Что интересного я увидел на «диком» Западе? Во-первых, мне понравилась забастовка. Бастовали железнодорожные машинисты и стрелочники. Причем некоторые машинисты, как и полагается, были штрейкбрехерами. Не знаю, чего они добивались, но поездку нашу они затруднили и в каком-то смысле разнообразили. Из-за этого непредвиденного обстоятельства нам пришлось брать тачку, чтобы добраться до Льежа, где мы собрались совершить очередную сделку. А это — минус двести баксов. По дороге в Льеж я общался с водителем, согласившимся нас подвезти, на тарабарском языке. Сначала он меня слушал, чего-то отвечал, а потом вдруг испугался, потому что, видимо, принял меня за представителя русской мафии и перестал реагировать на вопросы. В Антверпене, кстати, все говорили по-английски, в Брюсселе — многие, в Льеже — всего два человека: кассир на вокзале и хозяин салона, в который мы направлялись.
После покупки из-за этой забастовки пришлось немного зависнуть рядом с закрытым вокзалом. Мой напарник уехал в Антверпен, а я убивал время, ходил туда-сюда и краем глаза видел, что какие-то люди, скорее всего из местных, стоят, пьют вино и живо обсуждают забастовку. Говорят быстро, непонятно. Когда одна баба из этой компании просекла меня, она тут же на всякий случай застегнула свою распахнутую сумку. Наверно, посчитала меня криминальным элементом. Впрочем, я тут же был реабилитирован в собственных глазах, потому что другой человек, кивнув в мою сторону, заметил: «Вон, видишь, мужик идет? Одет скромно, сразу видно — нерусский, европеец». Сказал, разумеется, по-русски. Так состоялась моя первая встреча с русским человеком в Европе. А вторая встреча состоялась уже в вагоне поезда. По идее этот состав шел до Брюсселя, но на самом деле он двигался только половину пути, потом надо было пересаживаться. Все из-за этой самой упомянутой забастовки. Еду, значит, ничего не подозреваю. В определенный момент все стали выходить, а я сижу и не врубаюсь: чего происходит-то? Вдруг какой-то мужик ко мне подходит и по-русски подсказывает, что надо освободить вагон. Он меня по виду идентифицировал, как своего земляка.
Во время второй нашей поездки, чтобы сэкономить на гостинице, мы решили пересидеть в парке. Там мы открыли консервы. В разгар трапезы нас мягко «попросили». Так мы и вышли из парка: в одной руке — пиджак, в другой — открытая банка консервов.
Культурного шока на Западе мы, конечно, не испытали. Правда, однажды в Амстердаме какой-то огромный негритос подлетел к моему напарнику, зажал его и заорал: «Крэк! Крэк!»
— What do you want?! — испуганно закричал приятель.
Это было довольно забавно.
Еще мне запомнилось, что, когда мы уезжали из Антверпена, оркестр очень весело и бравурно играл хорошо знакомый каждому советскому человеку «Интернационал». А в порту Амстердама, в Квартале красных фонарей, я увидел огромную надпись по-русски: «ВСЕ ДЛЯ МОРЯКОВ». Мы тоже заходили в этот квартал, просто поглазеть на витрины. Многие так глазели. Хотя я видел в квартале и чисто деловой подход: приехал мотоциклист, посмотрел-посмотрел на витрины и деловито снял телку. Лицо у него было сверхсерьезным, будто он рыболовные снасти купил или столярные инструменты. А так, никакого удивления мы не испытывали. Просто интерес, как в музее.
Надо сказать, что во многом отношение к Западу тогда было предвзятым. Оно и сейчас почти не изменилось. Называется такое отношение «низкопоклонство». Очень многие из моих соотечественников «наезжают» на нашу власть, но при этом поддерживают инициативу по оснащению крупных российских городов платными парковками. Почему? «Потому что на Западе так!» Вот такой аргумент. И как выясняется, он — единственный. Все, что на Западе, — априори правильно. И это убеждение как-то не меняется, несмотря на течение времени.
Анжелика Снегирева
Брешиа, Италия
В 90-е годы — балерина.
Шанс
Ну, вот и прозвенел последний звонок! В течение всего года много думала: а что дальше-то?! Сестренка вышла замуж сразу после школы. Там и любовь, и беременность, правда, неожиданная, но радостная. Еще и пробивная свекровь со связями в придачу. В институт не попасть, это точно, там все проплачено за полгода вперед юркими начинающими бизнесменами-кооператорами или ушлыми фарцовщиками-родителями. ФАРЦОВЩИКИ! С их загадочной фразой: «Мне принесли». По тем временам люди, приближенные к богеме или к классу выше «среднего». Правда, и мы с сестричкой этим занимались (сейчас уже можно сказать — бизнесом), но так… по мелочи.
Помню, копили на день рождения маме на красивую блузку, покупая у тех же фарцовщиков косметику, колготки, дезики и перепродавая чуть дороже одноклассницам и даже учителям. И как мы радовались, когда она примеряла эту кофточку, и каково было наше разочарование, узнав, что она передарила ее сестре. Ей даже и в голову не могло прийти, как мы рисковали, чтобы сделать ей приятное, и сколько она стоит. Почему-то наши родители никогда не интересовались, откуда у нас появлялась та или иная красивая шмотка. Парфюмерия у нас была импортная. И все это привозилось и продавалось избранным, проверенным, своим. Ох уж эти блестящие шмотки в хрустящих пакетах, эти красивые пузыречки с духами со своими волнующими ароматами. Оттуда!
Как же хотелось оказаться ТАМ, где это все доступно. И обливаться этой туалетной водой и пахнуть, пахнуть! Как же хотелось надеть эти туфельки на шпильке и цокать, цокать каблучками по чистенькой улочке с уютными камешками, с развевающимся шарфиком на шее, опять же где-то ТАМ. Но нужно было что-то решать, куда девать себя. А что умею я? Диплом об окончании школы с очень неплохими отметками и 15 лет стажа занятиями танцами. Вот только наше увлечение танцами никто серьезно не воспринимал. Танцы-шманцы, дрыганье ногами — так называли наши занятия. Хотя, я думаю, уважали, но вида не показывали. Кто же знал, что это станет нашей профессией.
Наш коллектив «Радуга» даже выезжал за рубеж (вместе со мной и сестрой). Вот оттуда ветер и дул, как оказалось позже. Еще тогда, детьми, мы увидели ТУ жизнь, манящую и совсем другую, недосягаемую. Почему-то родители ни разу не подсказали и даже не спросили: «Чем вы, милые доченьки, будете заниматься после школы?» Однажды шуткой сказала родителям: «Может ПТУ?» Ответа не последовало. После чего немного разозлилась. Это с таким-то аттестатом! Да в ПТУ!?! Поступила в педагогическое училище, на что родители просто пожали плечами. Ну, поступила и поступила. Закончила, устроилась в детский сад, да ненадолго. Но танцевать продолжала всегда, и сестра после родов вернулась.
Тем временем в стране шли перемены, появились челноки с турецкими джемперами и польскими кофточками из ангорки, разноцветными флаконами с алкоголем и печеньем в ярких упаковках.
И разница становилась еще заметней по сравнению с пустыми полками в магазинах. Кто-то рвался в бой, а кто-то просто жил, перебиваясь в очередях с талонами на продукты, ругая новую власть. Ухмылялись, если кто-то пытался начать свое дело. Злились на тех, у кого получалось. И вот случайно узнаю я такую вещь! Руководительница другого танцевального коллектива набирает балет для работы за границей. Мало того, она еще и оказалась тещей тогда знаменитого продюсера, дочь которого является ныне одной из самых востребованных певиц. Ну почему бы и нет? Не пошлет же зятек тещу с балетом заниматься не самым пристойным ремеслом. Тут и сестренка подсуетилась. Как чувствовала, что это шанс. И ЭТО БЫЛ ШАНС! И МЫ ЗА НЕГО УХВАТИЛИСЬ! И вот мы делаем программу, шьем костюмы (из чего только их не перешивали), снимаем видео на телевидении, тайком от нашего коллектива «Радуга» делаем программу. Потом нам рассказали, что нас называли дезертирами и самыми непристойными словами.
Года через три внук нашего бывшего руководителя тоже отправился по нашим стопам, и мы автоматически восстановили репутацию. Ждем, ждем, когда пришлют контракт и билеты в Чехословакию. Там был центральный офис, откуда, собственно, и отправляли на более серьезные точки в Европе и Азии. И настал долгожданный день. Ехали поездом. Нас семь балерин, представитель продюсера и теща! Нас встретили, разместили, и началась совсем другая жизнь, взрослая. Жизнь в Европе. Через несколько месяцев подписали контракт с Японией. И началась еще одна совсем другая жизнь, в Стране восходящего солнца. На «другой планете». И полетели мы в страну заморскую, неизведанную.
И путь был долгий: Будапешт — Франкфурт — Москва — Сеул — Фукуока. В Москве были транзитом, сели в баре чайку попить. Как только чай выпили, нас из бара попросили. Из принципа не стали ничего заказывать. Обидно было до слез! Так и добрались до славного города Фукуока. А тут нас встречают с разговорниками. Молодцы японцы, подготовились. Мы были первые русские, не считая рыбаков и дипломатов. Столкнулись и с препятствиями. Незнанием языков, но это было только вначале. Заговорили от безысходности… и на английском, благодаря коллегам англичанам, и на японском. Кстати, мой школьный французский так мне ни разу и не понадобился. Да и в Европе разговаривали на языке той страны, где находились. Учились быстро, молодые же. Самое лучшее изучение языков в общении.
С родителями переписывались. Телефоны домашние были в то время не у всех. Высылали фотографии и афиши. Мама с папой носили их на работу, показывали сослуживцам. Тогда цветные фотографии были еще редкостью. Тем более любительские.
Как же нам завидовали и до отъезда и после! Заранее обвиняли в занятиях (слово, похожее на Конституцию). Бедные наши родители, сколько они наслушались. Но еще больше стали болтать, когда мы приехали в отпуск на два месяца. И вот мы приехали! Приехали благоухающие французскими духами, красивые и модные, в туфельках на шпильке и, конечно, в шарфиках. Естественно, мы изменились… Возможно, даже вели себя немного свысока. Но, думаю, нас простили, согласно молодости. Увидели своих любимых родителей, племяшку мою. Как же мы скучали. Зашли в квартиру и почувствовали ЗАПАХ! Тот самый! Родной, из детства. И запах малышки племянницы Настеньки. Самый дорогой и изысканный. И как было приятно доставать подарки, видеть счастливые лица самых главных людей на земле, вспоминая, с какой любовью и трепетом мы их покупали. А с каким интересом они смотрели наши видеозаписи с нашими выступлениями и просто места, где мы жили.