Тут не спится-то Алешеньке Поповичу,
Он не спит, всё не спит, сам больше так лежит;
Пробужается поутру он ранешенько,
Он свежой водой ключовой умывается,
Тонким белым полотенцем утирается,
Он ведь молится на всток сам богу-господу,
Сам пошел же в ту он сторону, всё ко Офрак-реки.
Тут идет к нему калика перехожая,
Перехожа-то калика, переброжая;
Говорит ему калика перехожая:
«Уж ты здравствуй-ко, дородный добрый молодец,
Еще русский сильный ты, могучий же богатырь ты!»
Говорит-то тут Алешенька Попович млад:
«Уж ты здравствуй-ко, калика перехожая,
Перехожа ты калика, переброжая!»
Удивляется Алешенька тому диву:
На калике-то ведь на ногах полапотки
Как расшиты, всё сплетены из семи шелков,
На калике-то всё шуба соболиная,
Соболиная шуба, долгополая,
На головушке шляпа сорочинская,
Сорочинская шляпа, земли греческой,
Как ведь маленько личе его да с чистым серебром,
Подбородок с бородой-то у его увито красным золотом,
Шепалыга подорожная у его в руках еще в тридцать пуд,
Как облита у его да свинцом, греческим,
Говорил-то он таковы речи:
«Что не ты ли, добрый молодец,
Что не ты ли ведь Алешенька Попович млад?
Я ведь шел-то как сегодня по чисту полю,
Я ведь видел-то сегодня чудо чудное.
Чудо чудное сегодня, диво дивное:
Еще ездит по чисту полю змеище всё Тугарище;
Еще конь-от под им да будто зверь страшной;
Он ведь змеище-то Тугарище -
Три сажени-то больших печатныих,
Как переносье его будто палка дровокольная;
Как ведь у его на себе-то платья было цветного,
Еще платьица на ём да на сто тысячей,
На добром кони убор - дак цены не было;
У коня-та ведь из ноздрей да искры сыплются,
Еще из роту ведь у коня дак пламя пашет тут».
Говорил-то тут Алешенька Попович млад,
Что Попович млад, Алешенька Левонтьевич:
«Уж ты дай-ко, дай мне-ко, калика перехожая,
Перехожа ты калика, переброжая,
Мне-ка дай-ко ты каличье платье цветное,
Надевай-ко ты мое-то всё ведь платьице». -
Они скоро тут с каликой-то переменилися.
Говорит еще калика-та Алешеньке Поповичу:
«Ведь крычит еще змеище-то да во всю голову:
«Этот где же есть Алешенька Попович млад?
Я его буду не бить его, не учити,
Разорву его возьму я скоро надвое».
Нарядился он в каличье платье в черное,
Взял он в руки шепалыгу подорожную,
Он приходит ко змеищу-ту близехонько.
Он кричит ему, змеище, во всю голову, -
Мать сыра-та ведь земля да всё колыблется:
«Не видал ли ты, калика перехожая,
Тут не ездит ли Алешенька Попович млад?»
Говорит-то тут калика перехожая:
«Не видал ведь я Алешеньки Поповича;
Ты крычи мне-ка, змей, пуще, чтобы слышал я, -
Ничего-то я теперь да всё не слышу ведь,
Я не слышу-то, не вижу я речей твоих».
Тут поверил-то змеище калике, что таки речи;
Он походит-то к калике он близёхонько.
Он ведь хлопнул шепалыгой подорожною,
Он по той-ли по его-то все по головы;
Тут свалился змей Тугарин со добра коня.
Он садился-то ему всё на черны груди.
Тут Тугарин ведь ему, змеище, взмолится:
«Уж ты гой еси, калика перехожая,
Перехожа ты калика, переброжая!
Что не сам ли ты - Алеша всё Попович млад?
Ты опусти меня, спусти да ты живого всё». -
«Не спущу-то я тебя на свет живого тут».
Отрубил он взял, отсек да буйну голову.
Нарядился всё Тугарина да в платье, в цветное,
Он садился на его всё на добра коня;
Еще платье у его ведь было на сто тысячей,
Ай убор-то у коня-то - цены не было.
Он поехал тут ко брателку крестовому,
Ай к тому-ли он к Екиму-ту Ивановичу.
Тут увидел его брателко крестовый-от;
Он ведь думат - едет змей Тугарин сам;
Он наладил всё свою да стрелочку каленую,
Он стрелял-то всё в Алешеньку Поповича.
Он свалился тут, Алешенька, с добра коня;
Он отсек взял у его всё буйну голову,
Отдирал-то он с его да платье цветное,
Он увидел на грудях его да золотой-от крест;
«Охте мне-ценько теперече. тошнешенько!
Я убил-то своего брата крестового»,
Говорил-то тут калика перехожая:
«Ты не плачь, не плачь, Еким да ты Иванович,
Не груби своего сердца богатырского:
У мне есть-то ведь с собой жива вода и мертвая;
Оживлю тебе я брателка крестового,
Я того тебе Алешеньку Поповича.
Избрызгал-то он ведь тело всё Алешеньки.
Что збрызгал-то ведь калика водой мертвою,
Поливал-то он да всё живой водой;
Ото сну как будто молодец да пробудился тут.
Они сели на добрых коней, поехали,
Как поехали они да в красен в Киев-град;
А Алешенька поехал на кони да на змеёвом-то.
Ай калике отдавал он своего коня.
А приехали они да в красен Киев-град
Что ко ласковому князю ко Владимиру,
Навезли они от змея злата-сёребра.
АЛЕША ПОПОВИЧ И СЕСТРА ПЕТРОВИЧЕЙ
A вo стольном во городе во Киеве,
Вот у ласкова князя да у Владимира,
Тут и было пированье-столованье,
Тут про русских могучих про богатырей,
Вот про думных-то бояр да толстобрюхиих,
Вот про дальних-то купцей-гостей торговыих,
Да про злых-де полянин да преудалыих,
Да про всех-де хрестьян да православныих,
Да про честных-де жен да про купеческих.
Кабы день-от у нас идет нынче ко вечеру,
Кабы солнышко катятся ко западу,
А столы-те стоят у нас полустолом,
Да и пир-от идет у нас полупиром;
Кабы вси ле на пиру да напивалися,
Кабы вси-то на честном да пьяны-веселы,
Да и вси ле на пиру нынь прирасхвастались,
Кабы вси-то-де тут да приразляпались;
Как иной-от-де хвастат своей силою,
А иной-от-де хвастат своей сметкою,
А иной-от-де хвастат золотой казной,
А иной-от-де хвастат чистым серебром,
А иной-от-де хвастат скатным жемчугом,
И иной-от-де домом, высоким теремом,
А иной-от-де хвастат нынь добрым конем,
Уж как умной-от хвастат старой матерью,
Как глупой-от хвастат молодой женой.
Кабы князь-от стал по полу похаживать,
Кабы с ножки на ножку переступывать,
А сапог о сапог сам поколачиват,
А гвоздёк о гвоздёк да сам пощалкиват,
А белыми-ти руками да сам размахиват,
А злачными-то перстнеми да принабрякиват,
А буйной головой да сам прикачиват,
А желтыми-то кудрями да принатряхиват,
А ясными-то очами да приразглядыват,
Тихо-смирную речь сам выговариват;
Кабы вси-ту-де тут нонь приумолкнули,
Кабы вси-ту-де тут нонь приудрогнули:
«Ох вы ой есь, два брата родимые,
Вы Лука-де, Матвей, дети Петровичи!
Уж вы что сидите будто не веселы?
Повеся вы держите да буйны головы,
Потупя вы держите да очи ясные,
Потупя вы держите да в мать сыру землю.
Разве пир-от ле для вас да всё нечестен был?
Да подносчички для вас были невежливы,
А невежливы были, да не очестливы?
Уж как винны-то стаканы да не доходили,
Али пивны-то чары да не доносили?
Золота ле казна у вас потратилась?
Али добры-ти кони да приуезжены?»
Говорят два брата, два родимые:
«Ох ты ой еси, солнышко Владимир-князь?
А пир-от для нас право честен был,
А подносчички для нас да были вежливы,
Уж как вежливы были и очестливы,
Кабы винны стаканы да нам доносили,
Кабы пивные-ти чары да к нам доходили.
Золотая казна у нас да не потратилась,
Как и добрых нам коней не заездити,
Как скачен нам жемчуг да все не выслуга,
Кабы чистое серебро - не похвальба,
Кабы есть у нас дума да в ретивом сердце;
Кабы есть у нас сестра да все родимая,
Кабы та же Анастасья да дочь Петровична,
А никто про нее не знат, право, не ведает,
За семима-те стенами да городовыми,
За семима-ти дверьми да за железными,
За семима-те замками да за немецкими».
А учуло тут ведь ухо да богатырское,
А завидело око да молодецкое,
Тут ставает удалый да добрый молодец
Из того же из угла да из переднего,
Из того же порядку да богатырского,
Из-за того же из-за стола середнего,
Как со той же со лавки, да с дубовой доски,
Молодые Алешенька Попович млад;.
Он выходит на середу кирпищат пол,
Становился ко князю, да ко Владимиру:
«Ох ты ой еси, солнышко Владимир-князь!
Ты позволь-ко, позволь мне слово вымолвить,
Не позволишь ле за слово ты сказнить меня,
Ты казнить, засудить, да голову сложить,
Голову-де сложить, да ты под меч склонить».
Говорит-то-де тут нынче Владимир-князь:
«Говори ты, Алеша, да не упадывай,
Не единого ты слова да не уранивай».
Говорит тут Алешенька Попович млад:
«Ох вы ой есь, два брата, два родимые!
Вы Лука-де, Матвей, дети Петровичи!
Уж я знаю про вашу сестру родимую, -
А видал я, видал да на руки сыпал.
На руки я сыпал, уста целовывал».
Говорят-то два брата, два родимые:
«Не пустым ли ты, Алеша, да похваляешься?»
Говорит тут Алешенька Попович млад:
«Ох вы ой еси, два брата, два родимые!
Вы бежите-ко нынь да вон на улицу,
Вы бежите-ко скоре да ко свою двору,
Ко свою вы двору, к высоку терему,
Закатайте вы ком да снегу белого,
Уж вы бросьте-ткось в окошечко косящато,
Припадите вы ухом да ко окошечку, -
Уж как чё ваша сестра тут говорить станет».
А на то-де ребята не ослушались,
Побежали они да вон на улицу,
Прибежали они да ко свою двору,
Закатали они ком да снегу белого,
Они бросили Настасье да во окошечко,
Как припали они ухом да ко окошечку,
Говорит тут Настасья да дочь Петровична: