пирог и в рот не сможешь взять.
Сейчас у Банника прощения проси
да поклонись ему разочка три.
– Поклоняться я не можу,
присох к лавке. Совесть гложет.
– Ну что ж, мы за тебя челом побьём.
И не тужи, есть зло – согнём!
Хозяева поклонились хозяину банному,
извинились за гостя самозванного.
Содрали с груди Ставра
крестик православный
и в его же сапог запихали.
Медовой водицы дали
нашему воину
и сказали: «До скорого!» —
да в дом пошли
печь пироги.
А былинный с боку на бок
поскучал и умолк.
Разглядывая зодчество,
захрапел в одиночестве.
Тут вышел Банник злой из-за угла,
ведь ни туда, ни сюда:
некуда деваться,
надо снимать заклятие.
Семья крестьянская, хошь не хошь,
а ритуал совершила хорош.
Покряхтел Банник, зашептал —
заклятье тяжкое снимал.
Поколдовал и исчез.
Навсегда иль нет?
А тем временем Егоркина мамка
напекла пирогов и к баньке —
богатыря проведать,
пирожочков с ним отведать.
За ней бегом ревнивый муженёк,
за мужичком пешком сынок,
за сыном – кошка, за кошкой – собака,
за ними курица в драку!
Примчались к Ставру, тот спит,
богатырским храпом храпит.
Растормошили его и давай пытать:
– Как здоровьице, можешь встать?
Открыл воин очи ясные, потянулся,
встал с лавки, оделся, обулся
да накинулся на пироги —
подкрепить свои мощи.
Наелся и село от врагов обещал избавить.
– Да нет у нас ворогов, некого хаять!
– Их сегодня нет, а завтра будут,
набегут, налетят, не забудут
деревню спалить дотла!
А чтобы рать моя пришла,
свистите, живо прибегу,
и дружину приведу.
Откланялся Ставр Годинович и исчез.
Жди-пожди его теперь, глазей на лес!
А Егорку спать родные отправили
по древнеславянским правилам:
«Баю-бай, сыночек,
баю-бай, не срочно
нам со злом махаться;
впервой черёд – проспаться,
во второй – покушать,
а в третий – сказки слушать.»
Карась Ивась
Как в озёрах глубоких
да в морях далёких
жили-были караси-иваси
жирные, как пороси!
И ходили они пузом по дну,
рыбку малую глотали … не одну!
Говорили иваси с набитым ртом.
А о чём шли разговоры? Ни о чём!
Но говорят, от разговоров тех,
да от прочих карасьих утех
озёра тихие дыбились,
моря глубокие пенились!
И жил средь них один карась
по фамилии Ивась,
а по прозвищу … пока не придумали,
да и не о том они думали,
а о новых морях мечтали,
старые им стали малы!
И сказал тогда Ивась:
– С насиженного места слазь
и бегом на разведку!
Судачат, что где-то
есть у наших вод суша,
вот там пенить пиво и будем
да раков едать полезных!
Решил и смело полез он
на сушу, на берег моря,
воздух глотнул: «Нет соли.»
* * *
Встал на хвост свой могучий,
пошёл по траве колючей,
доплясал какой-то до деревни,
встал перед первой же дверью,
плавником тихонько стучится.
И надо ж такому случиться,
дверь карасю открыли,
хозяева дома были.
А в хозяевах у нас
хлопцы Бойкие. Припас
достают и ужинают,
зовут гостя дружненько:
– Ты поди, карась Ивась,
да на стол скорей залазь,
у нас вяленые караси-иваси,
ну а к ним картоха, щи!
Как услышал Ивась:
– Ты на стол скорей залазь,
у нас вяленые караси-иваси… —
так вон из хаты, и ищи-свищи!
* * *
От хлопцев Бойких открестясь,
побрёл дальше наш карась
себя показывать,
на людей посматривать.
Доковылял он до града большого,
града шумного Ростова.
Видит, дедок Ходок на ярмарку едет.
Запрыгнул Ивась к нему в телегу
и начал речь вести
о той местности,
где жил он в озёрах глубоких,
плавал в морях далёких,
да про то как они,
караси-иваси,
друг с другом смешно разговаривают:
ртами шлёпают, пузыри идут!
Слушал дедок Ходок, слушал, плюнул:
– Везти тебя я передумал, —
и скинул рыбину с телеги. —
Погуляй, сынок, побегай!
Угодил карась прямо на лавку торговую,
там пузатый продавец гремит целковыми,
а на прилавке караси-иваси лежат грудами,
чешуя блестит на солнце изумрудами!
Обрадовался Ивась родственникам,
обниматься полез плотненько:
пощупал, потрогал рыб, а они мёртвые.
И полились из глаз его слёзы горькие!
Прыгнул карась на мостовую,
да прокляв толпу людскую,
запрыгал куда глаза глядят,
подальше от людей, а то съедят!
* * *
Допрыгал он до речки Горючки,
зарыдал у какой-то колючки.
Глядь, а это крючок рыболовный
для рыбной, так сказать, ловли.
Заметили горемыку мужички Рыбачки
вот и выставили крючки:
к себе зовут порыбачить,
ну или как сами ловят, побачить.
Подкатился к рыбакам Ивась
уселся на свой хвост, не слазь!
И задумчиво в воду уставился:
что-то ему там не нравилось.
А в воде удила клюют,
Рыбачки разговоры ведут:
про уловы свои рассказывают,
усищи длинны разглаживают.
А в ведре караси-иваси
да рыбы лещи
плещутся, задыхаются,
в тесноте да в обиде маются.
И налились тут кровью глаза
у отважного карася,
пошёл он на Рыбаков ругаться,
просить, молить, заступаться
за карасей-ивасей
да рыб лещей,
чтобы их на свободу выпустили,
в речку Горючку выплеснули.
Засмеялись мужички Рыбачки,
пригрозили самого его в сачки
да в ведро посадить надолго!
Тут умолк он:
не пожелал карась поганой участи,
он и так на земле намучился!
* * *
Прыгнул Ивась в речку буйную,
и понесло теченье шумное
его в озёра глубокие,
в родные моря далёкие.
А как домой воротился,
отъелся, карась, откормился
и стал приставать ко всем рыбам:
рассказывать то, что сам видел,
пугать и стращать морских тварей
человеческой, то бишь, харей!
Ртом шлёпает, пузыри идут,
ничего не понятно. И тут
прослыл Ивась дурачком великим,
не-от-мира-сего-ликим!
* * *
Ай люли, люли, люли,
живите долго караси!
Ай люли, люли, люли,
плывите в море, Иваси.
Ну на этом и хватит.
А мы пойдем по полатям
таких дурачков выискивать,
гостей дорогих обыскивать:
сказки старые искать,
из карманов изымать
да подкладывать новые,
а взамен брать целковые.
Как еси на небеси
жили-были иваси,
иваси-карасики
по небу-морю лазили!
И у этих карасей-ивасей
каждый день другого был чудней:
ай, расхаживать на длинных хвостах,
говорить на разных языках
да на землю смотреть свысока.
Вот такая у них душа!
Но про эту душу вам скажу:
мне молчать велели, ни гугу!
А рассказ я поведу о другом:
жил средь них карась Ивась, он не ртом
разговоры глупые вёл,
а мозгами жирными плёл
паутину думок своих:
– Вот спущусь на землю, под дых
дам любому кто ниже меня:
кто на небе, тот и главный, то есть я!
Как сказал, так и сделал, свалил
он с небес на землю, а за ним
то ли слухи, а то ли молва:
мол, упал Ивась, разъелся как свинья!
И летел карась Ивась до земли,
а вослед ему смеялись караси,
насмеявшись, разошлись по домам:
по кучнистым, белым, серым облакам.
А карась упал в ту среду,
где я, братцы, тотчас умру:
опустился он на дно глубоких вод.
Глядь, там кружат дружный хоровод
жирные такие караси,
а за ними сельдь иваси
быстрыми хвостами гребёт,
косяками холёными прёт!
Стало дурно карасю Ивасю:
«Как же так, я что-то не пойму
почему карась и ивась
раздвоились, жизнь не удалась?»
Но не смотрели рыбы на него,
веселились, плавали, на дно
опускались и снова всплывали,
да зачем-то ртом воздух глотали.
Захотелось карасю Ивасю
тоже глотнуть воздух, он по дну
своим мощным хвостом пошёл
и до берега быстро дошёл.
Вышел он на сушу голяком
да на брюхе по песочку ползком.
Так добрался он до центра земли —
до скрипучей деревенской двери.
Постучалась скотинка и вошла,
а семья в дому не поняла
чи корова, чи бык перед ней?
И к столу зовут его: «Смелей!»
А на ужин у них уха
из карасей, ивасей… Потроха
затряслись у гостя, он вскипел,
вылил на пол уху и скорей
из страшного дома вон!
Бежал и бубнил: «Это сон!»
И домчался до Ильмень-реки,
там сидят, рыбачат рыбаки:
то плотва попадётся, то карась.
Увидали Ивася, кричат: «Залазь
поскорее в наше ведро!»
Глядь Ивась, там рыбы полно,
задыхается она и бьёт хвостом.
– Не о том мечтал я, не о том! —
схватил наш герой то ведро,
прямо в реку выплеснул его.
И поплыли караси по реке.
Взбеленились рыбаки, айда ко мне:
так и так «Иванна, твой Ивась
нам житья не даёт, эка мразь!
Унеси его отсель на небеси,
где гуляют толсты караси,
жирными боками трясут,
разговоры ни о чём свои ведут.»
Я вздохнула глубоко и поняла:
зря с небес Ивася содрала,
то гордыня была не его,