И которых вислоухих - всех прибил,
И которых висячих - всех оборвал.
И приехал к шатру, к Кунгуру царю,
Разбил его в крохи…
А достальных татар домой отпустил.
И поехал Константинушка - ко городу Угличу;
Он бегае-скачет по чисту полю,
Хоботы метал по темным лесам,
Спрашивает себе сопротивника,
Сильна-могуча богатыря,
С кем побиться - подраться и порататься.
А углицки мужики были лукавые,
Город Углич крепко заперли
И взбегали на стену белокаменну,
Сами оне его обманывают:
«Гой еси, удалой добрый молодец!
Поезжай ты под стену белокаменну,
А и нету у нас царя в Орде, короля в Литве,
Мы тебя поставим царем в Орду, королем в Литву».
У Костентинушки умок молодешенек,
Молодешенек умок, зеленешенек.
И сдавался на их слова прелестные,
Подъезжал под стену белокаменну;
Оне крюки-багры заметывали,
Подымали его на стену высокую,
Со его добрым конем.
Мало время замешкавши,
И связал и ему руки белые
В крепки чембуры шелковые:
Взяли у него добра коня;
И взяли палицу медную,
А и тяжку литу в триста пуд;
Сняли с него платье цветное царское
И надевали на него платье опальное, будто тюремное;
Повели его в погреби глубокие,
Место темной темницы;
Только его посадили, молодца,
Запирали дверями железными
И засыпали хрящом, пески мелким.
Тут десятники засовалися,
Бегают оне по Угличу,
Спрашивают подводы под царя Саула Леванидовича,
И которые под царя пригодилися.
Царица его, царя, стретила,
А и молоды Елена Александровна!
За первым поклоном царь поздравствовал:
«Здравствуй ты, царица Азвяковна,
А и ты, молода Елена Александровна!
Ты осталася черевоста,
Что после мене тебе бог дал?»
В та поры царица заплакала,
Сквозь слезы едва слова выговорила:
«Гой еси, царь Саул Леванидович!
Вскоре после тебя бог сына дал,
Поп приходил со молитвою,
Имя давал Костентинушком».
Царь Саул Леванидович
Много ли царицу не спрашивает,
А и только он слово выговорил:
«Конюхи вы мои, приспешники!
Седлайте скоро мне добра коня,
Который жеребец стоит тридцать лет».
Скоро тут конюхи металися,
Оседлали ему того добра коня;
И берет он, царь, свою сбрую богатырскую,
Берет он сабельку вострую, и копье мурзамецкое.
Поехал он скоро ко городу: Угличу.
А те же мужики-угличи, извозчики,
С ним ехавши, рассказывают,
Какого молодца посадили в погребы глубокие,
И сказывают, каковы коня приметы,
И каков был молодец сам.
В та поры царь Саул догадается,
Сам говорил таково слово:
«Глупы вы, мужики, неразумные!
Не спросили удала добра молодца его дедины-отчины,
Что он прежде того немало у Кунгура-царя силы порубил.
Можно за то вам его благодарити и пожаловати;
А вы его назвали вором-разбойником,
И оборвали с него платье цветное,
И посадили в погреба глубокие,
Место темной темницы».
И мало время поизойдучи
Подъезжал он, царь, ко городу Угличу,
Просил у мужиков-угличев,
Чтобы выдали такого удала добра молодца,
Который сидит в погребах глубокиих.
С ним, со царем, заздорили,
Не пускают его во Углич-град
И не сказывают про того удала добра молодца:
Что-де у нас нет такого и не бывало.
Старики тут вместе соходилися,
Они думали думу единую,
Выводили тут удала добра молодца
Из того-ли погреба глубокого,
И снимали железа с резвых ног,
Развязали чемьуры шёлковые,
Приводили ему добра коня,
А и отдали палицу тяжкую,
А медну литу в триста пуд,
И его платьице царское цветное.
Наряжался он, младой Костентинушка Саулович,
В тое свое платье царское цветное;
Подошёл Костентинушка Саулович
Ко царю Саулу Леванидовичу,
Стал свою родину рассказывати.
А и царь Саул спохватается,
А берет его за руку за правую,
И целует его во уста сахарные:
«Здравствуй, мое чадо милое,
Младый Костентинушка Саулович!»
А и в та поры царь Саул Леванидович
Спрашивает мужиков-угличев:
«Есть ли у вас мастер заплечный с подмастерьями?»
И тут скоро таковых сыскали и ко царю привели.
Царь Саул Леванидович
Приказал казнить и вешати,
Которые мужики были главные во Угличе.
И садилися тут на свои добры кони,
Поехали во свое царство в Алыберское.
И будет он, царь Саул Леванидович,
Во своем царстве в Алыберском
Со своим сыном, младым Костентинушком Сауловичем.
И съехалися со царицею, обрадовалися:
Не пива у царя варить, не вина курить,
Пир пошел на радостях!
А и пили да ели, потешалися.
А и день к вечеру вечеряется,
Красное солнце закатается,
И гости от царя разъехалися.
Тем старина и кончилася.
КАЛИКА-БОГАТЫРЬ
А и с-под ельничка, с-под березничка,
Из-под часта молодого орешничка,
Выходила калика перехожая,
Перехожая калика переезжая,
У Калики костыль дорог рыбий зуб,
Дорог рыбий зуб да в девяносто пуд.
О костыль калика подпирается,
Высоко калика поднимается,
Как повыше лесу да стоячего,
А пониже облачка ходячего,
Опустилася калика на тыи поля,
На тыи поля на широкие,
На тыи лужка на зеленые,
А и о матушку ль о Почай-реку.
Тут стоит ли силушка несметная,
А несметна сила непомерная,
В три часа серу волку да не обскакати,
В три часу ясну соколу да не облетети.
Посередь-то силы той неверной,
Сидит Турченко да богатырченко.
Он хватил Турку да за желты кудри,
Опустил Турку да о сыру землю.
Говорит калика таково слово:
«Скажи, Турченко да богатырченко!
Много ль вашей силы соскопилося,
Куда эта сила снарядилася?»
Отвечает Турченко да богатырченко:
«Я бы рад сказать, да не могу стерпеть,
Не могу стерпеть, да голова болит,
А и уста мои да запечалились,
Есть сорок царей, сорок царевичев,
Сорок королей да королевичев.
Как у кажного царя, царевича,
А и у короля да королевича,
А и по три тмы силы, по три тысячи,
Снарядилася уж силушка под Киев-град,
Хочут Киев-град да головнёй катить,
Добрых молодцов ставить ширинками,
А и добрых коней да табунами гнать,
А и живот со града вон телегами».
О костыль калика подпирается,
Высоко ль калика поднимается,
А и повыше лесу стоячего,
А и пониже облачка ходячего.
Прискакала каликушка ко городу,
А и ко славному ко городу ко Киеву,
Она в город шла да не воротами,
Она прямо через стену городовую,
Нечто лучшу башню наугольную,
Становилася калика середь города,
Закричала калика во всю голову,
С теремов вершочики посыпались,
Ай околенки да повалялися,
На столах питья да поплескалися.
Выходил Алешенька поповский сын,
Берет палицу булатную,
Не грузную палицу, да в девяносто пуд,
Он бьет калику по головушке,
Каликушка стоит не стряхнется,
Его жёлты кудри не сворохнутся.
Выходил Добрынюшка Никитинич,
Как берет Добрынюшка черлёный вяз,
Не грузныя вяз, да в девяносто пуд.
Он бьет калику по головушке,
Каликушка стоит не стряхнется,
Его желты кудры не сворохнутся.
Выходил казак Илья Муромец,
Говорит казак таково слово:
«Уж вы, глупы русские богатыри!
Почто бьете калику по головушке?
Еще наб у калики вистей спрашивать:
Куды шла калика, а что видела?»
Говорит калика таково слово:
«Уж я шла, калика, по тыим полям.
По тыим полям по широкиим,
По тыим лужкам по зелёныим,
А и о матушку ли о Почай-реку.
Уж я видела тут силушку великую
В три часу волку не обскакати,
В три ясну соколу не облетети.
О середке силы великии
Сидит Турченко-богатырченко.
Я хватил Турку за желты кудри,
Опущал Турку о сыру землю.
Скажи, Турченко-богатырченко:
Много ль вашой силы соскопилося,
Куда эта сила снарядилася? -
«Уж бы рад сказать, да не могу стерпеть,
Не могу стерпеть, да голова болит
Ай уста мои да запечалились”».
Говорит казак таково слово:
«Ай, калика перехожая?
А идешь ли с нами во товарищи,
Ко тыи ли силы ко великии?»
Отвечат калика перехожая
Старому казаку Илью Муромцу:
«Я иду со вами во товарищи».
Садились богатыри на добрых конях!
Во-первых, казак Илья Муромец,
Во-других, Добрынюшка Никитииич.
Оны с города ехали да не воротами,
Прямо через стену городовую,
Нечто лучшу башню наугольную.
А и каликушка не осталася,
О костыль она да подпиралася,
А скочила стену городовую.
Поезжат казак Илья Муромец
Во тую ли силу в великую,
Во тую ли силу правой рукой,
Добрыня Никитинич левой рукой,
Калика шла серёдочкой.
Стал он своею дубиною помахивать,
Как куды махнул, дак пала улица,
Отмахивал - переулочок,
Прибили всю силу неверному.
Обращались к славному городу,
Ко тому ли городу ко Киеву.
Скакали через стену городовую,
Отдавали честь князю Владимиру:
«Мы прибили силу всю неверную».
ПОБЕДА НАД ВОЙСКОМ ТУГАРИНА
Как было то к князю ко Володимиру
Князья-бояре собиралися,
Собирались, низко кланялись,
Становились в победный круг,
Речи слушали княженецкие.
Молвил слово Володимир-князь:
«Князья-бояре вы мои верные,
И головы у вас разумные, -