Да я не знаю, Чурило где двором стоит».
Да говорят ему князи и бояра:
«Свет-государь ты, Владимир-князь!
Да мы знаем Чурилову поселичу,
Да мы знаем, Чурило где двором стоит.
Да двор у Чурилы ведь не в Киеве стоит,
Да двор у Чурилы не за Киевом стоит,
Двор у Чурилы на Почай на реки,
У чудна креста-де Мендалидова,
У святых мощей а у Борисовых,
Да около двора да всё булатный тын,
Да вереи были всё точеные».
Да поднялся князь на Почай на реку,
Да со князьями-то поехал, со боярами,
Со купцами, со гостями со торговыми.
Да будет князь на Почай на реки,
У чудна креста-де Мендалидова,
У святых мощей да у Борисовых,
Да головой-то кача, сам приговариват:
«Да, право, мне не пролгали мне».
Да двор у Чурила на Почай на реки,
Да у чудна креста-де Мендалидова,
У святых мощей да у Борисовых;
Да около двора все булатный тын,
Да вереи-ты были все точеные,
Воротика-ты всё были все стекольчатые,
Подворотники-да дорог рыбий зуб.
Да на том дворе-де на Чуриловом
Да стояло теремов до семи, до десяти.
Да во которых теремах Чурил сам живет, -
Да трои сени у Чурила-де косящатые,
Трои сени у Чурила-де решетчатые,
Да трои сени у Чурила-де стекольчатые.
Да из тех-де из высоких изт теремов
Да на ту ли на улицу падовую
Да выходил туто старый матёрый человек.
На старом шуба-то соболья была
Да под дорогим под зеленым под стаметом,
Да пугвицы были вальячные
Да вальяк-от литый красна золота.
Да кланяется, поклоняется,
Да сам говорит и таково слово:
«Да свет-государь ты, Владимир-князь!
Да пожалуй-ка, Владимир, во высок терем,
Во высок терем хлеба кушати».
Да говорил Владимир таково слово:
«Да скажи-ка мне старый матёрый человек,
Да как тебя да именем зовут,
Хотя знал, у кого бы хлеба кушати?» -
«Да я Пленко да гость сарожанин,
Да я ведь Чурилов-от есть батюшко».
Да пошел-де Владимир во высок терем.
Да в терем-то идет да все дивуется,
Да хорошо-де теремы да изукрашены были;
Пол-середа одного серебра,
Печки-те были всё муравленые,
Да потики-ты были всё серебряные,
Да потолок у Чурила из черных соболей,
На стены сукна навиваны,
На сукна-ты стекла набиваны.
Да все в терему-де по-небесному,
Да вся небесная луна-де принаведена была,
Ино всякие утехи несказанные.
Да пир-от идет о полупиру,
Да стол-от идет о полустоле;
Владимир-князь распотешился,
Да вскрыл он окошечка немножечко,
Да поглядел-де во далече чисто полё:
Да из далеча-далёча чиста поля
Да толпа молодцов появилася,
Да еде молодцов а боле тысящи,
Да середи-то силы ездит купав молодец,
Да на молодце шуба-то соболья была,
Под дорогим под зеленым под стаметом,
Пугвицы были вальячные,
Да вальяк-от литый красна золота,
Да по дорогу яблоку свирскому.
Да еде молодец, да и сам тешится,
Да с коня-де на коня перескакивает,
Из седла в седло перемахивает,
Через третьего да на четвертого,
Да вверх копье побрасывает,
Из ручки в ручку подхватывает.
Да ехали-приехали на Почай на реку,
Да сила та ушла-де по своим теремам.
Да сказали Чурилы по незнаемых гостей,
Да брал-де Чурило золоты ключи,
Да ходил в амбары мугазенные,
Да брал он сорок сброков черных сбболёв
Да и многие пары лисиц да куниц,
Подарил-де он князю Владимиру.
Говорит-де Владимир таково слово:
«Да хоша много было на Чурила жалобщиков
Да побольше того-де челомбитчиков, -
Да я теперь на Чурила да суда-де не дам».
Да говорил-де Владимир таково слово:
«Да ты, премладыи Чурилушко сын Плёнкович!
Да хошь ли идти ко мне во стольники,
Да во стольники ко мне, во чашники?»
Да иной от беды дак откупается,
А Чурило на беду и нарывается.
Да пошел ко Владимиру во стольники,
Да во стольники к ему, во чашники.
Приехали они ужо во Киев-град,
Да свет-государь да Владимир-князь,
На хороша на нового на стольника
Да завел государь-де да почестный пир.
Да премладыи Чурило-то сын Плёнкович
Да ходит-де ставит дубовы столы,
Да желтыми кудрями сам потряхивает,
Да желтые кудри рассыпаются,
А быв скатен жемчуг раскатается.
Прекрасная княгиня та Апраксия
Да рушала мясо лебединое;
Смотрячись-де на красоту Чурилову,
Обрезала да руку белу правую.
Сама говорила таково слово:
«Да не дивуйте-ка вы, жены господские,
Да что обрезала я руку белу правую:
Да помешался у мня разум во буйной голове,
Да помутилися у мня-де очи ясные,
Да смотрячись-де на красоту Чурилову,
Да на его-то на кудри на желтые,
Да на его-де на перстни злаченые.
Помешался у мня разум во буйной голове,
Да помутились у меня да очи ясные».
Да сама говорила таково слово:
«Свет-государь ты, Владимир-князь!
Да премладому Чурилу сыну Плёнковичу
Не на этой а ему службы быть,
Да быть ему-де во постельниках,
Да стлати ковры да под нас мягкие».
Говорил Владимир таково слово:
«Да суди те бог, княгиня, что в любовь ты мне пришла
Да кабы ты, княгиня, не в любовь пришла, -
Да я срубил бы те по плеч да буйну голову.
Что при всех ты господах обесчестила».
Да снял-де Чурилу с этой большины,
Да поставил на большину на ийную,
Да во ласковые зазыватели, -
Да ходить-де по городу по Киеву,
Да зазывати гостей во почестной пир.
Да премладыи Чурило-то сын Плёнкович
Да улицми идет да переулками,
Да желтыми кудрями потряхивает.
А желтые-ты кудри рассыпаются.
Да смотрячись-де на красоту Чурилову,
Да старицы по кельям онати они дерут,
А молодые молодицы в голенища с…,
А красные девки-отселья дерут.
Да смотрячись-де на красоту Чурилову,
Да прекрасная княгиня та Апраксия
Да еще говорила таково слово:
«Свет-государь ты, Владимир-князь!
Да тебе-де не любить, а пришло мне говорить.
Да премладому Чурилу сыну Плёнковичу
Да не на этой а ёму службы быть,
Да быти ему во постельниках,
Да стлати ковры под нас мягкие».
Да видит Владимир, что беда пришла,
Да говорил-де Чуриле таково слово:
«Да премладыи Чурило ты сын Плёнкович!
Да больше в дом ты мне не надобно.
Да хоша в Киеве живи, да хоть домой поди»,
Да поклон отдал Чурила да и вон пошел.
Да вышел-то Чурило-то на Киев-град,
Да нанял Чурило там извозчика,
Да уехал Чурило на Почай реку,
Да и стал жить-быть а век коротати.
Да мы с той поры Чурилу в старинах скажем,
Да отныне сказать, а будем до веку.
А и диди, диди, дудай,
Боле вперед не знай!
ДЮК СТЕПАНОВИЧ И ЧУРИЛО ПЛЕНКОВИЧ
Из Волынца-города, из Галича,
Из гой Волынь-земли богатыя,
Из той Корелы из проклятый,
Да не бел кречетушко выпорхивал,
Не бел горносталюшко проскакивал,
Не ясен соколик здесь пролётывал,
Проезжал удалой добрый молодец,
Молодой боярской Дюк Степанович,
Ездил Дюк да ко синю морю,
К синю морю ездил за охотами,
Охотник стрелять был гусей-лебедей
А серых пернатых малых утушек.
Он днем стрелял, ночью стрелы собирал,
Где стрела лежит, дак будто жар горит.
А выстрелял Дюк ровно триста стрел,
А и триста стрел да ровно три стрелы,
Не убил ни гуся и ни лебедя,
Ни серой пернатой малой утушки.
Собирал он стрелочки в одно место,
Нашел-то Дюк да ровно триста стрел,
Не мог найти он ровно трех-то стрел.
Отошел-то Дюк, а сам дивуется:
«Всем тремстам стрелам да цену ведаю
А и трем стрелам цены не ведаю.
Которые стрелки потерялися».
А точёны стрелки на двенадцать гран,
Да точёны стрелки позолочены,
Перены были перьями сиза орла,
Не тот орел, кой по полям летат,
А тот орел, кой по морям летат,
Летал орел да за синим морем,
Детей выводит на синим мори,
На белом Латыре на камени.
Ехали гости корабельщики,
Нашли три перышка орлиные,
Приносили Дюку перышки во даровях.
Садился Дюк да на добра коня,
Поехал Дюк да в свою сторону.
Он ехал путем-дорожкою широкою,
Настиг тридцать калик да со каликою,
Кричит он, вопит зычным голосом:
«Али воры вы, али-разбойники,
Али вы ночные подорожники,
Али вы церковные грабители?»
Говоря калики перехожие:
«Молодой ты, боярской Дюк Степанович!
Мы не воры идем, да не разбойники,
А и мы не ночные подорожники,
Да мы не церковные грабители.
Идем мы, калики перехожие,
Идем, калики, мы из Киева,
Идем мы, калики, в славный Галич-град,
Во ту Индерию широкую».
Говорит-то Дюк да таково слово:
«Ай вы, ай, калики перехожие!
Скажите вы да мне поведайте:
А много ли от Галича до Киева да расстояньица?»
Говоря калики перехожие:
«Молодой ты, боярской. Дюк Степанович!
А от Киева до Галича да расстояньица:
Пешо идти будё на целый год,
А конем-то ехать на три месяца,
Чтобы кони были переменные,
А прямой дорожкой, дак проезду нет.
На прямой дорожке три заставушки:
Первая заставушка - Горынь-змея,
Горынь-змея да змея
Змея лютая, змея пещерская.
Другая заставушка великая -
Стоит-то стадушко лютых грачёв,
По-русски назвать дак черных воронов.
А третья заставушка великая -
Стоит-то стадушко лютых гонцов,
По-русски-то назвать дак серых волков.
Четверта заставушка великая -
Стоит шатер да во чистом поли,