел длинную поэму немецкого автора, после чего сообщил на английском, что Россия этим вечером одержала победу без боя. Чем вызвал сначала шок, а потом аплодисменты присутствующих, многие из которых не подозревали, что герр Альберт знает иностранный язык.