А силушкой своей я великою.
Как я его побью, а мне-ка будет тут честь-хвала
По всей орды ещё да селенныи».
Как тут-то эта Марья – лебедь белая
Бежала ведь как скоро в кузницу,
Сковала тут она да ведь пять гвоздов,
Взимала она молот три пуда тут,
Хватила тут Михайлу как под пазухи,
Стащила что к стены-то городо́выи,
Распялила Михайлу она на стену,
Забила ему в ногу да гвоздь она,
А в другую забила другой она,
А в ру́ку-то забила она, в дру́гу так,
А пятой-от гвоздь она оборонила-то.
Как тут она ещё да Михайлушку
Ударила ведь молотом в бело́ лицо,
Облился-то он кровью тут горючею.
Как ино тут у того прекрасного царя Ивана да Окульева
А была-то сестрица да ро́дная,
А та эта Настасья Окульевна;
Пошла она гулять по городу,
Приходит ко стене к городовыи,
А смотрит тут задернута черна́я за́веса:
Завешан тут Михайлушко Потык-он,
Как тут она ведь завесы отдернула,
А смотрит на Михайлушку Потыка.
Как тут он прохмелился, добрый молодец,
Как тут она ему воспрого́ворит:
«Молодой Михайло Потык сын Иванович!
Возьмешь ли ты меня за себя замуж?
А я бы-то тебя да избавила
А от тыи от смерти безнапрасныи». —
«Да ай же ты, Настасья Окульевна!
А я тебя возьму за себя замуж».
А клал-то он тут заповедь великую.
Как этая Настасья тут Окульевна
Скорым-скоро бежала в кузницу,
Взимала она клещи там железные,
Отдирала от стены городовыи
А молода Михайлушку Потыка,
Взимала там она с тюрьмы грешника,
На место да прибила на стену городовую,
Где висел Михайлушка Потык тот,
А утащила тут Михайлушку Потыка
В особой-то покой да в пота́йныи.
Как взяла она снадобей здравыих,
Скорым-скоро излечила тут Михайлушку.
Сама тут говорит таково слово:
«Ай же ты, Михайло сын Иванов был!
А наб-то теби латы и кольчуги нунь,
А наб-то теби сабля-то вострая,
А палица ещё богатырская,
А наб-то теби да добра коня?» —
«Ай же ты, Настасья Окульевна!
А надо, нужно, мне-ка-ва надо ведь».
Как тут она да скорым-скоро-скорешенько
Приходит да ко родному братцу-то:
«Ай же ты, мой братец родимыи,
Прекрасныи ты царь Иван Окульевич!
А я-то, красна девушка, нездрава е.
Ночесь мне во́ сне-виденье казалось ли,
Как дал ты уж мне бы добра коня,
А латы-ты уж мне-ка, кольчуги-ты,
А палицу еще богатырскую,
Саблю да, во-третьиих, вострую,
Да здрава-то бы стала красна девушка».
Как он ей давал латы еще да кольчуги-ты,
А палицу ещё богатырскую,
Давает, в-третьиих, саблю-ту вострую,
Давал он ей еще тут добра коня.
Доброго коня богатырского.
Как тут она сокрутилась, обладилась,
Обседлала коня богатырского,
Как отъезжала тут она на чисто поле,
Говорила-то Михайлушке Потыку,
Как говорила там она ему в потай еще:
«Приди-ко ты, Михайло, на чисто поле,
А дам я теби тут добра коня,
А дам я теби латы, кольчуги вси,
А палицу еще богатырскую,
А саблю ещё дам я ти вострую».
А отходил Михайло на чисто поле,
А приезжат Настасья-то Окульевна
На тое, на то на чисто поле
А ко тому Михайлушке к Потыку,
А подават скоро ему тут добра коня,
Палицу свою богатырскую,
А латы-ты, кольчуги богатырские,
А саблю-ту ещё она вострую,
Сокрутился тут Михайлушка богатырем.
Как тут эта Настасья Окульевна,
Бежала-то она назад домой скорым-скоро,
Приходит-то ко родному брату-то:
«Благодарим-те тебя, братец мой родимыи!
А дал-то ведь как ты мне добра коня,
А палицу ты мни богатырскую,
А саблю ты мне-ка да вострую,
А съездила я ведь, прогуляласе,
Стала здрава я ведь нунчу, красна девушка».
Сама она подвыстала на печку тут.
Как едет молодой Михайло Потык сын Иванович
Как на тоем на том добром кони.
Увидала тая Марья – лебедь белая,
Как ино ту подъезжат Михайло сын Иванович
Ко тыи палате ко царскии,
Как говорит-то Марья – лебедь белая:
«Прекрасныи ты царь Иван Окульевич!
Сгубила нас сестра твоя родная,
А та-эта Настасья Окульевна!»
Как тут эта Настасья Окульевна,
Скоро она с печки опущалася.
Как тая-эта Марья – лебедь белая
А налила питей опять сонныих,
А налила она тут, подходит-то
А ко тому Михайлушке Потыку:
«Ах молодой Михайло Потык сын Иванович!
Теперь-то нунчу, нунчу теперичку,
Не может-то меженный день а жить-то-быть,
А жить-то-быть без красного без солнышка,
А так я без тебя, а молодой Михайло сын Иванович,
Не могу-то я ведь жива быть,
Ни есть, ни пить, ни жива быть.
Как теперь твои уста нунь печальные,
Печальные уста да кручинные:
А выпей-ко ты чару зелена вина
Со тыи тоски, со досадушки,
А со досады с той со великии».
А просит-то она во слезах его,
А во тых во слезах во великиих.
Как тут-то ведь Михайлушка По́тык-он
Занес-то он праву руку за чару-то,
Как тут эта Настасья Окульевна,
А толкнула она его под руку, —
Улетела тая чара далечохонько.
Как тут молодой Михайло Потык сын Иванович
Наперед отсек-то Марье буйну голову,
Потом отсек царю да прекрасному Ивану Окульеву.
А только-то ведь им тут славы́ поют:
А придал-то он им да горьку́ю смерть.
Как скоро взял Настасью Окульевну,
А взял он ведь ю за себя замуж;
Пошли оны во церковь во Божию,
Как приняли оны тут златы венцы.
Придался тут Михайлушко на царство-то,
А стал-то тут Михайлушко царить-то-жить
А лучше-то он старого да лучше прежнего.
Соловей Будимирович
Высота ли, высота поднебесная,
Глубота, глубота акиян-море,
Широко раздолье по всей земли,
Глубоки омоты днепровския.
Из-за моря, моря синева,
Из глухоморья зеленова,
От славного города Леденца,
От того де царя ведь заморскаго
Выбегали-выгребали тридцать кораблей,
Тридцать кораблей, един корабль
Славнова гостя богатова,
Молода Соловья сына Будимеровича.
Хорошо корабли изукрашены,
Один корабль полутче всех:
У того было сокола у карабля
Вместо очей было вставлено
По дорогу каменю по яхонту,
Вместо бровей было прибивано
По черному соболю якутскому,
И якутскому ведь сибирскому,
Вместо уса было воткнуто
Два острыя ножика булатныя;
Вместо ушей было воткнуто
Два востра копья мурзамецкия,
И два горносталя повешены,
И два горносталя, два зимния.
У тово было сокола у корабля
Вместо гривы прибивано
Две лисицы бурнастыя;
Вместо хвоста повешено
На том было соколе-ко́рабле
Два медведя белыя заморския.
Нос, корма – по-туриному,
Бока взведены по-звериному.
Бегут ко городу Киеву,
К ласкову князю Владимеру.
На том соколе-корабле
Сделан муравлен чердак,
В чердаке была беседа дорог рыбей зуб,
Подернута беседа рытым бархотом.
На беседе-то сидел купав молодец,
Молодой Соловей сын Будимерович.
Говорил Соловей таково слово:
«Гой еси, вы, гости-карабельщики
И все целовальники любимыя!
Как буду я в городе Киеве
У ласкова князя Владимера,
Чем мне-ка будет князя дарить,
Чем света жаловати?»
Отвечают гости-карабельщики
И все целовальники любимыя:
«Ты славной, богатой гость,
Молодой Соловей сын Будимерович!
Есть, сударь, у вас золота казна,
Сорок сороков черных соболей,
Вторая сорок бурнастых лисиц;
Есть, сударь, дорога камка,
Что не дорога камочка – узор хитер:
Хитрости были Царя-града
А и мудрости Иерусалима,
Замыслы Соловья Будимеровича;
На злате, на серебре – не погнется».
Прибежали карабли под славной Киев-град,
Якори метали в Непр-реку,
Сходни бросали на крут бережек,
Товарную пошлину в таможне платили
Со всех кораблей семь тысячей.
Со всех кораблей, со всего живота.
Брал Соловей свою золоту казну,
Сорок сороков черных соболей,
Второе сорок бурнастых лисиц,
Пошел он ко ласкову князю Владимеру.
Идет во гридю во светлую
Как бы на́ лету двери отворялися,
Идет во гридню купав молодец,
Молодой Соловей сын Будимерович,
Спасову образу молится,
Владимеру-князю кланеется,
Княгине Апраксевной на особицу
И подносит князю свое дороги подарочки:
Сорок сороков черных соболей,
Второе сорок бурнастых лисиц;
Княгине поднес камку белохрущетую,
Не дорога камочка – узор хитер:
Хитрости Царя-града,
Мудрости Иерусалима,
Замыслы Соловья сына Будимеровича;
На злате и серебре – не погнется.
Князю дары полюбилися,
А княгине наипаче того.
Говорил ласковый Владимер-князь:
«Гой еси ты, богатой гость,
Соловей сын Будимерович!
Займуй дворы княженецкия,
Займуй ты боярския,
Займуй дворы и дворянския».
Отвечает Соловей сын Будимерович:
«Не надо мне дворы княженецкия,
И не надо дворы боярския,
И не надо дворы дворянския.
Только ты дай мне загон земли,
Непаханыя и неараныя,
У своей, асударь, княженецкой племяннице,
У молоды Запавы Путятичной,
В ее, сударь, зеленом саду,
В вишенье, в орешенье
Построить мне, Соловью, снаряден двор».
Говорит сударь, ласковой Владимер-князь:
«На то тебе с княгинею подумаю».
А подумавши, отдавал Соловью
Загон земли непаханыя и неараныя.
Походил Соловей на свой червлен корабль,