«Ох гы ой еси, Алешенька Попович млад!
Уж ты что рано идешь да с весела пиру?
Разве пир-от ле для те право не честен был?
Разве подносчички тебе были не вежливы?
А невежливы были да не очестливы?»
Кабы тут-де ребятам за беду стало,
За великую досаду показалося,
А хочут они вести ее во чисто поле.
Кабы тут-де Алешеньке за беду стало,
За великую досаду показалося.
«Ох ты ой еси, солнышко Владимир-князь!
Ты позволь мне, позволь сходить посвататься,
Ты позволь мне позвать да стара казака,
Ты позволь мне - Добрынюшку Никитича,
А ребята-ти ведь роду-ту ведь вольного,
Уж как вольного роду-то, смиренного».
Уж позволил им солнышко Владимир-князь,
Побежали тут ребята скоро-наскоро,
Они честным порядком да стали свататься.
Подошли тут и русски да три богатыря,
А заходят во гридню да во столовую,
Они богу-то молятся по-ученому,
Они крест-от кладут да по-писаному.
Как молитву говорят полну Исусову,
Кабы кланяются да на вси стороны,
А Луки да Матвею на особицу:
«Мы пришли нынь, ребята, к вам посвататься,
Кабы с честным порядком, с весела пиру,
А не можно ле как да дело сделати?
А не можно ле отдать сестра родимая?»
Говорит тут стар казак Илья Муромец:
«Не про нас была пословица положена,
А и нам, молодцам, да пригодилася:
Кабы в первой вины да, быват, бог простят,
А в другой-то вины да можно вам простить,
А третья-то вина не надлежит еще».
Подавал тут он ведь чару зелена вина,
Не великую, не мал у - полтора ведра,
Да припалнивал меду тут да сладкого,
На закуску калач да бел крупищатый;
Подавают они чару да обема. рукмй,
Поближешенько они к има да придвигаются,
Понижешёнько они им да поклоняются,
А берут-то-де чару единой рукой,
А как пьют-ту-де чару к едину духу,
Кабы сами они за чарой выговаривают:
«А оммыло-де наше да ретиво сердце,
Звеселило у нас да буйну голову».
Веселым-де пирком да они свадебкой
Как повыдали сестру свою родимую
За того же Алешеньку Поповича.
ДУНАЙ ИВАНОВИЧ И НАСТАСЬЯ
Ходил Дунаюшко да из орды в орду,
Из орды в орду да из земли в землю;
Пришел Дунай к королю в орду.
Уж он три года служил да во конюшниках,
Уж он друго три служил да он во ключниках.
Уж он третье три служил да на новых сенях.
Уж он день стоит да на новых сенях,
Ночку спит да в новой спаленке,
Он на той кроваточке тесовый,
Он на той периночке пуховый,
Спит со душенькой с Настасьей-королевичной,
У того ли короля да шаховинского
Заводилось пированьице, почестей пир.
Не зовут Дуная на почестей пир,
Он походит, Дунай, да на почестей пир.
Унимат его Настасья-королевична:
«Не ходи, Дунай, да на почестей пир;
Не ровно, Дунаюшко, похвастаешь,
Не ровно словечико вымолвишь».
Не слушал Дунай Настасьи-королевичной,
Он походит, да Дунай, на почестей пир,
Он садился, Дунай, да за средни столы,
Еще вси на пиру да напивалися,
Еще вси-ты на честном да пьяные-вёселы,
Еще вси на пиру да прирасхвастались:
Иной - тот ведь хвастат золотой казной,
А иной - тот ведь хвастат добрым конем,
А иной - тот ведь хвастат вострым копьем,
А и умной - тот хвастат отцом-матушкой,
Да безумный - тот хвастат молодой женой,
Неразумный - тот хвастат родимой сестрой.
Тут сидит Дунаюшко, не ест, не пьет,
Он не ест, не пьет, да и не кушает,
Он ничем, Дунай, да не похвастает.
Тут спроговорил король да шаховинские:
«Уж ты что же, Дунаюшко, не ешь, не пьешь,
Ты не ешь, не пьешь, не кушаешь?» -
«Еще нечем мне, Дунаюшку, похвастати:
У мня нету, Дуная, золотой казны,
У мня нету, Дунаюшка, добра коня,
У мня нету, Дунаюшка, востра копья,
У мня нету, Дуная, отца-матушки,
У мня нету, Дуная, молодой жены,
У мня нету, Дуная, родимой сестры.
Уж я столько, Дунаюшко, похвастаю:
Я ходил-гулял да из орды в орду,
Из орды в орду да из земли в землю;
Я пришел, Дунай, к королю в Литву.
Уж я три года служил у вас в конюшниках,
Уж я друго три служил у вас во ключниках,
Уж я третье три служил да на новых сенях.
Уж я день стою да на новых сенях,
Уж я ночку да в новой спаленке,
Я на той кроваточке тесовый,
Я на той периночке пуховый
Сплю со душенькой с Настасьюшкой с королевичной».
Тут не синее море сколыбалося -
Королевское сердце разгорелося,
Тут скричал король во первой након:
«Уж вы ой еси, пановья-улановья,
Вы такие злы поганые татарина!
Вы берите Дуная да за белы руки,
Вы ведите Дуная во чисто поле,
Отрубите у Дуная буйну голову».
Тута брали его панове-уланове,
И таки злы поганы татарины,
Поводили Дуная во чисто поле,
Приводили Дуная на широкий двор:
Тут спроговорил Дунай да таково слово:
«Уж вы ой еси, панове-уланове,
Вы такие злы поганы татарины!
Проводите тут Дуная вдоль по улице».
Проводили тут Дуная вдоль по улице.
Тут скричал Дунай во первой након:
«Ты прости, прости, вольный белый свет,
Прости, душенька Настасья-королевична!
Приупито было, приуедено,
В красни, в хороши да приухожено,
На белой груди да приулёжано».
Во первой након Настасьюшка не слышала.
Он скричал, Дунай, да во второй након:
«Ты прости, прости, да вольный белый свет,
Прости, душенька Настасья-королевична!
Приупито было, приуедено,
В красни, в хороши да приухожено,
На белой груди было улёжано».
Во второй након Настасьюшка услышала,
Бросалася Настасьюшка по плеч в окно:
«Уж вы ой еси, панове-уланове,
Вы таки злы поганы татарины!
Вы ведите Дуная на широкий двор,
Вы возьмите со конюшна двора конюха.
Вы сведите ёго да во чисто поле,
Отрубите у ёго да буйну голову».
Приводили Дуная да на широкий двор.
Надавала она злата, много серебра,
Отпустила Дуная на свою волю,
Сама уехала да во чисто поле.
ПОЕДИНОК ДУНАЯ ИВАНОВИЧА С ДОБРЫНИН НИКИТИЧЕМ
Еще ездил Добрынюшка во всей земли,
Еще ездил Добрынюшка по всей страны;
А искал собе Добрынюшка наездника,
А искал собе Добрыня супротивника;
Он не мог же найти себе наездничка,
Он не мог же найти себе сопротивничка.
Он поехал во далече во чисто поле.
Он завидял, где во поле шатер стоит.
А шатер-де стоял рытого бархата;
На шатри-то-де подпись была подписана,
А подписано было со угрозою:
«А еще кто к шатру приедет, - дак живому не быть,
А живому тому не быть, прочь не уехати».
А стояла в шатре бочка с зеленым вином;
А на бочке-то чарочка серебряна,
А серебряна чарочка позолочена,
А не мала, не велика, полтора ведра.
Да стоит в шатри кроваточка тесовая;
На кроваточке перинушка пуховая.
А слезывал-де Добрынюшка со добра коня,
Наливал-де он чару зелена вина.
Он перву-ту выпил чару для здоровьица,
Он втору-ту выпил для весельица,
А он третью-ту выпил чару для безумьица.
Сомутились у Добрынюшки очи ясные,
Расходились у Добрынюшки могучи плеча.
Он разорвал шатер дак рытого бархату,
Раскинал он-де по полю по чистому,
По тому же по раздольицу широкому;
Распинал-де он бочку с зеленым вином,
Растоптал же он чарочку серебряну;
Оставил кроваточку только тесовую,
А и сам он на кроваточку спать-де лег.
Да и спит-то Добрынюшка нонче суточки,
Да и спит-де Добрыня двои суточки,
Да и спит-де Добрынюшка трои суточки,
Кабы едет Дунай сын Иванович,
Он и сам говорыт дак таковы слова:
«Кажись, не было не бури и не падеры, -
А все мое шатрышко развоеванок
А распинана бочка с зеленым вином,
И растоптана чарочка серебряна,
А серебряна чарочка позолочена,
А оставлена кроваточка только тесовая,
На кроваточке спит удалой добрый молодец».
Сомутились у Дунаюшки очи ясные,
Разгорело у Дуная да ретиво сердцо,
Закипела во Дунае кровь горючая,
Расходилися его дак могучи плеча.
Он берет же свою дак сабельку вострую,
Замахнулся на молодца удалого;
А и сам же Дунаюшко що-то прираздумался;
«А мне соннбго-то убить на место мертвого;
А не честь моя хвала будет богатырская,
А не выслуга будет молодецкая».
Закричал-то Дунаюшко громким голосом.
Ото сну-де Добрынюшка пробужается,
Со великого похмельица просыпается.
А говорыт тут Дунаюшко сын Иванович:
«Уж ты ой еси, удаленький добрый молодец!
Ты зачем же разорвал шатер дак рыта бархата;
Распинал ты мою боченьку с зеленым вином;
Растоптал же ты чарочку мою серебряну,
А серебряну чарочку позолочену,
Подаренья была короля ляховинского?»
Говорыт тут Добрынюшка Никитич млад:
«Уж ты ой еси, Дунаюшко сын ты Иванович!
А вы зачем же пишете со угрозами,
Со угрозами пишете со великими?
Нам бояться угроз дак богатырскиех,
Нам нечего ездить во поле поликовать».
Еще тут, молодцы, они прирасспорили,
А скочили, молодцы, они на добрых коней,
Как съезжаются удаленьки добры молодцы;
А они билися ведь палочками буёвыми,
Рукояточки у палочек отвернулися,
Они тем боем друг дружку не ранили.
Как съезжаются ребятушки по второй-де раз;
Они секлися сабельками вострыми,
У них вострые сабельки исщербалися,
Они тем боем друг дружку не ранили.
А съезжаются ребятушки во третий раз;