Хоть я подстрелю-то птицу черна ворона,
Расточу-то его кровь да по сыру дубу,
Его тушицу спущу да и на сыру землю,
Распущу-то его перьице да и по чисту полю,
Да по тою по долинушке широкою, -
Не укрятаю плеча-то я могучего
И не утешу сердца молодецкого».
Он сымает эту стрелочку каленую,
Отпустил тетивочку шел новую,
А свой тугой лук разрывчатой пристегивал
А и ко правому ко стремечку к булатному,
На кони сидит да и призадумался:
«Прямоезжею дороженькой поехать в стольный Киев-град, -
То не честь мне-ка хвала да и от богатырей,
А и не выслуга от князя от Владимира;
А поехать мне дорожкой во чисто поле,
А и ко тою поляничищу удалою, -
И убьет-то поляница во чистом поле,
Не бывать-то мни да на святой Руси,
И не видать-то, молодцу, мне свету белого».
Он спустил коня да и богатырского,
Он поехал по раздольицу чисту полю,
Он подъехал к полянице ко удалою.
Они съехалися, добры молодцы, да и поздоровкались,
Они делали сговор да и промежду собой:
«Как друг у друга нам силушки отведати?
Нам разъехаться с раздольица чиста поля
На своих на конях богатырскиих,
Приударить надо в палицы булатные -
Тут мы силушки у друг друга отведаем».
Поразъехались они да на добрых конях
По славному раздольицу листу полю,
Они съехались с раздольица чиста поля
На своих на добрых конях богатырскиих,
Приударили во палицы булатные;
Они друг друга-то биди не жалухою,
Со всей сйлушки да-богатырский
Били палицми булатными да по белым грудям,
И у них палицы в руках да погибалися,
А и по маковкам да и отломилися;
А и под нима как доспехи были крепкие,
Они друг друга да не сшибли со добрых коней,
Да и не били оны друг друга, не ранили,
Никоторого местечка не кровавили.
Становили, молодцы, оны добрых коней,
И оны делали сговор да промежду собой -
Поразъехаться с раздольица чиста поля
На своих на добрых конях богатырскиих,
Приударить надо в копья мурзамецкие,
Надо силушки у друг друга отведати.
Поразъехались с раздольица чиста поля
На своих на добрых конях богатырскиих,
Приударили во копья мурзамецкие;
Оны друг друга-то били не жалухою,
Не жалухою-то били по белым грудям.
У них копья-ты в руках да погибалися.
А и по маковкам да и отломилися;
А и под нима как доспехи были крепкие,
Оны друг друга не сшибли со добрых коней,
То не били оны друг друга, не ранили,
Никоторого местечка не кровавили.
Становили добрых коней богатырскиих,
Говорили молодцы-то промежду собой:
«Опуститься надо со добрых коней
А и на матушку да и на сыру землю,
Надо биться-то нам боем-рукопашкою,
Тут у друг друга мы силушку отведаем».
Выходили, молодцы, оны с добрых коней,
Становилися на матушку сыру землю
Да и пошли-то биться - боем-рукопашкою.
Молодой Петрой Петрович, королевский сын,
Он весьма был обучен бороться об одной ручке,
Подошел он к поляничищу удалою,
Да и схватил он полянину на косу бедру,
Да и спустил на матушку сыру землю,
Вынимал-то свой он нож булатнюю,
Заносил свою да ручку правую,
Заносил он ручку выше головы,
Да и спустить хотел ю ниже пояса, -
Права ручушка в плечах да застоялася,
В ясных очушках да и помутился свет.
То он стал у поляницы повыспрашивать:
«Ты скажи-тко, поляница, мне поведай-ко,
Ты с коей Литвы да тыс коёй земли,
Тебе как-то, поляничку, именем зовут
И удалую звеличают по отечеству?»
Говорила поляница и горько плакала:
«Ай ты, старая базыка новодревная!
Тоби просто надо мною насмехатися,
Как стоишь ты на моей белой груди,
И в руках ты держишь свой булатный нож.
Ты хотишь пластать мои да груди белые,
Доставать хотишь мое сердцё со печеней.
Есть стояла я бы на твоей белой груди,
Да пластала бы твои я груди белые,
Доставала бы твое да сердце с печеней,
Не спросила б я отца твоёго, матери,
А ни твоего ни роду я, ни племени».
Разгорелось сердце у богатыря,
А у молода Петроя у Петровича.
Он занес свою да ручку правую,
Ручку правую занес он выше головы,
Опустить ю хочет ниже пояса, -
Права ручушка в плечи да застоялася,
В ясных очушках да помутился свет.
То он стал у поляницы повыспрашивать:
«Ты скажи-гко, поляница, мне поведай-ко,
Ты коёй земли да ты коёй Литвы,
Тебя как-то, гюляничку, именем зовут,
Тобя как-то звеличают по отечеству?»
Говорила поляница таковы слова:
Ай ты, славныя богатырь святорусския!
А и ты когда стал у меня выспрашивать,
Я стану про то тобе высказывать:
Родом есть из города из Кракова,
Из того села да со Березова,
А и сотою ли со улицы Рогатицы,
Со того подворья богатырского,
Молодой Лука Петрович, королевской сын.
Увезен был маленьким робеночком,
Увезли меня татары-ты поганые
Да и во - ту во славну в хоробру Литву,
То возростили до полного до возраста;
Во плечах стал я иметь-то силушку великую,
Избрал коня себе я богатырского,
Я повыехал на матушку святую Русь -
Поискать себе я отца-матушки,
Поотведать своего да роду-племени».
Молодой Петрой Петрович, королевской сын,
Он скорешенько соскочит со белой груди,
То и берет его за ручушки за белые,
За его берет за перстни за злаченые,
То здымал его со матушки сырой земли,
Становил он молодца да и на резвы ноги,
На резвы ноги да и супротив себя,
Целовал его в уста он во сахарные,
Называл-то братцем соби родныим.
Оны сели на добрых коней, поехали
Ко тому ко городу ко Кракову,
Ко тому селу да ко Березову,
Да ко тою улицы Рогатицы,
К тому славному к подворью богатырскому.
Приезжали-то оны да и на широкий двор,
Как сходили, молодцы, оны с добрых коней,
Молодой Петрой Петрович, королевской сын,
Он бежал скоро в палату белокаменну;
Молодой Лука Петрович, королевской сын,
А и стал по двору Лука похаживать,
За собою стал добра коня поваживать.
Молодой Петрой Петрович, королевской сын,
Он скоренько шел палатой белокаменной,
Проходил он во столову свою горенку.
Ко своей ко родной пришел матушке:
«Ай ты, свет моя да и род на матушка!
Как-то был я во раздольице в чистом поли,
Да и наехал я в чистом поли татарина,
А кормил я его ествушкой сахарною,
Да и поил я его питьицем медвяныим».
Говорит ему тут родна матушка:
«Ай же, свет, мое чадо любимое,
Молодой Петрой Петрович, королевской сын!
Как наехал ты в чистом поли татарина,
То не ествушкой кормил, бы ты сахарною,
То не питьицем поил бы ты медвяныим,
А и то бил бы его палицей булатною,
Да и колол бы ты его да копьем вострыим.
Увезли у тобя братца они, родного,
Увезли-то оны малыим робеночком,
Увезли его татары-ты поганые!»
Говорил, Петрой Петрович таковы слова:
«Ай ты, свет моя да родна матушка!
Не татарина наехал я в чистом поле,
А и наехал братца соби родного,
Молодца Луку да я Петровича.
А и Лука Петрович по двору похаживат,
За собой: добра коня поваживал».
То честна вдова Настасья-то Васильевна
Как скорешенько бежала на широкой двор.
Да и в одной тонкой рубашечке без пояса,
В одних тонкиих чулочиках без чоботов,
Приходила к своему да к сыну родному,
К молодцу Луки да и ко Петровичу,
Она брала-то за ручушки - за беленьки,
За его-то перстни за злаченые,
Целовала во уста его в сахарные,
Называла-то соби да сыном родныим;
Да и вела его в палату белокаменну,
Да вела в столову свою горенку,
Да и садил а-то за столики дубовые.
Их кормила ествушкой сахарною,
Да и поила-то их питьицем медвяныим.
Они стали жить-быть, век коротати.
БРАТЬЯ ДОРОДОВИЧИ
Поехал Михайло Дородович,
Поехал гулять во чисто поле,
И выехал на гору высокую,
Развертывал трубку подзорную,
Глядел-смотрел во чисто поле.
Увидел он там три знаменья:
Первое знамя белым-бело,
Другое знамя красным-красно,
Да и третье-то знамя черным-черно.
Как поехал Михайло Дородович
Ко тем-то ко трем он ко знамечкам,
Начал его бурушко поскакивать,
Из-под копыт-то он долы выметывать
По целой овчины барановой.
Приехал ко тем ко трем ко знамениям:
И первое знамя стоит - бел шатёр,
А другое знамя - на шатри маковка,
А третье-то знамя стоит - ворон конь.
И соходил Михайло со добра коня,
И надавал коню пшена белоярова,
А сам он зашел во белой шатер…
Во белом шатри удалой добрый молодец,
Уж он многими ранами раненой.
И как спросил он удала добра молодца:
«И ты, удалой дородный добрый молодец!
Уж ты где-ка бит, где-ка раненой?»
Как сказал ему удалой добрый молодец:
«Уж был я во лугах во Кургановых,
Ино я бился с погаными татарами,
И наконец мне-ка измена состоялася,
И у туга лука тетивка порывалася,
Булатная палица поломалася,
Копье в череню порасшаталося,
И востра сабля пополам переломалася.
Тут обступили поганые татарове,
Тут меня били да ранили».
Как выходит Михайло из бела шатра,
Садился Михайло на добра коня,
Развертывал трубку подзорную,
Он смотрел во луга во Кургановы.
Уже столько стоит лесу темного -
Да и столько поганых татаровей;
Да и сколько в чистом поли ковыль-травы
А того боле поганых татаровей.
И тут-то молодца страх-от взял: