Завидел силу на чистом поли,
Он приехал к силе-то к Чусовиной,
Он у силы-то да и сам спрашиват:
«Вы охвоча сила или невольная?»
Говорит тут сила всё Чусовина:
«Мы охвоча сила всё наемная».
Он и учал тут по силе-то поезживать:
Он куда приворотит, улицей валит,
Назад отмахнет, дак целой площадью.
Он прибил тут всю силу до единого,
Он и трех-то братей тех живьем схватал,
Живьем схватал да волосами связал,
Волосами-та связал да через конь сметал,
Через конь сметал да ко шатру привез.
Ждала Офимья силу из чиста поля,
Не могла она силы дождатися.
Пошла она к Хотенку сыну Блудову,
А сама говорит да таково слово:
«Уж ты ой еси, Хотенушко сын Блудович!
Ты возьми мою Чейну прекрасную,
Ты отдай мне девять сынов на выкуп всех».
Говорит тут Хотенушко сын Блудович;
«Уж ты ой еси, Офимья Чусова жена!
Мне не нать твоя Чейна прекрасная.
Ты обсыпь мое востро копье,
Ты обсыпь возьми да златом-серебром -
Долможано его ратовище семи сажен
От насадочек до присадочек,
Ты обсыпь возьми да златом-серебром,
Златом-серебром да скатным жемчугом.
Я отдам те девять сынов на выкуп всех».
Еще в та поре Офимья Чусова жена
Покатила чисто серебро телегами,
Красно золото да то ордынскою,
Обсыпала она у ёго востро копье,
Обсыпала она да златом-серебром,
Златом-серебром да скатным жемчугом, -
Не хватило у ей да одной четверти.
Говорит тут Офимья Чусова жена:
«Уж ты ой еси, Хотенушко сын Блудович!
Ты возьми мою Чейну прекрасную,
Ты отдай мне девять сынов на выкуп всех».
Говорит тут Хотенушко: сын Блудович:
«Мне не нать твоя Чейна прекрасная,
Уж ты всё обсыпь да златом-серебром,
Златом-серебром да скатным жемчугом,
Я отдам те девять сынов на выкуп всех».
Говорит князь Владимир столько-киевский;
«Уж ты ой еси, Хотенушко сын Блудович!
Ты возьми у ей Чейну прекрасную».
Говорит тут Хотенушко сын Блудович:
«Я возьму у ей Чейну, прекрасную,
Я возьму ею не за себя замуж,
Я за своего да слугу верного
А за того же за Мишку всё за паробка».
Говорит князь Владимир стольно-киевский:
«Уж ты ой еси, Хотенушко сын Блудович!
Ты возьми ею да за себя замуж:
Еще, право, она да не худых родов,
Она ведь уж да роду царского».
Тут и взял Хотенко за себя взамуж,
Ей отдал девять сынов на выкуп всех,
Затем-то Хотенушку славы поют,
Славы поют да старину скажут.
СОЛОВЕЙ БУДИМИРОВИЧ
Высота ли, высота поднебесная,
Глубота, глубота, окиян-море,
Широко раздолье по всей земли,
Глубоки омуты днепровские.
Из-за моря, моря синего,
Из глухоморья зеленого,
От славного города Леденца,
От того-де царя ведь заморского
Выбегали-выгребали тридцать кораблей,
Тридцать кораблей - един корабль
Славного гостя, богатого,
Молода Соловья сына Будимировича.
Хорошо корабли изукрашены,
Один корабль полутче всех:
У того было Сокол а у карабля
Вместо очей было вставлено
По дорогу каменю, по яхонту;
Вместо бровей было прибивано
По черному соболю якутскому
И якутскому ведь, сибирскому;
Вместо уса было воткнуто
Два острые ножика булатные;
Вместо ушей было воткнуто
Два востра колья мурзамецкие
И два горносталя повешены,
И два горносталя, два зимние.
У того было Сокола у карабля
Вместо гривы прибивано
Две лисицы бурнастые;
Вместо хвоста повешено
На том было Соколе-корабле
Два медведя белые заморские.
Нос, корма - по-туриному,
Вока взведены по-звериному.
Бегут ко городу Киеву,
К ласкову князю Владимиру.
На том Соколе-корабле
Сделан муравлен чердак,
В чердаке была 6еседа - дорог рыбий зуб,
Подернута беседа рытым бархатом;
На беседе-то сидел купав молодец,
Молодой Соловей сын Будимирович;
Говорил Соловей таково слово:
«Гои еси вы, гости-корабельщики
И все целовальники любимые!
Как буду я в городе Киеве
У ласкова князя Владимира,
Чем мне-ка будет князя дарить,
Чем света жаловати?»
Отвечают гости-корабельщики
И все целовальники любимые:
«Ты славный, богатый гость,
Молодой Соловей сын Будимирович!
Есть, сударь, у вас золота казна,
Сорок сороков черных соболей,
Вторая сорок бурнастых лисиц;
Есть, сударь, дорога камка,
Что не дорога комочка - узор хитер.
Хитрости были Царя-града
А и мудрости Иерусалима,
Замыслы Соловья Будимировича;
На злате, на серебре - не погнется».
Прибежали корабли под славной Киев-град,
Якори метали в Днепр-реку,
Сходни бросали на крут бережок,
Товарную пошлину в таможне платили
Со всех кораблей семь тысячей,
Со всех кораблей, со всего живота.
Брал Соловей свою золоту казну, -
Сорок сороков черных соболей,
Второе сорок бурнастых лисиц,
Пошел он ко ласкову князю Владимиру.
Идет во гридню во светлую,
Как бы на пяту двери отворялися,
Идет во гридню купав молодец,
Молодой Соловей сын Будимирович,
Спасову образу молится, Владимиру-князю кланяется,
Княгине Апраксеевной на особицу.
И подносит князю свое дороги подарочки:
Сорок сороков черных соболей,
Второе сорок бурнастых лисиц;
Княгине поднес камку белохрущетую,
Не дорога камочка - узор хитер:
Хитрости Царя-града, мудрости Иерусалима,
Замыслы Соловья сына Будимировича;
На злате и серебре - не погнется.
Князю дары полюбилися,
А княгине наипаче того.
Говорил ласковой Владимир-князь:
«Гой еси ты, богатой гость,
Соловей сын Будимирович!
Займуй дворы княженецкие,
Займуй ты боярские,
Займуй дворы и дворянские».
Отвечает Соловей сын Будимирович:
«Не надо мне дворы княженецкие,
И не надо дворы боярские,
И не надо дворы дворянские,
Только ты дай мне загон земли,
Непаханые и неораные,
У своей, осударь, княженецкой племяннице,
У молодой Забавы Путятичной,
В ее, осударь, зеленом саду,
В вишенье, в орешенье,
Построить мне, Соловыо, снаряден двор».
Говорил сударь, ласковой Владимир-князь:
«На то тебе с княгинею подумаю».
А подумавши, отдавал Соловью загон земли,
Непаханые и неораные.
Походи Соловей на свой червлен корабль,
Говорил Соловей сын Будимирович:
«Гои еси вы, мои люди работные!
Берите вы топорики булатные,
Подите к Забаве в зеленой сад,
Построите мне снаряден двор,
В вишенье, в орешенье».
С вечера поздым-поздо,
Будто дятлы в дерево пощёлкивали,
Работали его дружина хорабрая.
Ко полуночи и двор поспел:
Три терема златовёрховаты,
Да трои сени косящатые,
Да трои сени решетчатые.
Хорошо в теремах изукрашено:
На небе солнце - в тереме солнце,
На небе месяц - в тереме месяц,
На небе звезды - в тереме звезды,
На небе заря - в тереме заря
И вся красота поднебесная.
Рано зазвонили к заутрене,
Ото сна-та Забава пробужалася,
Посмотрела сама в окошечко косящатое,
В вишенья, в орешенья,
Во свой ведь хороший во зеленой сад;
Чудо Забаве показалося:
В ее хорошем зеленом саду
Что стоят три терема златовёрховаты.
Говорила Забава Путятична:
«Гой еси, нянюшки и мамушки,
Красные сенные девушки!
Подьте-тка, посмотрите-тка,
Что мне за чудо показалося
В вишенье, в орешенье».
Отвечают нянюшки-мамушки
И сенные красные девушки:
«Матушка Забава Путятична!
Изволь-ко сама посмотреть -
Счастье твое на двор к тебе пришло!»
Скоро-де Забава наряжается,
Надевала шубу соболиную,
Цена-та шубе три тысячи,
А пуговки в семь тысячей.
Пошла она в вишенье, в орешенье,
Во свой во хорош во зеленой сад.
У первого терема послушала -
Тут в терему щелчит-молчит:
Лежит Соловьева золота казна;
Во втором терему послушала -
Тут в терему потихоньку говорят,
Помаленьку говорят, всё молитву-творят;
Молится Соловьева матушка
Со вдовы честны многоразумными.
У третьего терема послушала-
Тут в терему музыка гремит.
Входила Забава в сени косящатые,
Отворила двери на пяту -
Больно Забава испугалася,
Резвы ноги подломилися.
Чудо в тереме показалося;
На небе солнце - в тереме солнце,
На небе месяц в тереме месяц,
На небе звезды - в тереме звезды,
На небе заря - в тереме заря
И вся красота поднебесная.
Подломились ее ноженьки резвые,
В та поры Соловей, он догадлив был,
Бросил свои звончаты гусли,
Подхватывал девицу за белы ручки,
Клал на кровать слоновых костей,
Да на те ли перины пуховые: «Чего-де ты, Забава, испужалася,
Мы-де оба на возрасте».-
«А и я-де, девица, на выданье,
Пришла-де сама за тебя скататься».
Тут оне и помолвили,
Целовалися оне, миловалися,
Золотыми перстнями поменялися.
Проведала его, Соловьева, матушка,
Честна вдова Амелфа Тимофеевна,
Свадьбу кончати посрочила:
«Съезди-де за моря синие,
И когда-де там расторгуешься,
Тогда и на Забаве женишься».
Отъезжал Соловей за моря синие.
В та поры поехал и голый щап Давыд Попов,
Скоро за морями исторгуется,
А скоре того назад в Киев прибежал;
Приходил ко ласкову князю с подарками,
Принёс сукно смурое,
Да крашенину печатную.
В та поры князь стал спрашивати:
«Гой еси ты, голый щап Давыд Попов!
Где ты слыхал, где видывал