Молодую-то жену взять - чужа корысть,
Да мне-ка старой жены взять не хочется».
Да поехал в ту дорогу, где убиту быть.
Да наехал на дороге-то станицу разбойников;
Да разбойников стоит до пяти их сот,
Да хотят они у старого коня отнять,
Да сидит-де старик на добром коне,
Да головой-то качат, проговариват:
«Да вы разбойники, братцы, станичники!
Вам убити-де старика меня некого,
Да отняти у старого нечего,
Да с собой у меня денег семь тысячей,
Да тесмяна узда в делу тысячу,
Да ковано мое седло во девять тысячей,
Своему-де я добру коню цены не знай,
Да я цены не знай Бурку, не ведаю:
Да меж, ушми у мня у коня скатён жемчуг,
Драгое самоцветное каменьё,
Да не для ради красы-басы молодецкие, -
Для ради темной ночки осенние,
Чтобы видно, где ходит мой добрый конь».
Да говорят ему разбойники-станичники:
«Да ты, старая собака, седатый пёс!
Да и долго ты стал разговаривать».
Да скочил-де старик со добра коня,
Да хватил-де он шапку со буйной головы,
Да и начал он шапкой помахивать.
Дак куда-де махнет - туда улицы,
Да назад отмахнет - переулочки.
Да разбил он станицу разбойников,
Да разбойников разбил подорожников.
Да садился старик на добра коня,
Да поехал он ко латырю-камешку,
Да на камени подпись поднавливал:
«Да старому-де казаку, а Илье Муромцу,
На бою старику смерть не писана,
Да и та была дорожка прочищена».
Да от стольного города от Киева,
Да от Киева лежит а ко Чернигову.
Да еще было дорожка изведати:
«Отчего старику буде женитися,
Да женитися мне, не нажитися,
Да молодую жену взять - чужа корысть,
Да мне старой жены взяти не хочется».
Да поехал большою дорогою.
Да наехал на дороге крепость богатырскую;
Да стоит туто церковь соборная,
Да соборная богомольная,
От тоё-де обедни полудённые
Идет двенадцать прекрасные девицы,
Да посереде-то их идёт королевична.
Говорила королевна таково слово:
«Ты, удалый дородный добрый молодец!
Да пожалуй ко мне во высок терём,
Да напою-накормлю хлебом-солью».
Да сходил-де старик со добра коня,
Да останавливал он добра коня
Не прикована да не привязана.
Да пошел-де старик во высок терём;
Да мосты-то под старым качаются,
Переводинки перегибаются.
Да зашел-де старик во высок терём,
Да садился за столы за белодубовы;
Да он ест-де-пьёт, проклажается
Да весь долог день да до вечера.
Да выходил из-за стола из-за дубового,
Да и сам говорил таково слово:
«Ты ли, душечка, красная девушка!
Да где-ка твои ложни тёплые,
Да и где твои кровати тесовые,
Где-ка мягкие перины пуховые?
Да мне на старость, старику, бы опочинуться».
Да привела его-де в ложни теплые;
Да стоит старый у кровати, головой качат,
Головой-то качат, проговариват:
«Да я кольки по святой Руси ни езживал,
Такова-де я-то чуда век не видывал:
Да видно, эта кроватка подложная».
Да хватил королевну за белы руки,
Да шибал ее ко стены кирпичные.
Обвернулася кроватка тесовая,
Да увалялась королевна во глубок погрёб.
Да выходил старик на улицу парадную
Да нашел двери глубокого погреба,
Да колодьем-то были призавалены,
Да пескамы-ты были призасыпаны.
Да он колодья ногами распихивал,
Да пески-ты руками распорхивал.
Да нашел двери глубокого погреба,
Да пинал ворота ногой вальячные,
Да с крюков, с замков двери вон выставливал,
Да выпутал сорок царей, сорок царевичев,
Да и сорок королей-королевичев.
Сорок сильных могучих богатырев.
Да и сам говорил таково слово:
«Да вы подьте, цари, по своим землям,
Да вы, короли, по своим Литвам,
Да вы, богатыри, по своим местам».
Да идет душечка красная девушка,
Да он выдергивает саблю вострую,
Да срубил ей по плеч буйну голову,
Да рассек, разрубил тело женское,
Да куски-ты разметал по чисту полю,
Да серым-то волкам на съёдениё,
Да черным воронам на пограяньё.
Да садился старик на добра коня,
Да приехал он ко латырю-каменю,
Да на камешке подпись поднавливал:
«Старому-де казаку да Илье Муромцу,
Да и та была дорожка прочищена».
Да от стольнего от города от Киева,
Да от Киева лежит, а ко Царю-граду.
Да ещё было дорожка изведати,
Да отчего-де старику будё богачество.
Да поехалюн большою дорогою.
Да наехал на дороге пречудный крест;
Да стоит у креста, головой качат,
Головой-то качат, проговариват:
«Да я кольки по святой Роси ни езживал,
Такова-то-де я чуда век не видывал.
Да этот крест есть не прост стоит,
Да стоит он на глубоком на погребе,
Да есть несметное злато-серебро».
Да сходил-де Илья со добра коня,
Да и брал крест он на руки на белые,
Да снимал со глубокого со погреба,
Да воздвигнул живот в славный Киев-град.
Да построил он церковь соборную,
Соборную да богомольную.
Да и тут ведь Илья-то окаменел.
Да поныне его мощи нетленные.
РОЖДЕНИЕ ДОБРЫМИ НИКИТИЧА
Как из далеча, далача, из чиста поля,
Изо того было раздольна из широкого,
Что не грозная бы туча накаталася,
Что не буйные бы ветры подымалися,
Выбегало бы там стадечко змеиное;
Не змеиное бы стад ецко - звериное.
Наперед-то выбегает лютый Скимен-зверь.
Как на Скимене-то шерсточка буланая,
Не буланая-то шерсточка - булатная,
Не булатна нa нем шерсточка - серебряна,
Не серебряная шерсточка - золотая,
Что на каждой на шерстинке по жемчужинке.
Наперед-то его шерсточка опрокинулась,
У того у Скимена рыло, как востро копье,
У того у Скимена уши - калены стрелы,
А глаза у зверя Скимена, как ясны звезды.
Прибегает лютой Скимен ко Днепру-реке;
Становился он, собака, на задние лапы,
Зашипел он, вор-собака, по-змеиному,
Засвистал он, вор-собака, по-соловьему,
Заревел он, вор-собака, по-звериному.
От того было от шипу от змеиного
Зелена трава в чистом поле повянула;
От того было от свисту от Соловьева
Темны лесы ко сырой земле клонилися;
От того было от рева от звериного
Быстрый Днепр-река сколыбалася,
С крутым берегом река Днепр поравнялася,
Желты мелкие песочки осыпалися.
Со песком вода возмутилася,
В зеленых лугах разливалася,
С крутых гор камни повалилися,
Крупны каменья по дну катятся,
Мелки каменья по верху несет.
Как заслышал Скимен-зверь невзгодушку:
Уж как на небе родился светел месяц, -
На земле-то народился могуч богатырь.
ПОЕДИНОК ДОБРЫНИ НИКИТИЧА С ИЛЬЕЙ МУРОМЦЕМ
Ай во том во городи во Рязанюшки,
Доселева Рязань-то слободой слыла,
Нонече Рязань-то слове городом.
В той-то Рязанюшке во городе
Жил-был Никитушка Романович.
Живучись, братцы, Никитушка состарился,
Состарился Никитушка, сам преставился.
Еще жил-то Никита шестьдесят годов,
Снес-де Никита шестьдесят боев,
Еще срывочных, урывочных числа-смету нет.
Оставалась у Никиты любима семья,
Ай любима семья-та - молода жена,
Молодыя Амельфа Тимофеевна;
Оставалось у Никиты чадо милое,
Милое чадушко, любимое,
Молодыя Добрынюшка Никитич сын.
Остался Добрыня не на возрасте,
Ка-быть ясный-от сокол не на возлете,
И остался Добрынюшка пяти-шти лет.
Да воз рос-де Добрыня-та двенадцать лет.
Изучился Добрынюшка вострой грамоте,
Научился Добрынюшка да боротися,
Еще мастер Никитич а крутой метать,
На белы-ти ручки не прихватывать.
Что пошла про его слава великая,
Великая эта славушка немалая
По всим городам, по всим украинам,
По тем-то ордам по татаровям;
Доходила эта славушка великая
Ай до славного города до Мурома,
До стары казака-та Ильи Муромца, -
Что мастер Добрынюшка боротися,
А крутой-де метать на сыру землю;
Еще нету такова борца по всей земли.
Стал тогды Илеюшка собиратися,
Еще стал тогды. Илеюшка собронятися
Ай на ту-эту на славушку великую,
На того же на борца на приудалого.
Он седлал, уздал тогда коня доброго,
Ай накладывал уздицу-ту тесмяную,
Ай наметывал седелышко черкасское,
Да застегивал двенадцать вси подпружины,
Застегивал двенадцать вси спенёчики:
Ай подпружины-ти были чиста серебра.
Да спенёчки-ти были красного золота.
И сам тогды стал сбруе приговаривать!
«Булат-железо не погнется,
Самохйнский-о щелк сам не порвется,
Еще красно-то золото в грязи не ржавеет».
Только видели Илеюшку собираючись,
Не видели поездочки Ильи Муромца;
Только видели - во поле куревушка вьёт.
Он здраво-то ехал поле чистое,
И здраво-то ехал лесы темные,
И здраво-то ехал грязи чёрные.
Еще едет ко Рязанюшке ко городу;
Ко городу ехал не дорогою,
Во город заезжаё не воротами, -
Конь скакал же через стену городовую,
Мимо ту же кругл у башню наугольную,
Еще сам же говорил тогда таково слово:
«Ай доселева Рязань-то слободой слыла,
И нонече Рязань-то слывет городом».
Увидал-то он маленьких ребятушек,
И сам говорил им таково слово:
«И скажите вы, живёт где-ка Добрынюшка?»
Доводили до Добрынина широка вора:
У Добрынюшки двор был неогромистый,
Ай подворьице-то было необширное,
Да кричал-то он, зычал зычным голосом.
Ай во всю жа богатырску буйну головушку;