«Как куда мне-ка ехать, куда коня мне гнать?
Как ехать мне в луга, так убиту быть,
А домой мне-ка ехать-нечем хвастати».
И как поехал он в луга во Кургановы,
И уж он луком перебил силы - сметы нет,
Копьем переколол силы - сметы нет,
Да и палицей прибил силы - сметы нет,
Да и саблей перерубил силы-сметы нет,
И наконец того измена состоялася,
И у туга лука тетивка порвалася,
Булатная палица поломалася,
Копье в череню расшаталося,
Востра сабелька пополам переломилася.
И обступили поганые татарове,
Да и хочут добра молодца с коня стащить.
Ино его была головушка удалая,
Да и вся была натура молодецкая.
Как скочил Михайло с добра коня,
А хватал он поганого татарина
За его ли за поганые за ноги,
Начал он татарином помахивать:
Куда махнет - туда улица,
Назад отмахнет - переулочек.
И то оружье по плечу пришло,
Прибил он татар до единого,
И уж он сам сказал таково слово:
«И ты родись-ка, головушка удалая,
А худа голова бы лучше, не была».
Садился Михайло на добра коня,
Поехал Михайло ко белу шатру;
И как приехал Михайло ко белу шатру
Надавал коню пшена белоярова.
И заходит Михайло во бел шатер,
И спросил Михайло добра молодца:
«Ты, удалой дородный добрый молодец!
Ты которого отца, которой матери?
Я твому бы отцу ведь поклон отвез».
И как сказал ему удалой добрый молодец:
«Как по имени зовут меня Федором,
А по отечеству Федор Дородович,
А больше я с тобой говорить не могу».
И как того часу молодцу смерть пришла,
А сказал тут Михайло Дородович:
«Да и видно, ты родимый мне брателко,
Да и старшой-от Федор Дородович».
Да и предал он его тело сырой земле,
А своим он родителям поклон отвёз.
СКОПИН
Во стольном во городе во Киеве,
У ласкова князя у Владимира,
Заводился пир, право, почестей стол;
Разоставили столики дубовые,
Настелили тонки новобраны скатерти,
Разоставили питья-ества сахарные;
Собиралися все они, съезжалися
Да к солнышку-батюшку на почестей пир.
Они пьют ле, пируют трои суточки,
Да все на пиру стали пьянёшеньки,
Да все на честном стали веселёшеньки,
Да все на пиру да прирасхвастались:
Первой-от ле хвастат золотой казной,
Другой-от ле хвастат чистым серебром,
Умной-от ле хвастат старым отцом,
Старым ле отцом, старой матушкой,
Безумный ле хвастат молодой женой
И иной удачей молодецкоей.
А да хвастал Скопин да добрый молодец:
«Уж я много, Скопин, да по землям бывал.
Уж я много, Скопин, да городов бирал,
Я не бравши ле города не проезживал,
А Малюту-короля да во полон его взял,
У Малютных дочерей на грудях лежал,
Опускал я руки ниже до пуповья,
А еще того пониже - ведь до черева».
Услыхала тут ведь зла дочка Малютична,
А эти ей речи да не по разуму,
За велику ей досаду показалося,
Как выходит на гридню на столовую,
Подходит она солнышку Владимиру,
Близешенько она солнышку подвигается,
Низешенько она солнышку поклоняется,
Тихо-смирну свою речь она выговариват:
«Уж ты ой еси, солнышко Владимир-князь!
Ты позволь же мне-ка да слово вымолвить,
Ты не будешь ле меня за слово казнить,
Отсылати ле меня в ссылки дальние?»
Говорит ей ведь солнышко Владимир-князь:
«Говори же ты нонь да что те надобно,
Я не буду тебя да за слово казнить,
Отсылать я не стану в ссылки дальние».
Говорит тут Малютична таково слово:
«Ты позволь же мне отмерять чару зелена вина,
А поздравить надо нынь да люба крестника».
Говорит ей ведь солнышко Владимир-князь:
«Ты меряй же чару-зелена вина».
А брала она чашечку серебряну,
А спускалася во погреби глубокие,
Да намерила она чару зелена вина,
Невелику-немалу - полтора ведра,
Еще клала коренья да зелья лютого:
Загорелося во чаре да во серебряной,
Середи-то есть чары да есть пламя мечет,
По бокам-то есть чары да искры сыплются;
Выходит на гридню да на столовую,
Выносит она чару да зелена вина,
Выносит она чару правой рукой,
Во левой руке выносит свое чадо милое,
Подходит она ко столикам дубовыим,
Подходит Скопину сыну Михайлову,
Близешенько она к нему подвигается,
Низешенько сама ему поклоняется:
«Уж ту ой есь, Скопин да сын Михайлов!
Поздравить надо нам любима крестника».
Говорит тут Скопин да сын Михайлович:
«А выпить мне та чара - живому не быть,
А не выпить мне чара - виновату быть».
А глядят ле, смотрят все русски богатыри,
Среди-то есть чары да то пламя мечет,
По бокам-то есть чары искры сыплются;
Он понадеялся на силу на могучую,
На свою ле удачу да богатырскую,
Он пьет эту чару да за единый дух.
Сидит тут Скопин скоро не по-старому,
Не по-старому Скопин сидит, не по-прежнему,
Повеся он свою держит буйну голову;
Скакал ле со лавки, с дубовой доски,
Через ти еще столики дубовые,
Он падал на середу кирпищат пол;
Да на то были русски-те богатыри,
Скочил еще стар казак Илья Муромец,
Подхватил он Скопина да за праву руку,
А скочил тут Добрынюшка Никитич млад,
А Добрыня-то хватил его за леву руку,
Поставили они его на резвы ноги,
Надевали на него его шубу куньюю,
Они клали его, право, пухов колпак,
Выводили Скопина да вон на улицу;
Его добрый-от конь стоит обузданой,
Он обузданой, конь его, обседланный;
Посадили его да на добра коня,
Отправили его да во свое место.
Поехал Скопин да не по-старому,
Не по-старому едет, не по-прежнему,
Доезжает до своего высока терема;
Увидала его матушка родимая:
«Да едет дате мое не по-старому,
Едва ле он, видно, на кони сидит».
Металася она вон на улицу,
Стречала она удала добра молодца,
Сымала его да со добра коня,
Уж стала у его она ведь спрашивать:
«Уж ты ой еси, мое дорого дитя!
Что же ты приехал не по-старому?
Але пир-от тебе, бывал, не по уму?
Подносчики были, быват, невежливы?
А винны-те чары да не доходили?
Али пивны стаканы да не доносили?»
Говорит ей Скопин да таково слово:
«Ой еси, родима моя матушка!
Поди-ко за попами да причетниками,
Да надо мне скоре нынче покаяться!»
Да скоро привели попов, причетников,
Да покаялся Скопин сын Михайлович,
Повалили его на лавку на брусчатую,
Повалили под иконы под святы его.
Немножко прошло да тут времечка,
Преставился Скопин сын Михайлович,
Да сделали ему гроб да, право, вечный дом,
Наверх обтянули да хрущатой камкой,
Да хоронили Скопина сына Михайловича,
Погребли, похоронили да добра молодца.
Брала мати книжечку волховную,
Посмотрела она книгу волховную, да шубу куньюю,
Отправлялась она солнышку Владимиру,
Доезжает она до солнышка Владимира,
Говорит она солнышку Владимиру:
«Уж ты ой есь, солнышко Владимир-князь!
Не на пир зовешь, да не столовать, право,
Зовешь да ле ты нынче все опаивашь,
Опоил ты у меня да чадо милое,
Как того ле Скопина сына Михайловича».
ГЛЕБ ВОЛОДЬЕВИЧ
А как падала погодушка да со синя моря,
А со синя морюшка с Корсуньского
А со дожжами-то, с туманами.
А в ту-ту погоду синеморскую
Заносила тут неволя три чернёных три-то карабля.
Что под тот под славен городок под Корсунь жа,
А во ту-то всё гавань всё в Корсуньскую.
А во том-то городе во Корсуни
Ни царя-то не было, ни царевича,
А ни короля-то не было и ни королевича,
Как ни князя не было и ни княжевича;
Тут жила-была Маринка дочь Кайдаловна
Она, б…, еретица была, безбожница.
Они как ведь в гавни заходили, брала пошлину
Паруса роняли - брала пошлину,
Якори-ти бросали - брала пошлину,
Шлюпки на воду спускали - брала пошлину
А как в шлюпочки садились - брала пошлину
А к мосту приставали - мостову брала,
А как по мосту шли, да мостову брала,
Как в таможню заходили, не протаможила;
Набирала она дани-пошлины немножко-немало - сорок тысячей,
А да взяла она трои рукавочки;
Что да те трои рукавочки, трои перчаточки;
А как эти перчаточки а не сшиты были, не вязаны,
А вышиваны-то были красным золотом,
А высаживаны дорогим-то скатным жемчугом,
А как всажено было каменье самоцветное;
А как первы-то перчатки во пятьсот рублей
А други-то перчатки в целу тысячу,
А как третьим перчаткам цены не было.
Везены эти перчатки подареньице
А тому жо ведь князю, всё Волбдьему.
Отбирала эти чёрны карабли она начисто,
Разгоняла она трех младых корабельщиков
А как с тех с черных с трех-то караблей,
Она ставила своих да крепких сторожов.
А как корабельщички ходят по городу по Корсуню,
Они думают-то думушку за единую,
За едину-ту думу промежду собой.
А да что купили они чернил, бумаг,
А писали они да ярлыки-ти скорописчаты
Что тому же князю Глебову Володьему:
«Уж ты гой, ты князь да Глеб ты сын Володьевич!
Уж как падала погодушка со синя моря;
Заметало нас под тот жо городок под Корсунь жо.
А во том жо было городе во Корсуни
Ни царя не было, ни царевича,
Ни короля-то не было и ни королевича,
А ни князя не было, и ни княжевича;
Как княжила Маринка дочь Кайдаловна;
Она, б… еретица была, безбожница.
А мы как ведь в гавань заходили, брала с нас пошлины,