— Д-Даша… Д-Да как же т-так…
— А вот такой ты везучий, гад. Получается, Люсе ты на Восьмое марта букет зажмотил, а зае пейджер купил за тысячу рублей?
— Нет, у нее свой был. Я только абонентскую плату вношу…
— По сотне в месяц? Дурак ты, Гена. У тебя супруга такая чудесная, а ты все за юбками бегаешь. Кобелина!
— Чего ругаешься?! У меня кризис среднего возраста. Мне, может, не хватает острых ощущений…
— Совести тебе не хватает, — перебила Дарья. — Куда сплавил вторую половину?
— Сына к бабушке повезла. Только что проводил их на поезд.
— И сразу любовнице писать. Эх, ты! Давай так договоримся: Люсе я ничего не скажу. Но и сообщение этой твоей… отправлять не буду. Кончай выдумывать про средний возраст — нет у тебя никакого кризиса, как психолог говорю. А жену на вокзале встречай с цветами. Учти, я проверю!
— О’кей, — буркнул Гена и отключился.
Ближе к полуночи звонки становились редкими, но почти в каждом из них звучала если не трагедия, то уж точно мелодрама.
Дзынь!
— Оператор 13. Доброй ночи.
— Передайте моей девушке. — Вот, пожалуйста, прыщаво-юношеская истерика. — Напишите ей… «Я виноват!» и повторяйте через каждые пять минут. Нет, лучше «Прости меня!» Или нет… Все не то, не то!
— Господи, молодой человек, что же вы натворили?
— Ужасно, просто кошмарно поступил. Не дождался ее на свидании.
— А-а-а, значит, не прошли проверку?
— Что за проверку?
— Дамы проверяют кавалеров. Запомните это… Как вас зовут?
— Сережа, — всхлипнул он.
— Запомните это, дорогой Сергей, раз и навсегда. Каждый день — экзамены, тесты, провокации. Агентов ЦРУ или КГБ и тех не проверяют столь дотошно. Но чем серьезнее проверки, тем сильнее она потом будет вам доверять. А доверие — это и есть любовь.
— Но я же извинился уже сто раз. Отправляйте!
— Нет, мы не будем это посылать. Поверьте моему опыту и никогда не просите прощения. Женщины не любят нытиков и тех, кто скулит под дверью. Реагировать надо правильно.
— А… как?
— Нужно что-то прекрасное и лирическое. Стихи какие помните?
— Наизусть? Только про лукоморье и дуб…
— Учите стихи, юноша. Шекспира или Пушкина. На этот раз я вас выручу и что-нибудь подберу. А дальше сами… Какой у нее пейджер? Филлипс? На экране четыре строки по двадцать знаков… Тогда лучше из Эдуарда Асадова.
Она зацокала клавишами. Сообщения улетали одно за другим, словно лебединая стая.
—
Я могу тебя оч. ждать
Долго-долго и верно —
верно.
Дни&ночи могу не спа
—
ть,
Год+2 и всю жизнь на
верно!
Пусть листочки кален
—
даря
Облетят, как листва
у сада,
Только знать бы, что
—
все не зря,
Что тебе это ВПРАВДУ
НАДО!
Сережа
—
Стихи выплыли из глубоких закоулков памяти, хотя Дарье никто и никогда их не присылал. С личной жизнью у нее не клеилось, несмотря на весь солидный опыт психолога. Или, может, именно поэтому. Сапожник без сапог, как известно, а у Амура нет времени на амуры. Однако она искренне радовалась за всех влюбленных.
— Алло, это снова я. Сережа, помните? Получилось! Она перезвонила и сказала, что даст мне второй шанс. Завтра свидание в парке, и я буду ждать хоть весь вечер. Хоть всю ночь, до утра. И мы будем вместе всю оставшуюся жизнь, как Пугачева и Киркоров!
Еще одна сказка закончилась хеппи-эндом. Часы пробили двенадцать раз, но карета не превратилась в тыкву, а хрустальные туфельки не натерли волдырей. Фея-крестная может заснуть со спокойной душой и надеяться, что до утра не будет экстренных вызовов.
Дзынь!
— Оператор 13…
— Сообщение для абонента 1234, — бледным голосом сказала женщина. — «Ты где?..»
— Простите, нам запрещено отправлять матерные слова.
— А если очень надо? Если это жизненно необходимо?
— Даже так? Хм… Я могу в виде исключения отправить слово «тварь» или «скотина». Хотя и за это премии лишат.
И тут собеседницу прорвало:
— Если бы он в час ночи домой не пришел, тогда был бы тварью или скотиной. А сейчас уже три. Понимаете? Я ведь волнуюсь, переживаю. Пусть пьет с дружками своими, алкоголиками проклятыми. Пусть даже с девкой какой-нибудь… Я ему потом все вихры повыдергаю и брошу к чертовой матери! Но только бы живой…
— Давно замужем?
— Десять лет.
— Часто он допоздна задерживается?
— В последнее время — стабильно, каждую пятницу.
— А вы ему постоянно устраиваете скандалы? И пилите потом все выходные?
— Потому что он ведет себя как… Простите, опять вырвалось. Ждать устала, понимаете? Не могу больше.
— Помните, как вы его называли до свадьбы?
— Как… что?
— Все влюбленные придумывают друг другу ласковые прозвища в знак того, что они перешли на особый уровень отношений. Стали близкими людьми. Даже если со стороны это кажется несусветной глупостью.
— А-а-а, вы про это, — тяжело вздохнула женщина. — Я уж давно не вспоминала…
— Зря не вспоминали. Наверняка с этими прозвищами связаны все ваши самые счастливые моменты.
— Да ладно вам. Было и было, быльем заросло…
— Признайтесь, я никому не скажу.
— Ну, раз и вправду важно… Я его называла Чингачгук. Муж в молодости был похож на актера югославского…
— Гойко Митича.
— Точно, такие же длинные волосы носил.
— Отлично! Тогда давайте сочиним такое сообщение. — Дарья торопливо набрала текст: — «Чингачгук, возвращайся скорее в родной вигвам, любящая скво ждет тебя». Отправляем?
— А это не слишком… глупо? — Голос по-прежнему блеклый, но в нем уже угадывались улыбчивые интонации.
— Представьте, что это заклинание. Волшебные слова, которые вернут вашему мужу ощущение счастья. Он-то сидит с друзьями, тянет время и настраивается на очередной скандал, а тут такое. Примчится через полчаса, как юный индеец!
— Хотелось бы верить…
И уже почти опустив трубку на рычаг, вдруг спохватилась:
— Алло! Тринадцатая, вы еще слушаете? Спасибо…
Утром Дарью разбудило привычное громкое пыхтение на лестнице: Тариэл Автандилович взбирался на второй этаж. Распахнув дверь, он сразу начал возмущаться:
— Вах! Что творят, да?! Ты слышала, эти отмороженные финны выпустили карманный телефон, который стоит дешевле пейджера. Зря говорят, что число Антихриста — три шестерки. На самом деле, это 3210!
— Что еще за 3210?
— Модель телефона. Вдумайся, 3–2—1—0… Это же обратный отсчет. А потом — взрыв. Бабах! Помяни мое слово: совсем скоро эта зараза будет тренькать в кармане у каждого второго в нашем городе. А я разорюсь и по миру пойду!
Это еще полбеды. Гораздо хуже, что теперь люди начнут звонить и писать сообщения друг другу в любое время дня и ночи. Сами, без посредников. Без тормозов. Всякую гнусь. Некому будет смягчить, подсказать… Семейные ценности, духовные скрепы — все полетит под откос.
Дарья машинально отправила всем абонентам прогноз погоды на день и оглядела каморку, в которой ютилась пейджинговая компания. Перекрасить стены, повесить лампу с зеленым абажуром — получится кабинет психологической помощи.
— Тариэл Автандилович, сможете достать мне белый халат? А вот в этот угол надо поставить мягкую кушетку или диван. Кажется, я знаю, как спасти ваш бизнес…
Вера Рукавишникова
До 90-х студент-химик, 90-е — бухгалтер, 2000-е — предприниматель.
Под крылом попугая
«Кеша хоррроший, Кеша крррасавец, ну, пожалуйста, повтори!»
Эту фразу я слышала почти ежедневно в течение нескольких лет — ее на разные голоса и лады произносили у меня над ухом все сотрудники нашего туристического агентства.
Красавец Кеша, попугай Ара, разноцветный мой сосед по рабочему месту, никак не хотел запоминать человеческие слова. Хозяева завели его в попытке создать атмосферу дальних странствий на наших «клиентских» кожаных креслах, но чаще Кеша «срабатывал» с точностью до наоборот. Он смотрел вокруг нечеловеческими глазами и часто и громко кричал нечеловеческим голосом.
— Кого вы там режете? — испуганно спрашивали клиенты, прежде чем повесить трубку навсегда.
Так что наши менеджеры, продающие туристические поездки, были очень заинтересованы в том, чтобы Кеша, наконец, заговорил. Или хотя бы молчал. Но Кеша орал как резаный — ему хотелось свободы, а не сидеть в золоченой клетке размером с холодильник, за частым забором прутьев толщиной с указательный палец.
Мне тоже страсть как хотелось утихомирить Кешу, хоть моя зарплата и не зависела от продаж турпутевок, просто потому что ко мне он был ближе всех — мой стол был отгорожен от общего зала жидким рядочком пальм и Кешиной клеткой. В турагентстве я работала бухгалтером, главным и единственным.
В 90-м я закончила школу, поступила на химический факультет МГУ и страшно этим гордилась, представляя себе, как буду в белом халате ставить опыты, придумывать новые реакции и материалы, или что-то еще в этом роде, страшно интересное. И дед мой и прадед занимались ровно тем же самым, да и я не просто так училась в химической спецшколе — химия мне очень нравилась.
Одного я не могла предвидеть — как раз во время моей учебы над страной разразились 90-е и к ее окончанию молодые ученые оказались совершенно никому не нужны. Впрочем, я тогда не слишком сильно об этом переживала, жизнь вокруг была слишком интересной. Менялось все вокруг — появлялись кафешки, рынки около метро, ларьки с пиццей, шаурмой и кока-колой, а на Пушкинской площади открылся первый «Макдоналдс». Весь этот ширпотреб казался нам ярким и заграничным, но цены кусались — повышенной стипендии не хватало даже на столовские обеды, а уж съесть бигмак было и вовсе непозволительной роскошью. В новом же мире очень хотелось что-то эдакое на себя нацепить, чтоб поярче и поиностраннее. Родители, научные сотрудники, с трудом сводили концы с концами, и иногда мама даже подключалась к моей опросной беготне. Как-то они покупали папе зимние саламандровские ботинки — за них пришлось выложить почти всю зарплату. Просить у них денег казалось невозможным, и не потому, что не дадут — они бы дали, а потому, что я сама не могла разрешить себе их потратить на какую-нибудь фигню вроде одежек и косметики. Тем не менее вся эта чешуя казалась мне абсолютно необходимой, и неважно, что ее попугайская сущность ничуть меня не украшала.