сопела, не вставала.
Оставил Илюша их тут, а
сам поскакал покуда.
И пока нечисть искал,
забыл, покуда скакал?
Надышался он зелья,
что в бане варилось. С похмелья
слез с коня богатырь и в поле
ловить бабочек. Вскоре
голос услышал с неба:
– Илья, один ты на свете
такой распрекрасный воин;
жаль, на голову болен! —
и смех покатился протяжный.
С Муромца пот сошёл влажный.
Сивка верная друга боднула,
в бока его больно лягнула
и говорит: «Хозяин,
давай отсюда слиняем,
мы ведь ведьму искали;
знаю где она, поскакали!»
Очнулся Муромец Илья,
вскочил на сивого коня
и за бабкой вдогонку!
Лишь стучали звонко
у бегущей лошади зубы,
богатырь натянул подпругу.
Ох, и долго они рыскали,
но всё-таки выискали
лежанку бабы Яги.
Вот Яга, а с ней хмыри
суп из мухоморов суп варят,
сами едят, похлёбку хвалят.
Ой да, старый казак Илья Муромец,
ты приехал в тёмный бор, конечно, с Мурома;
да и подвигов у тебя тьма-тьмущая!
Но гляди, сидит Ягуща в ад не спущена.
Достаёт богатырь палицу могучую,
и идёт ей бить да ноги скручивать
у разбойничков окаянных,
у брательничков самозваных.
Как скрутил их всех, так размахнулся,
закинул на Луну, не промахнулся,
и бабу Ягу туда же.
– Отродясь я не видал рож гаже! —
плюнул Муромец в костёр, суп вылил
и волшебное зеркальце вынул,
посмотрел на поверхность Луны:
там летают четыре души,
призывают кого-то, вроде,
но этот кто-то к ним не приходит.
Не приходит он и не надо.
Век за веком уходит куда-то.
О Яге больше слухи не ходят.
Лишь по улицам калики бродят
и нечисть всякую поминают,
да о том, как Буслаев скакает
и народ зачем-то всё топчет,
а Илюша Муромец ропщет
и спасает мир тридцать три раза,
потому как он боится сглаза
ведьмы бабы Яги.
И ты себя береги,
не ходи в болота далёко,
говорят, там не только осока…
Глава 9. Конец сказки
Но тут наша сказка кончается. На сцену возвращаются гусельники развесёлые и начинают сказы сказывать с песнями да прибаутками. Моё внимание снова переключается на себя любимую и на гусельников развесёлых:
– Ай вы, гусельники развесёлые,
пошто длинный рассказ держите,
зачем народу честному душу травите,
о чём сказы сказываете,
на какую тему песни поёте?
– Да не стой ты тут, девица красная,
отвратными помадами напомаженная,
белилами веснушки прикрывшая,
вопросы глупые задающая,
сказы сказывать мешаешь!
– Как же я вам сказы сказывать мешаю,
когда вы ни слова о других не обронили,
а всё обо мне да обо мне.
Да, я девушка хорошая:
и дома прибраться, и по воду сходить,
а ещё и вышивать умею гладью, и крестом.
А хотите, я вам спляшу?
– Ой головушка, наша голова,
и зачем же баба бабу родила?
Ведь покою нет от их языка
со свету сживающего!
Обиделась я, красна девушка,
развернулась и ушла.
Но гусельники развесёлые
ещё долго пели о бабах русских,
об языках их злющих
да характерах вредных.
А об чём им ещё петь, мужикам то старым?
Банник и Ставр Годинович
Глава 1. Отец Егора ставит новую баньку и зовёт в неё Банника
Ставил баньку отец Егорушки:
у ручья выкопал ямку для проруби,
она водицей то и наполнилась.
Поговорка старая вспомнилась:
место для бани готовь —
снимай травяной покров.
Так и сделал, поляну очистил,
сруб поставил с оконцем под крышей,
печку-каменку сложил,
камни гладкие сверху положил.
Закатил бочку и чан для купания.
Можно мыться. Ан нет, есть задание.
– Ходит по Руси такой, де, слух:
должен в баню войти банный дух.
Надо б курицу-чернушку изловить
и с несчастной кровушку спустить.
Пойди, поймай её, Егор, —
сказал отец и взялся за топор.
Побежал Егорка в курятник,
поймал чёрнушку, бежит обратно:
– Возьмите, тятя! Дальше что?
– А дальше всё б пошло само,
да надо шею ей свернуть
и под порогом дать «уснуть».
Банный дух и придёт той ночью;
мы не узнаем это точно,
но будем ждать и в это верить.
Свернул мальчонка птичке шею
и закопал у порога бани.
А батя хлебушко оставил
для нового хозяюшки
и сына повёл баиньки.
Пока ели да спать ложились,
родители байки твердили
о том, какой Банник злой:
– Ежели на постой
в бане остановишься,
но хозяину не поклонишься,
то тот до смерти запарит
или баню подпалит.
– А зачем нам нужен он,
мы без него не проживём? —
спросил Егорка засыпая.
Ответил тятенька: – Не знаю,
(вопросов он таких себе не задавал)
спи, сыночек, баю-бай.
А сам задумался: «Нет, нужен,
раз положено, пусть служит!»
Утром Егор проснулся
и к баньке новой метнулся
посмотреть, как устроился Банник в бане.
Дверь открыл и кланяется:
– Хозяинушко-батюшко, здравствуй,
коль пришёл, так живи и властвуй!
А в ответ тишина,
банного духа нема.
Во все углы мальчонка заглянул,
бочку с кадкой перевернул,
хлеб, отцом оставленный, съел
и до хаты «полетел»!
– Есть Банник в бане, явился!
Я его видел, он злился,
хлебушко утянул
и бочку с кадкой перевернул.
– Вот те раз, вот те раз!
Явился, ишь, проказник наш.
Пойду баньку истоплю —
Банника приголублю», —
забеспокоился отец
и стрелой на тот конец!
Натягал мужик водицы,
баньку истопил. Помыться
вся семья отправилась.
Вымылись, обмылок оставили
и водицы грязной в ушате,
да веник в углу и попёрлись до хаты.
Егорка хоть и съел,
оставленный Баннику хлеб,
однако, свято уверовал,
что Банник поселился в их новой бане.
Ребятам во дворе так и твердил:
– Есть хозяин в нашей бане, наследил,
хлебушко стянул и опрокинул бочку.
Я не вру, я знаю точно!
Глава 2. Банник пленит Ставра Годиновича
Ай, через сёла по просёлочкам,
по лесам да меж ёлочек
ехал богатырь Ставр Годинович
от стольного града Киева,
с пирования великого к себе домой,
к супружнице любимой на постой.
И застала его ночка тёмная
у баньки новенькой.
В ней и надумал ночевать,
всё не в чистом поле спать.
Отпер дверь, вошёл, не поклонился,
с Банником не подружился;
православный крест с себя не снял,
и даже «здрасьте» не сказал.
Нашёл дровишки, затопил печь,
вымылся дочиста, захотел лечь.
И уснул крепко-крепко,
а духу банному не оставил зацепки:
ни обмылочка, ни в кадке водицы
ни веничка для телесной пытки.
Ровно в полночь из тёмного уголочка
выходит призрачный старичочек
с седыми лохматыми волосами —
это Банник с бешеными глазами,
весь облеплен берёзовыми листьями,
и со злыми-презлыми мыслями
склонился над богатырём,
что-то шепчет – всё о нём.
Поколдовал злой дух и исчез:
обратно в тёмный угол влез.
Разбудило утро Ставра,
в чужой баньке встал он.
Ан нет, с лавки слезть не может,
лежит лёжнем в бою сложен.
Но валялся он так недолго.
Утром побежал Егорка
посмотреть на Банника.
Глядь, а там на лавочке
отдыхает детина былинный:
ни рукой, ни ногой не двинет,
вымыт, трезв, как стекло,
очи ясные смотрят в окно.
Выбежал из бани паренёк
нашёл рогатину и с ней идёт
к былинничку осторожно.
Ткнул рогатиной (ну разве так можно?)
в тело гладкое. Не шевелится.
Ткнул ещё. Опять не телится.
Взмолился наш лежебока:
– Вы не тыкайте так глубоко!
Я богатырь Ставр Годинович,
ехал от града Киева,
с пированьица великого к себе домой,
к супружнице любимой на постой.
Застала меня ночка тёмная
у баньки новенькой.
В ней и надумал ночевать,
всё не в чистом поле спать.
Баньку натопил, помылся,
уснул. А утром пробудился,
ноги резвы отказали.
Что такое, ты не знаешь?
Егор в ответ: – Да всё сошлось!
Без нечисти не обошлось.
И в дом за тятькой побежал,
домашним новость рассказал.
Те выслушали и бегом к бане.
Отец с матерью первые самые,
за ними кошка с собакой.
Слепая курица, однако,
догоняя всех, кудахчет:
мол, что всё бы это значит?
Глава 3. Семья Егора снимает чары Банника и освобождает богатыря
Прибежала к бане семья,
оглядели богатыря,
призадумались,
каждый умный ведь,
свою думку вперёд проталкивает.
У бабы рот не умалкивает,
настаивает на порче.
Пёс: «Разбойники, точно!»
Кошка во всём винит блох.
Курица в ноги людей клюёт
за то, что в угоду баннику
чернушке устроили «баиньки».
– Банник! – отец догадался
и до Ставра Годиновича докопался: —
Ты, воин, в баньку как вошёл,
поклонился ль хорошо
банному хозяину?
– Не, о том не знаю я.
– А разрешения просил заночевать?
– Да нет, не мог сего я знать!
– Крест православный с себя снял,
под пятку его запихал?
– Я забыл всё.
– А когда в бане мылся,
оставил в ушате водицы,
веник, обмылок от мыльца?
– Не. – Дурна твоя башка!
– Хочу румян-бок пирожка!
– Погодь, не времечко жевать,