Каждый день, ровно без четверти четыре, можно было наблюдать, как Галя мелко семенит за охранниками, передвигающими массивную золоченую арфу из закутка-хранилища под пальму; как трогательно переживает она за сохранность инструмента больше, чем за свой исполнительский имидж — в простеньком, длиной до пят, платьице из старого, местами потертого, синего бархата.
Репертуар для арфы — нежный Моцарт, тонкий Дебюсси, трогательный Сен-Санс — все мелодии, что годятся под образы райского сада. В этом деле Гале дан «карт- бланш».
— Играй, что хочешь, — распорядилась администратор Дина Адамовна, — только держи необходимую атмосферу, не понижай уровень роскоши. Понимаешь, да? Никакой попсы! Что можно ресторану, нельзя тебе…
И добавила, величественно удаляясь:
— Я прослежу…
Дина Адамовна — ухоженная дама без возраста, внешним обликом своим и характером напоминающая норовистую лошадь элитных кровей, — персона серьезная, не угодить ей — боже упаси. И Галя старалась, планку держала, так мило дополняла музыкальной классикой старинный интерьер, что гости отеля — господа богатенькие да иностранные, толк в шикарной жизни понимающие, — оставались довольны.
Но, как известно, на вкус и цвет товарища нет, и чтобы в этом убедиться, не обязательно работать ангелом с арфой.
В тот вечер ресторанный зал был снят под банкет. Гуляла «новорусская» свадьба с потугами на престижность: невеста в бриллиантах, важный жених лыс и угрюм, толпа принаряженных гостей — стриженных под ноль мужчин и не в меру оголенных женщин — фланировала по залу.
На таких гулянках арфа бывает еле слышна, да и то в перерывах между основным «пацанским музоном» — громким, напористым и энергичным до звона в ушах. Но работа есть работа, и Галя, привыкнув к разнообразию нравов, подстроилась под лихие времена на свой лад. Ее Сен-Санс тактично выплывал между криками «горько» и «Владимирским централом», никому не мешал, даже можно сказать — умилял.
Дина Адамовна — изредка появляясь то среди гостей, то в холле и незримо присутствуя всюду — к арфистке не подходила, что означало: все идет по правилам, вмешиваться не надо.
И Галя, сидя на своем стульчике под пальмой, играла, неспешно касаясь упругих струн, извлекала ангельские звуки и лишний раз глаз не поднимала, блуждающих по территории отеля гостей взглядами не сканировала. Ей было не до мирской суеты — под ее пальцами рождался и умирал лебедь, вновь и вновь плыла тема печального угасания, тихой грусти…
Вдруг она почувствовала спиной чье-то пристальное внимание, будто включили прожектор направленного света, целый сноп. Гале стало неуютно, спину припекало жаром, даже лопатки вспотели. Доиграв музыкальный фрагмент, она остановилась, размяла пальцы и осторожно обернулась. Так и есть! Совсем близко от нее стоял молодой крепкий парень — голова в короткой стрижке, шея отсутствует, грудь выпирает из воротника рубашки. Выражение лица — угрюмо-непонятное. Смотрит, смотрит в ее сторону, будто что-то силится вспомнить. Не то арфа его интересует как диковинная вещь, не то арфистка на его вкус плохо играет, не то… Про мужской интерес Галя и не подумала вовсе, на этот счет она не имела особых иллюзий. В общем, кто знает, что можно ожидать от внимания людей подобной породы?
«Что это он?» — забеспокоилась она и отвернулась.
Но играть дальше не смогла. Взгляд выжигал ей спину и не давал сосредоточиться.
«Может, я плохо играю?» — Наивная Галя всегда думала о людях лучше, чем они того заслуживали.
Она поежилась, поводя лопатками, как крылышками, и замерла.
«Отойдет — начну с Чайковского, адажио из «Спящей красавицы», надеюсь, это понравится…»
Она подняла руки, но они сами собой опустились. Играть не было никакой возможности.
«Ну, что же это такое? — подумала с огорчением. — В чем дело? Почему он не отходит?»
И уж было открыла рот, чтобы мягко поинтересоваться у парня причиной его внимания, но он опередил.
— Слушай, подруга, — глухо произнес он и начал усиленно рыться в карманах брюк. — Наковыряй-ка на своих гуслях что-нибудь из битлов…
Порывшись, выудил то, что искал, и протянул Гале.
— Возьми…
В руке его были зажаты две зеленоватые банкноты с овальными портретами.
— Это все мне? — растерялась Галя, ее оклад жалованья в месяц составлял ровно половину от этой суммы.
— Нормально, — жестом подтвердил парень и дернул подбородком в сторону арфы. — Прикольно тренькаешь. Заслужила…
«А что, — подумала Галя и незаметно спрятала деньги в вырез платья, — почему бы и нет? «Битлз» — тоже классика… своего рода…»
Пара секунд ушла на раздумывания, и вот ее пальцы сами переместились к деке и начали энергично щипать струны. Арфа томно застонала:
«Michelle, ma belle…»
Мелодия получилась таинственной, колоритной, страстные звуки взлетали под самый потолок. Казалось, что это огромная гитара страдает и плачет по неизвестной девушке Мишель.
Закончив музыкальный фрагмент, Галя опустила руки. Решив проверить произведенный на парня эффект, повернула к нему голову и обомлела. Рядом с парнем стояла Дина Адамовна, и выражение лица ее не предвещало ничего хорошего — губы плотно сжаты, брови в одну линию, вытаращенные глаза не моргают. Вполне возможно, она хотела прилюдно отчихвостить Галю, уж очень грозно смотрела, но не успела. Парень панибратски подтолкнул администраторшу локтем и, показывая пальцем в сторону Гали, восхищенно произнес:
— Клево играет, я балдею…
— Вам нравится? — опешила Дина Адамовна.
— Не то слово, — выпятил нижнюю губу парень и гордо пояснил: — Это я битлов заказал! Для жениха, он любит.
Целая гамма чувств отразилась на лице Дины Адамовны — от гневного удивления до умиления. Выражение строгих глаз потеплело.
— Ах, для жениха… — сказала она, растягивая слова медовым голосом, — тогда, конечно… Играй, Галя, играй…
И поспешно ретировалась, стуча каблуками по мраморному полу.
Галя, очнувшись от страха наказания, привычно вскинула руки к золоченой деке. «Вот она, волшебная сила искусства…» — подумала она и с прежним усердием защипала струны, начиная новую музыкальную тему.
Александр Шабанов
Москва
Торт в свободной продаже
Зима 1992 года. Первые дни января. На длинной перемене между парами мы — я и сокурсница, моя девушка, — заглядываем в буфет дальнего корпуса. И… не верим своим глазам. В витрине рядком выставлены торты. Да не один, не два — пять или шесть штук!
Ну, как вам объяснить… Что бы вы почувствовали, если бы на прозаической лавочке у родного подъезда вам попался инопланетянин, распивающий пиво в компании с вашим соседом? Обалдели бы, и это самое малое, что можно сказать! А торт в свободной продаже, без очереди, в торговой точке, где ему быть не положено по определению, — для девяносто второго года редкость в сотни раз бОльшая, чем инопланетянин у российского подъезда. Должно быть, завозили под заказ для преподавателей перед Новым годом, да кто-то не взял, или на всякий случай закупили с избытком.
Скорей, скорей! Вдвоем выворачиваем карманы и кошельки, собирая в складчину нужную сумму, стреляем у кого-то недостающее… И после занятий торжественно везем перевязанную шпагатом картонную коробку домой. Ставим чайник, снимаем крышку коробки, разглядываем красные и зеленые кремовые цветочки… И поступаем бессовестно по отношению к своим семьям. Выгребаем на тарелку кусок за куском и пожираем столовыми ложками. Останавливаемся, только когда в желудок уже попросту больше не лезет, и мерим печальными взглядами жалкий огрызок, не больше восьмушки. Эххх… что же мы сегодня слабосильные такие?!!
Этот торт для меня одно из двух самых ярких воспоминаний о начале 90-х. Ощущение небывалого праздника, ликования, торжества! Нежданное доказательство, что чудеса еще случаются на этой земле! Подтверждение наивной детской веры в то, что Бог, или судьба, или схождение мировых линий может просто так, от своих щедрот, взять и подкинуть тебе волшебный подарок. Мы уже успели тогда привыкнуть, что любая мало-мальски ценная вещь достается животным терпением, или умением показывать зубы, или долгим отупляющим трудом, и так приятно и необычно было получить хоть что-нибудь будто свалившимся с неба!
Помню и второй случай, когда довелось испытать подобные же ощущения: когда у бровки пешеходного перехода перед светофором — до сих пор могу точно указать это место — подобрал оброненную кем-то банку заграничного какао. Подобрал, поднял повыше, покричал что-то вроде «Кто потерял?!», покрутил головой кругом: банка какао — это не шутка, это серьезная ценность, как тот несчастный растеряха явится без нее домой к семье, схватится за голову, примется снова и снова обыскивать сумки?! Никто не отозвался. И я принес эту банку домой, радуясь, смущаясь и сомневаясь, в предвкушении полузабытого сладковато-горьковатого шоколадного запаха и в страхе, что, может быть, банка не потеряна, а выброшена за ненадобностью, потому что ее содержимое испорчено… Но серебристая предохранительная бумажка была не оторвана, мы вскрыли банку и изредка баловали себя этим какао еще полгода или даже год… Нет, правда, маленькие чудеса все ж таки порою случаются и так радуют человека!
В углу стенного шкафа обнаруживается клад: несколько банок варенья с надписью на крышке: «Клубника, 1980 год». Уцелели только потому, что бабушка стояла намертво, запрещая выбрасывать съестное, но в прежние времена варенье, простоявшее больше года, никому не было нужно, на стол ставилось одно свежее, только-только сваренное, нового сезона. А нынче идет в ход «пирожное»: ломоть хлеба, на который выложены засахарившиеся комочки, твердые, хрустящие на зубах ягоды. Тот еще деликатес, по правде сказать. Однако сладкого-то порой хочется донельзя! — а нету. Тут слопаешь и не такое…
Из-за тотального дефицита продовольственного сырья отменены или в разы снижены ГОСТы, и качество заводских продуктов падает катастрофически. Больше всего это чувствуется в отношении хлеба. Прежних плотных, сытных белых батонов и сдобы не найти днем с огнем, булочные заполонили новомодные «турецкие» «багеты», наполовину состоящие из воздуха, когда их разламываешь, мякоть растягивается между кусками, как резиновые кружева, а при укусе зубы так и вязнут в ней из-за разрыхлителей и малосъедобных добавок. Изредка чудом удается достать торт или пирожные, но их и сравнить невозможно с прежними, «доперестроечными»: крем теперь делают в основном из маргарина, порой не самого свежего, он сбивается в комки, имеет дурной привкус и вызывает изжогу. Конфеты тоже перестали напоминать себя самое: вместо какао в них вмешана могучая доля сои.