Да собиралися все князьй и все бояра.
Тут несли как Тугарина за дубовый стол,
Да несло двенадцать слуг да ведь уж Князевых
Да на той же доски да раззолоченой.
Да садился Тугарин да за дубовый стол,
Да садилася матушка княгиня Апраксия - королевична.
Да принесли-то ведь как да лебедь белую.
Она рушала, матушка Апраксия, лебедь белую
Да урезала да руку правую;
Тот же Тугарин-от Змеевич же
Да целиком-то сглонул да лебедь белую.
Да сидел-то Алешенька Попович же,
Он сидел-то на печке да на муравчатой,
Он играл-то во гусли да яровчатые;
Да и еам-то Алешенька да надсмехается
Да над тем над Тугарином Змеевичем:
«Еще у нас-то, у дядюшки, была корова старая,
Да и охоча корова да по поварням ходить,
Да и охоча корова ёловину исть;
Да ёловины корова да обожралася.
Да тебе-то, Тугарин, будет така же смерть».
Да уж тут-то Тугарину за беду пришло,
За великую досаду да показалося.
Алешу стрелял он вилочкой серебряной.
Да на ту пору Алешенька ухватчив был,
Да ухватил-то он вилочку серебряну.
Да и говорит-то Тугарин-от Змеевич же:
«Еще хошь ли, Алешенька, я живком схвачу,
Еще хошь ли, Алешенька, я конем стопчу,
Я конем-то стопчу, да я копьем сколю?»
Да по целой-то ковриге да кладет на щеку.
Да сидит-то Алешенька Попович же,
Да сидит-то на печке да на муравленой,
Да играт-то во гусельцы в яровчатые,
Да сидит, над Тугарином насмехается:
«У нас, у дядюшки, была собака старая,
Да охоча собака да по пирам ходить;
Да и костью собака да задавилася,
Да тебе-то, Тугарин, будет така же смерть»,
Да и тут-то Тугарину за беду пришло,
Да за великую досаду да показалося;
Да ухватил-то он ножичек булатный же,
Да он стрелял Алешеньку Поповича.
Да на ту пору Алешенька ухватчив был,
Да ухватил-то он ножичек булатный же.
Да говорит ему Тугарин-от да Змеевич же:
«Еще хошь-то, Алешенька, живком схвачу,
А хошь-то, Алешенька, конем стопчу,
Да конем-то стопчу, да я копьем сколю?»
Да сидит-то Алешенька Попович же,
Да сидит-то на печке да на муравленой,
Он играт-то во гусли да яровчатые,
Да сидит-то, над Тугарином насмехается.
Да тут-то Тугарину за беду пришлось,
За великую досаду да показалося.
Да бежал тут Тугарин да ведь вихрем вон,
С за тех же столов да он дубовых же,
Из-за тех же напиток да разноличныих,
Из-за тех же ествов сахарных же,
Еще звал-то Алешу да ехать во чисто поле.
Еще тут Алешенька не трусливый был,
Да и брал-то коня да лошадь добрую,
Да взял-то он сабельку ту вострую,
Еще взял-то он палицу буёвую,
Да брал он копье да долгомерное.
Выезжали с Тугарином на чисто поле.
У Тугаринова коня да крыльё огненно,
Да летает-то конь да по поднебесью.
Говорит тут Алешенька Попович же:
«Нанеси, бог, бурсачка да часта дожжичка».
Нанесло тут бурсачка да часта дожжичка.
Тут спускался у Тугарина конь да из поднебесья
Да на матушку да на сыру землю.
Говорит-то Алешенька Попович млад;
«Уж ты ой еси, Тугарин да Змеевич же!
Оглянись-ка назад: там стоит полк богатырей».
Оглянулся Тугарин Змеевич же.
Да на ту пору Алешенька ухватчив был,
Ухватил-то он сабельку ту вострую,
Да и сек у Тугарина буйну голову.
Да тут-то Тугарину славы поют.
Он рассек-то его на мелки речеки,
Он рассеял-развеял да по чисту полю.
Да черным воронам да на пограянье,
Да птичкам-пташицам да на потарзанье.
Да Тугаринову голову да на копье садил
Да повез-то ей да в стольный Киев-град -
А и князю Владимиру в подарочки.
Да привез он ко князю да ко Владимиру,
Да говорит тут Алешенька Попович млад:
«Да уж ты ой еси, Владимир-князь стольно-киевский!
Ты возьми-тко Тугаринову голову да и в подарочки;
Да хошь рубахи бучь да и пиво вари».
Уж тут-то князь Владимир да возрадовался,
Дарил-то Алешеньку подарочками,
Да подарками дарил его великими,
Еще взял-то Алешеньку во служеньице.
АЛЕША ПОПОВИЧ И НАХВАЛЬЩИК
Еще было во городе Киеве,
Ше у ласкового князя у Владимира
Еще было на дворе ведь три богатыря;
Проживали всё у князя у Владимира,
Сберегатели были красну Киеву,
Щe тому ли князю всё Владимиру,
Апраксии-то же были королевичне,
Как любимой-то ведь Князевой племяненки,
Еще душечки-то были Марфы Митревны.
Говорил-то тут казак да Илья Муромец,
Илья Муромец, казак, да сын Иванович:
«Нам ведь полно этта жить в красном Киеве!
Мы поедем-ко, братцы, во чисто полё».
Они скоро же тут да собиралися,
Еще скоро они тут да отправлялися,
Еще садились на добрых же на своих коней,
На своих же коней на богатырскиих;
Приезжали они да во чисто полё,
Разоставили шатры белополотняны;
Они стали по чисту полю поезживать, -
Ничего же во чистом поле не наехали:
Ни гусей-то, ни лебедей,
Ни пернясчатых-то мелких они уточек.
Пристигала их-то в поле ночка темная,
Ночка темна пристигала, ночь осённая.
Ще по утру-ту было, утру раннему,
По восходу-ту было солнца красного,
По закату-ту было луны светлые:
У того ли у старого стариньшины,
У того ли всё у Ильи, Ильи Муромца,
Как забил-то его конь да правой ножечкой
Що о ту ли о матушку сыру землю,
Що о те ли всё о камешки о серые.
Пробужается Илья ведь от крепкого сну;
Он свежой водой ключевой умывается,
Тонким, белым полотенцем утирается,
Он ведь смотрит во трубочку подзорную.
Там ведь ездит татарин на добром кони,
Величиной-то ведь татарин как сильнёй бугор!
Он ведь ездит, собака, похваляется:
«Я приеду же, приеду ко белым шатрам,
Отрублю я, отсеку я буйны головы,
Раскинаю, размечу я по чисту полю.
Я ведь только боюсь же старого стариньшины,
Я того ли ведь Ильи да боюсь Муромца:
Що гремит-то про него слава великая,
Разошлась же эта славушка по всей земли,
Що ведь силой же Илья да весьма сильный есть,
Во чистом же поли ему смерть была не писана».
Говорит-то тут Илья, да Илья Муромец!
«Проезжайте-ко вы, братцы, попроведайте.
Я пошлю разве Алешеньку Поповича:
Еще сила у ёго да не против людей,
Не против будет Добрынюшки Никитича»,
Тут ведь скоро как Алешенька собирается,
Как садится он-ведь всё да на добра коня.
Они съехались с татарином, ударились,
Еще друг друга до-болька не ранили,
Еще съехались они да во второй же раз;
Победил-то тут Алешенька Попович млад.
Как упал-то тут татарин на сыру землю, -
Не доехал же до города до Киева,
Не доехал же, собака, он до князя до Владимира,
Как до душечки ведь Марфы, Марфы Митревны«
И скоро же они да собиралися,
Как поехали они да в красен Киев-град
Що ко ласковому князю ко Владимиру.
Как встречает, князь Владимир, он богатырей,
Собирает он, на радости почесён пир.
Повелась ведь тут да славушка великая.
Как его-то честь-хвала да богатырская
О том об Алешеньке Поповиче.
АЛЕША ПОПОВИЧ И ЕКИМ ИВАНОВИЧ
Ай во славном-то было-то в прекрасном Острове
Во прекрасном-то было, славном городе,
Там два ясного два сокола вылетыват,
Выезжают два дородна добра молодца,
Во два русского могучего богатыря:
Во-перьвых-то, всё Алешенька Левонтьевич,
Да Левонтьевич Алешенька Попович млад,
Во вторых-то, ведь крестовый его брателко,
Еще тот ли Еким да все Иванович.
Они едут, едут братьица крестовые,
Они бок ведь о бок едут, плечо о плечо,
Нога о ногу гуляют, стремя о стремя;
Да поехали они-то в три дорожки прямоезжие,
В ту дорожечку поехали, к чисту полю.
Они ехали по полю, полю чистому,
Ничего совсем во поле не наехали,
Что ни гуся-та они, ни белой лебеди,
Никакого они зверя-та рысучего,
Да рысучего зверя, все бегучего,
Только наехали два брателка крестовые
Во чистом они поли всё сер горюч камень.
Говорил-то Алешенька Попович млад,
Что Попович млад Алешенька Левонтьевич,
Говорил своёму брателку крестовому,
Что крестовому он брателку, названому,
Ай тому ли он Екиму всё Ивановичу:
«Уж ты гой еси, крестовый ты мой брателко!
Ты смотри-ко, смотри грамоту, прочитывай».
Он смотрел-то скоро грамотку, прочитывал;
Как написана была-то грамотка словами золотыми
Всё говорил-то он крестовому все брателку,
Богатырю Алешеньке Поповичу:
«Прочитал я, рассмотрел всё эту грамоту;
Всё расписаны дорожечки да прямоезжие:
Как перва лежит дорожка прямоезжая,
Что во тот она лежит, лежит во Муром-град,
Как втора лежит дорожка прямоезжая,
Что во тот лежит она Чернигов-град,
Что третья лежит дорожка прямоезжая,
Она прямо во славен красен Киев-град,
Ко тому ли всё ко князю ко Владимиру».
Говорил-то тут Еким да всё Иванович:
«Ты подумай-ко, крестовый ты мой брателко,
Нам куда-то теперь ехать, куда путь держать?»
Говорит ему Алешенька Левонтьевич:
«Мы поедем, брателко, теперече в чисто поле,
Из чиста поля поедем в красен Киев-град».
Недалече во чисто поле подъехали, -
Соходили добры молодцы да со добрых коней,
Что спускали своих-то коней добрых тут,
Что спустили они коничков да в зелена луга,
В зелены они в луга, хоть ко Офрак-реки;
Еще сами они ставили белы шатры полотняны,
Повалились во белы шатры, да всяк во свой шатер,