Стоит богатырь во белом шатре».
Говорил - то Дюк да таково слово:
«Спасибо, калики перехожие!»
Поехал Дюк во славный Галич-град,
Приехал Дюк во славный Галич-град,
Простоял христосскую вечеренку.
Приходил-то Дюк да к родной матушке,
Говорил-то Дюк да таково слово:
«Ты свет, государынь моя матушка!
Мне-ка дай прощеньице-благословленьице,
Мне-ка ехать, Дюку, во столен Киев-град».
Говорила Дюку родна матушка:
«Да ай ты, дитя ты моё милое,
Молодой ты, боярской Дюк Степанович!
Я не дам прощеньица-благословленьица
Тебе ехать, Дюку, в столен Киев-град,
Не поспеть к христосскии заутрени,
Пешо идти буде на целый год,
Конем-то ехать на три месяца,
Чтобы кони были переменные,
А прямой дорожкой дак проезду нет.
На прямой дорожке три заставушки,
Три заставы ведь великие:
Первая заставушка - Горынь-змея,
Горынь-змея да змея лютая,
Змея лютая, змея пещерская.
Другая заставушка великая -
Стоит-то стадушко лютых грачёв,
По-русски назвать дак черных воронов.
А третья заставушка великая -
Стоит-то стадушко лютых гонцов,
По-русски-то назвать дак серых волков,
Четверта заставушка великая -
Да той заставушки минуть нельзя:
Стоит шатер да во чистом поли,
Стоит богатырь во белом шатре».
Говорил-то Дюк да таково слово:
«Ты свет, государынь моя матушка!
Мне-ка дай прощеньице-благословленьице;
Мне-ка ехать, Дюку, в столен Киев-град.
Во всех градах у мня побывано,
А всех князьёв да перевидано,
Да всем княгиням-то послужено, -
В одном во Киеве не бывано,
Киевского князя-то не видано,
Киевской княгине-то не служено».
Говорила Дюку родна матушка:
«Я не дам прощеньица-благословленьица -
Тебе ехать, Дюку, в столен Киев-град,
Как ведь ты, дитя мое, заносливо,
А заносливо да хвастоватоё,
Похвасташь, Дюк, ты родной матушкой;
Похвасташь, Дюк, ты добрым конем,
Похвасташь, Дюк, да золотой казной
Похвасташь, Дюк, да платьем цветныим.
А во Киеве люди все лукавые
Изведут тебя, Дюка, не за денежку».
Говорил-то Дюк да таково слово:
«Ты свет, государынь моя матушка!
Тем меня ты не уграживай.
Даси прощеньице - поеду я.
Не даси прошеньица - поеду я».
Говорила Дюку родна матушка:
«Ай ты, дитя ты мое милое,
Молодой ты боярской Дюк Степанович!
Тебя бог простит, господь помилует».
Выходил-то Дюк да на широкий двор,
На ту конюшню на стоялую.
Выбирал коня да себе доброго,
Коня доброго да не езжалого,
Выбирал он бурушка косматого,
Да шерсть у бурушка по три пяды,
А грива у бурушка да трёх локот,
А хвост у бурушка да трех сажон,
А хвост и грива до сырой земли,
Хвостом следы да он запахиват.
Выводил коня да на широкий двор,
Катал-валял бурушка косматого
Во той росы да во вечернии,
А брал часту рыбью ту гребёночку,
Расчесал он бурушка косматого,
Наклал он попону пестрядиную,
В три строки попона была строчена:
Перва строка да красным золотом,
Друга строка да скатным жемчугом,
А третья строка медью казанскою.
Не тем попона была дорога,
Что в три строки попона была строчена,
А тем попона была дорога,
Что всякими манерами выплётана,
По денежку места дак рублем купить.
А не тем попона была дорога,
Что всякими манерами была выплётана,
Да и тем попона была дорога:
Во ту попону пестрядиную,
Вплётано по камешку по яхонту,
По яхонту по самоцветному.
Пекут лучи да солнопечные,
Не ради красы-басы да молодецкие,
А ради поездки богатырские,
Чтобы днем и ночью видно ехати.
Накинул Дюк на подседельники,
Наклал седелышко черкасское,
Подпрягал подпруги богатырские,
Подпруги были из семи шелков,
А пряжицы были серебряны.
Шпенечки были все булатные,
Да шелк не трется и булат не гнется,
Красное золото не ломится.
Подвязал торока-ты он великие,
Нагружал торока-ты золотой казны,
Золотой казны да платья цветного.
Отошел-то Дюк, а сам дивуется:
«Али добрый конь, али ты лютый зверь,
Из-под наряду добра коня не видети».
Садился Дюк на добра коня,
Простился Дюк да со всем Галичем,
С родителью-матушкой в особинку.
А видели Дюка, на коня где сел,
Не видели Дюковой поездочки,
Только дым стоит да во чистом поли.
А едет Дюк тут-то и в пол-травы,
А едет Дюк тут-то поверх травы,
Да едет Дюк тут-то и в пол-лесу,
А едет Дюк тут-то поверх лесу,
Повыше лесу-то стоячего,
Пониже облака ходячего.
Налегала на молодца Горынь-змея,
Горынь-змея да змея лютая,
Она ладит молодца с конем пожрать.
От змеи-то добрый конь ускакивал,
Добра молодца у смерти унашивал.
Налегало на молодца стадо грачёв,
По-русски назвать да к черных воронов.
От грачёв-то добрый конь ускакивал,
Добра молодца у смерти унашивал.
Налегало на молодца стадо гонцов,
По-русски назвать дак то серых волков.
От гонцов-то добрый конь ускакивал,
Добра молодца у смерти унашивал,
Да те три заставушки проехано,
Четвертой заставушки минуть нельзя.
Доезжал до шатра белополотняна,
Говорил-то Дюк да таково слово:
«Еще что в шатре да за невежа спит?
А идет ли с Дюком ведь побитися
Да побитися с ним поборотися?»
Говорит в шатре да не уступыват:
«А я с-то с Дюком ведь побитися,
Да я с-то с Дюком поборотися,
Я отведаю Дюковой-то храбрости».
Тут-то видит Дюк да что беда пришла,
А беда пришла, беда не маленька.
Соходил-то Дюк да со добра коня,
Он снимав шляпу с буйной головы,
Да он бьет челом да до сырой земли.
Говорил-то Дюк да таково слово:
«Да едино солнышко на небеси,
Един богатырь на святой Руси,
Един Илья, да Илья Муромец!»
Ильи те речи прилюбились,
Да то брал он Дюка за белы руки,
Да заводил он Дюка во белой шатёр,
Говорил он Дюку таково слово:
«Молодой ты, боярской Дюк Степанович!
Как будешь ты, Дюк, теперь во Киеве,
На тебя как будет ведь незгодушка,
Незгодушка-безвременьице,
Тебя некому, молодца, повыручить,
Дак стреляй-ка ты стрелочки каленые,
Ко стрелам ты ярлычки припечатывай.
У меня летает ведь сизой орел,
Сизой орел да по чисту полю,
Приносит он стрелочки в белой шатер,
А тут я наеду из чиста поля,
А тут тебя, молодца, повыручу».
Дюк да на добра коня,
Уехал Дюк да в столён Киев-град.
Приехал Дюк во столен Киев-град,
А еде прешпехтами торговыми,
А все тут купцы да и дивуются:
«Век-то этого молодца не видано».
Ины говорят: «Так ведь и видано.
И наш Чурилушко щапливее,
Наш Чурило щегольливее».
Говорил-то Дюк да таково слово:
«Да ай вы, купцы да вы торговые!
А и где ваш солнышко Владимир-князь?»
Говорят купцы да все торговые:
«Да наш-от солнышко Владимир-князь,
А ушел Владимир во божью церковь,
Ко собору пресвятые богородицы».
Соходил-то Дюк да со добра коня,
Пошел-то Дюк да во божью церковь,
Поставил коня своего доброго,
Не привязана да не прикована.
Приступили голи тут кабацкие,
Да ладя с коня они попону снять,
А добрый конь голям не давается,
Со голями конь да отдирается,
Не давает конь с себя попоны снять.
Заходил-то Дюк да во божью церковь,
Он крест кладет да по-писаному,
Поклон ведет да по-ученому.
Бьет челом да на все стороны,
Владимиру-князю-то в особинку:
«Здравствуй, солнышко Владимир-князь!»
Говорил Владимир таково слово:
«Ты здравствуй, удалый добрый молодец!
Ты коей земли, да ты коей орды,
Коего отца да чьей матери?»
Говорил-то Дюк да таково слово:
«Из Волынца я города, из Галича,
Я из той Волын-земли богатыя,
Из той Корелы из проклятый,
Молодой боярской Дюк Степанович».
Отстояли христовскую обеденку,
Пошли как они да из божьей церквы,
Говорил-то Дюк да таково слово:
«Владимир ты, князь да столен-киевский!
А слава велика есть на Киев-град,
На тебя-де, солнышко Владимир-князь,
Как у вас ведь всё да не по-нашему,
Как у нас во городе во Галиче,
У моей государыни у матушки,
У собора пресвятые богородицы,
Мощены мосточки всё калиновы,
А вбиты гвоздочки шеломчатые,
Расстиланы сукна багрецовые.
А у вас во городе во Киеве,
У собора пресвятые богородицы
Мощены мостишка все сосновые,
Худые мостишка, креневатые,
Креневаты мостишка, виловатые,
А вбиты гвоздишка деревянные».
А и то ли князю за бедно стало.
Да идут по пришпехту по торговому,
А и добрый конь идет да на широкий двор,
Говорил-то Дюк да таково слово:
«Ты, мой маленький бурушко косматенький!
Помрешь ты, добрый конь, да здеся с голоду.
Как ведь брошено овсишка тебе зяблого.
Во своем ты городе во Галиче,
У моей государыни у матушки,
Не хотел есть пшена да белоярова».
А и то ли князю за бедно стало.
Заходил тут Дюк да во высок терем,
Садился Дюк да за дубовый стол.
Понесли как по чары пива пьяного,
Чару в руку взял, да он и в рот не взял.
Говорил-то Дюк да таково слово:
«Владимир ты, князь да столен-киевский!
А слава велика есть на Киев-град,
На тебя-де, солнышко Владимир-князь,
Как у вас ведь всё да не по-нашему.
А у нас во городе во Галиче,
У моей государыни у матушки,
Да то копаны погребы глубокие,
На цепях-то бочки туды спусканы,
Проведены трубы подземельные.