Колпаком он стал да ведь помахивать».
«Ты постой-ко ведь, оратай-оратаюшко!
Как бы этая кобыла коньком бы, была,
За этую кобылу пятьсот бы дали».
Тут проговорил оратай-оратаюшко;
«Ай же глупый ты, Вольга Святославович!
Я купил эту кобылу жеребеночком,
Жеребеночком да из-под матушки.
Заплатил за кобылу пятьсот рублей.
Как бы этая кобыла коньком бы была
За этую кобылу цены не было бы!»
Тут проговорил Вольга Святославович;
«Ай же ты, оратай-оратаюшко!
Как-то тебя да именем зовут,
Нарекают тебя да по отечеству?»
Тут проговорил оратай-оратаюшко:
«Ай же ты, Вольга Святославович!
Я как ржи-то напашу да во скирды сложу,
Я во скирды сложу да домой выволочу,
Домой выволочу да дома вымолочу,
А я пива наварю да мужичков напою,
Станут мужички меня похваливатм:
«Молодой Микула Селянйнович!»
Тут приехали ко городу ко Курцевцу,
Стали по городу похаживатй;
Стали города рассматриватй;
А ребята-то стали поговаривати:
«Как этот третьяго дни был, да мужичков он бил!»
А мужички-то стали собиратися,
Собиратися они да думу думати,
Как бы прийти да извинитися,
А им низко бы да поклонитися.
Тут проговорил Вольга Святославович:
«Ай же ты, Микула Селянинович!
Я жалую от себя трема городами со крестьянами.
Оставайся здесь да ведь наместником,
Получай-ка ты дань да ведь грошовую!»
СВЯТОГОР И ТЯГА ЗЕМНАЯ
Снарядился Святогор во чисто поле гуляти,
Заседлает своего добра коня
И едет по чисту полю.
Не с кем Святогору силой померяться.
А сила-то по жилочкам
Так живчиком и переливается.
Грузно от силушки, как от тяжелого беремени.
Вот и говорит Святогор:
«Как бы я тяги нашел,
Так я бы всю землю поднял!»
Наезжает Святогор в степи
На маленькую сумочку переметную;
Берет погонялку, пощупает сумочку, - она не скрянется,
Двинет перстом ее - не сворохнется,
Хватит с коня рукою - не подымется.
«Много годов я по свету езживал,
А эдакого чуда не наезживал,
Маленькая сумочка переметная
Не скрянется, не сворохнется, не подымется!»
Слезает Святогор с добра коня,
Ухватил сумочку обема рукама,
Поднял сумочку повыше колен:
И по колена Святогор в землю угряз,
А по белу лицу не слезы, а кровь течет.
Где Святогор увяз, тут и встать не мог,
Тут ему было и конченые.
МИХАЙЛО ПОТЫК
А и старый казак он, Илья Муромец,
А говорит Ильюша таково слово:
«Да ай же, мои братьица крестовые,
Крестовые-то братьица названые,
А молодой Михайло Потык сын Иванович,
Молодой Добрынюшка Никитинич.
А едь-ко ты, Добрыня, за синё морё,
Кори-тко ты языки там неверные,
Прибавляв земельки святорусские.
А ты-то едь еще, Михайлушка,
Ко тыи ко корбы ко темный,
Ко тыи ко грязи ко черный,
Кори ты там языки все неверные,
Прибавляй земельки святорусские.
А я-то ведь, старик, да постарше вас,
Поеду я во далечо еще во чисто поле,
Корить-то я языки там неверные,
Стану прибавлять земельки святорусские».
Как тут-то молодцы да поразъехались.
Добрынюшка уехал за сине море,
Михайло, он уехал ко корбы ко темный,
А ко тыи ко грязи ко черный,
К царю он к Вахрамею к Вахрамееву.
Ильюшенька уехал во чисто поле
Корить-то там языки всё неверные,
А прибавлять земельки святорусские.
Приехал тут Михайло, сын Иванов он,
А на тоё на далечо на чисто полё,
Раздернул тут Михайлушка свой бел шатер,
А бел шатер еще белополотняный.
Тут-то он, Михайлушка, раздумался:
«Не честь-то мне хвала молодецкая
Ехать молодцу мне-ка томному,
А томному молодцу мне, голодному;
А лучше, молодец, я поем-попью».
Как тут-то ведь Михайло сын Иванович
Поел, попил Михайлушка, покушал он,
Сам он, молодец, тут да спать-то лег.
Как у того царя Вахрамея Вахрамеева
А была-жила там да любезна дочь,
А тая-эта Марья - лебедь белая;
Взимала она трубоньку подзорную,
Выходит что на выходы высокие,
А смотрит как во трубоньку подзорную
Во далече она во чисто поле;
Углядела-усмотрела во чистом поли:
Стоит-то там шатер белополотняный,
Стоит там шатер, еще смахнется,
Стоит шатер там, еще размахнется,
Стоит шатер, еще ведь уж сойдется,
Стоит шатер, там еще разойдется.
Как смотрит эта Марья - лебедь белая,
А смотрит что она, еще думу думает:
«А это есте зде да русский богатырь же».
Как бросила тут трубоньку подзорную,
Приходит тут ко родному ко батюшку:
«Да ай же ты, да мой родной батюшка,
А царь ты, Вахрамей Вахрамеевич!
А дал ты мне прощенья-благословленьица
Летать-то мне по тихиим заводям,
А по тым по зеленыим по затресьям
А белой лебедью три году.
А там я налеталась, нагулялася,
Еще ведь я наволевалася
По тыим по тихиим по заводям,
А по тым по зеленыим по затресьям.
А нунчу ведь ты да позволь-ка мне,
А друго ты мне-ка три году,
Ходить-гулять-то во далечем мни во чистом поли,
А красной мне гулять ещё девушкой».
Как он опять на то ей ответ держит:
«Да ах же ты, да Марья - лебедь белая,
Ай же ты, да дочка та царская мудреная!
Когда плавала по тихиим по заводям,
По тым по зеленыим по затресьям,
А белой ты лебедушкой три году,
Ходи же ты, гуляй красной девушкой
А друго-то еще три да три году,
А тожно тут я тебя замуж отдам».
Как тут она еще поворотилася,
Батюшке она да поклонилася.
Как батюшка да давает ей нянек-мамок тых,
Ах тых ли, этих верных служаночек.
Как тут она пошла, красна девушка.
Во далече она во чисто поле
Скорым-скоро, скоро да скорешенько;
Не могут за ней там гнаться няньки ты,
Не могут за ней гнаться служаночки.
Как смотрит тут она, красна девушка,
А няньки эты все да оставаются,
Как говорит она тут таково слово:
«Да ай же вы, мои ли вы нянюшки!
А вы назад теперь воротитесь-ко,
Не нагоняться вам со мной, красной девушкой»,
Как нянюшки ведь ей поклонилися,
Назад оны обратно воротилися.
Как этая тут Марья - лебедь белая,
Выходит она ко белу шатру.
Как у того шатра белополотняна
Стоит-то тут увидел ю добрый конь,
Как начал ржать да еще копьём-то мять
Во матушку-ту во сыру землю,
А стала мать-землюшка продрагивать.
Как ото сну богатырь пробуждается,
На улицу он сам помечается,
Выскакал он в тонкиих белых чулочках без чоботов,
В тонкой белой рубашке без пояса.
Смотрит тут Михайло на вси стороны;
А никого он не наглядел тут был.
Как говорит коню таково слово:
«Да эй ты, волчья сыть, травяной мешок!
А что же ржешь ты да копьём-то мнешь
А вот тую во матушку сыру землю,
Тревожишь ты русийского богатыря!»
Как взглянет на другую шатра еще другу сторону.
Ажно там-то ведь стоит красна девушка,
Как тут-то он, Михайлушка, подскакивал,
А хочет целовать, миловать-то ю,
Как тут она ему воспроговорит:
«Ай же ты, удалый добрый молодец!
Не знаю я теби да ни имени,
Не знаю я теби ни изотчины.
А царь ли ты есте, ли царевич был,
Король ли ты, да королевич есть?
Только знаю, да ты русский-то богатырь здесь.
А не целуй меня, красной девушки:
А у меня уста были поганые,
А есть-то ведь уж веры я не вашии,
Не вашей-то ведь веры есть, поганая.
А лучше-то возьми ты меня к себе еще,
Ты возьми, сади на добра коня,
А ты вези меня да во Киев-град,
А проведи во веру во крещеную,
А тожно ты возьми-тко меня за себя замуж».
Как тут-то ведь Михайло сын Иванов был;
Садил он-то к себе на добра коня,
Повез-то ведь уж ю тут во Киев-град.
А привозил Михайлушка во Киев-град,
А проводил во веру во крещеную,
А приняли, оны тут златы венцы.
Как клали оны заповедь великую:
Который-то у их да наперед умрет,
Тому идти во матушку сыру землю на три году
С тыим со телом со мертвыим.
Ино оны ведь стали жить-то быть,
Жить-то быть да семью сводить,
Как стали-то они детей наживать.
Да тут затым князь тот стольно-киевский,
Как сделал он, задёрнул свой почестный пир
Для князей, бояр да для киевских,
А для русийских всих могучиих богатырей.
Как вси-то оны на пир собираются,
А вси тут на пиру наедаются,
А вси тут на пиру напиваются,
Стали вси оны там пьянешеньки,
А стали вси оны веселешеньки;
Стало красно солнышко при вечере,
Да, почестный пир, братцы, при веселе
Как тут-то ведь не ясные соколы
Во чистом поле еще разлеталися,
Так русийские могучие богатыри-
В одно место съезжалися
А на тот-то на почестный пир.
Ильюшенька приехал из чиста поля,
Хвастает Ильюшенька, спроговорит:
«А был-то я еще во чистом поли,
Корил-то я языки все неверные,
А прибавлял земельки святорусские».
Как хвастает-то тут Добры нюшка:
«А был-то я за славным за синим морем,
Корил там я языки все неверные,
А прибавлял земельки святорусские».
Как ино что Михайлушке да чим будет повыхвастать?
Сидит-то тут Михайло, думу думает:
«Как я, у меня, у молодца
Получена стольки есть молода жена.
Безумный-от как хвастат молодой женой,
А умный-от как хвастат старой матушкой».
Как тут-то он, Михайлушка, повыдумал:
«Как был-то я у корбы у темный,