И при всем при том добрейшей души, приветливый и ласковый получился пёс. Назвали Квазиком от Квазимодо.
Матфей Моисеевич Самсонов из села Малые святцы, начитавшись в прессе про лохнесское чудовище и не совсем верно истолковал название озера. Сочтя, что проживающее окрест его население – сплошь лохи и олухи царя небесного, решил на этом заработать. Сдал в местный французский ресторан "Красная мельница" (Moulin rouge) крупную партию "гренуй" (лягушки из ближнего болотца) и "эскарго" (улитки из деревенского пруда), на вырученный капиталец приобрел турпутевку и, оклемавшись после праздников, подался самолетом в Великобританию.
Там добрался до искомого озера, к вечеру привел себя в форму (три стакана под припасённую чёрную корочку), разулся-разделся, вошел в воду по колено и стал рычать на людей, по берегу фланировавших, изображая по своему разумению Несси.
Справедливости ради следует сказать, что г-н Самсонов действительно в полутьме (да и на свету) мог сойти за чудище. Нос картофелиной с лапоть, сизого цвета и с алыми, как знак его бунтарской юности, прожилками. Борода от бровей до пуповины, зуб один, но жёлтый от самосада и кривой как турецкий ятаган. На голове не сказать чтобы слишком большие, но вполне грозные рога, которые ему бабка Ярославна наставила ещё сразу после революции (той, что стряслась в 1917 г.), а он в пику ей не спилил по сию пору. Портрет гармонично дополняют семейные, ещё моссельпромовские трусы.
Публика, знамо дело, от ужаса врассыпную, а деда из воды выволок случившийся поблизости полицейский. Нашли, хоть и с трудом в эдакой глуши, переводчика (профессора Оксфордского университета) и популярно объяснили Матфею, что лох на местном наречии – озеро, а несс – нос, и что не каждому дозволено в этот лох свой несс совать.
Хотели за нарушение английского общественного спокойствия в каталажку нашего деда упрятать на целые сутки, да из уважения к почтенному возрасту старца отпустили с миром. Так что лазурная мечта гражданина Самсонова получить с публики по трёшнику в местной валюте за устроенный спектакль завершилась полным фиаско, а по-нашему – обломом.
Ехал как-то поездом из Москвы на Урал. В купе познакомился с фельдшером скорой помощи на пенсии. Путь долгий, разговорились.
Много услышал историй из его практики. Вот некоторые из запомнившихся.
В конце 60-х везли мужика с весьма серьёзным ожогом на филейной части. А случилось вот что. Тогда только стали появляться в продаже первые изделия из нейлона. Достать их было большой удачей. И вот представьте, какое горе постигло одну дамочку, которая, впервые надев на праздник купленную по большому блату такую кофточку, заляпала её на груди.
Сквозь слезы выслушала совет соседки по коммуналке вымочить кофточку в бензине. Но к ужасу женщины нейлоновая обновка к вечеру почти полностью в бензине том растворилась. Вновь обливаясь слезами, вылила всё в унитаз. Пришел с работы шоферюга, который и снабдил соседку злосчастным бензином, зашел в туалет, вскарабкался "орликом" на унитаз, запалил папироску и, выкурив, привычно сбросил под себя.
Везли его под аккомпанемент такого рёва, что и сирену не включали, и ругани в адрес озверевших на моде глупых баб.
И ещё был потешный случай ожога. Женщина гладила бельё, следила за супом на плите да ещё отчитывала стоявшего в углу сына. Ззвонил телефон, она в запарке вместо трубки прижала к уху раскаленный утюг.
Её "алло" слышали все соседи по этажу, они скорую и вызвали.
А то был такой казус. Выехали по звонку, нашли трех мужиков в отключке с тяжелейшим отравлением некачественным спиртным. Наутро из любопытства заехал в реанимацию, нашел откаченных и уже повеселевших мужиков, спрашиваю:
– Кто же звонил в неотложку?
Один отвечает:
– Я и звонил. Замешкался, когда по первой наливали, вижу, они глаза закатили, я "03" набрал, дверь отворил, стакан махнул и вдогонку.
– Так ведь помереть мог…
– Куда там. Во-первых, чтобы товарищам не обидно было, ведь у нас на троих расчет был, а во-вторых, чего добру пропадать, всё равно скорая выехала.
А самая удивительная история случилась со мной такая. Приняли как-то вызов из подсобки какого-то шалмана, нашли женщину молодую в родовых схватках. Пока везли, разродилась сердечная от бремени, но явно не доносила, вышел плод дохленький, синюшный, в общем типичный выкидыш. Я чуть отвлекся к водителю, глядь, а пациентки и след простыл, видно, соскочила на светофоре. Искали её потом с милицией, искали, да так и не нашли. А плод вон какой вымахал.
Мой попутчик нежно погладил по крутому плечу здоровенного бугая, сидевшего рядышком со скромной улыбкой на устах. "Пойдём, сынок, в тамбур, подымим, воздухом подышим", – сказал ему расчувствовавшийся рассказчик.
В свой первый приезд в Париж по служебной надобности пошли мы с товарищем погулять по вечернему городу и где-то заглянули в забегаловку с родным русскому сердцу названием "бистро" перекусить
(по местному, разломить корочку) со стакашкой красного. Бармен за стойкой оказался из нашенских, правда, потомком еще первой, постреволюционной волны эмиграции, но по-русски говорил сносно.
Сидим, едим, с барменом калякаем. Вдруг вижу за его спиной объявленьице, мол, помни, уважаемый клиент, свыше 7 промилле спирта в выпитом алкоголе – смерть. А внизу мелким шрифтом приписочка
"Русских не касается" и визитка пришпилена. Я спрашиваю немного с обидой, в чем дело и как это понимать, а бармен в ответ такую историю.
Как-то зашли трое наших, профессионально вычислили коэффициент эффективности (цена/объем/градус) и взяли на троих литр спирта, который в баре добавляют граммульку-другую для крепости коктейлей.
Бармен пытался подсказать, что это если не тройная, то двойная уж точно смертельная доза, но мужики только предложили ему, в виде исключения и из уважения к происхождению, стать четвёртым.
Распили на глазах у изумлённой французской публики эту бутылочку, в основном под занюх взятой тоже на троих порции креветок, под занавес спели хором под бурный аплодисмент присутствовавших "Шумел камыш" и отправились восвояси.
Самое удивительное, – завершил рассказ бармен, – что шли на выход, как объяснил самый высокий из них, тот, что на визитке, способом "русская тройка", то бишь он посредине, коренным, а двое пристяжных – упираясь головами в его подмышки. Он, коренник, и за руль сел и, несмотря на уговоры вышедших их проводить посетителей, отбыли ребята, распевая русский вариант Марсельезы.
Старое поколение еще помнит суровые военные годины, страшную зиму немецкого наступления на Москву, панику в столице, подготовку к эвакуации. В наше время немец новым блицкригом захватил Москву, да так, что никто и ухом не повел и не поморщился. Наоборот, встречали его радостно, с нескрываемым любопытством и завистью.
Я имею в виду автомобили. Ведь у нас сейчас одних только мерсов или, как их еще кличут, меринов, шныряет повсюду немерено (простите за невольный каламбур). А фольксвагены, задуманные еще Гитлером
"народные" авто, а "Ауди" с куском колючей проволоки на эмблеме, а
"Опели" наконец? Эти первыми прорвались к нам после войны трофейным чудом и звались как ее отголоски: "Опель-кадет", "Опель-капитан" и
"Опель-адмирал".
Вкупе с "Тойотами" бывшего немецкого союзника, победоносно завершившими оккупацию нашего Дальнего Востока и продолжающими наступление широким фронтом, вообще полный атас, хоть белые флаги вывешивай. При этом оружием никто не бряцает, "хенде хох" и "банзай" не кричит. Сами радостно сдаемся на милость победителей.
Еще недавно непобедимая и легендарная армия наших "Жигулей" изрядно поредела, гордый прежде до высокомерия колосс "Автоваз" стыдливо поджал глиняные ноги, "ГАЗ" на ладан дышит, "Москвич" развалился как карточный домик, а "Запорожец" вообще эмигрировал.
Если бы не отчаянные налоговые залпы с таможенной заставы, пришлось бы нашим автогигантам переходить на производство близкопрофильных керосинок и примусов.
Как и в войну, на помощь со своим "лендлизом" спешат американцы, при этом не гнушаясь и для себя между делом оттяпать часть нашего рынка, больше похожего на театр военных действий конкурирующих фирм.
И вот уже "Нива" рядится в стального цвета мундир джипа, родной козел "УАЗ", обозвавшись "Хантером", тщится влезть в имидж
"Хаммера", хоть не по Сеньке шапка и рожки торчат, "Форды" местной отвёрточной сборки засеменили по нашим дорогам.
Эх, дороги! Эта первая беда России остаётся как острый нож в сердце автомобиля. Помню, когда покупал по случаю в Германии подержанный опелёк, продавец, нахваливая (и по заслугам) машину, уверял, что лет десять ещё побегает, но узнав откуда я, сократил срок до года. Его диагноз был лаконичен – дороги. То есть ваши, мол, дороги и в сороковых хребет немецкой армии сломили, и в наши времена от иномарки мало что оставляют.
Ну, и вторая наша национальная беда и гордость, дураки, от времени не тускнеет. Казалось, чего уж проще, ну слизывай сливки мировой технологической революции, ан нет, застарелая совковая философия "потребитель всё схавает" не ржавеет, хоть ты тресни. Так что остаётся только опять зарыться в поисках ответов на столь же застарелые российские вопросы "кто виноват?" и "что делать?", а также, на всякий случай, "где мои очки?".
Пиво потекло в пищеводы наших сограждан морем разливанным. Ведь раньше как было? Раньше пиво было одно – "Жигулёвское", в скромненьких тёмных бутылочках раз и навсегда установленной формы, с криво наклеенной этикеткой, или в розлив – в кружки, канистры, бутыли, банки, на худой конец в стакашек припасённый. Так просто его, бывало, так просто не возьмешь, а подкарауль завоз, выстои в очередине, сколоти за ожиданием и обсуждением текущего момента компашку собутыльников, тогда уж и сдувай пенную шапочку и погружай уста в вожделенный напиток.