Ко стрелам ярлычки припечатывал.
Из того ли поля-то из чистого,
Наезжал старые казак да Илья Муромец,
Поручился по Дюке по Степанове.
Выбирал Чурилушко добра коня,
А добра коня да улетуника
По чисту полю да стал разганивать,
А разганивал да он разъезживал,
Приправил Чурилущка через Пучай-реку,
Скочил Чурила за Пучай-реку,
Назад Чурйло стал отскакивать,
Упал Чурило о полу реки.
Молодой боярской Дюк Степанович,
Садился Дюк на добра коня,
Не разганивал да не разъезживал.
Приправил Дюк через Пучай-реку,
Перескочил-то Дюк через Пучай-реку,
Назад-то Дюк да стал отскакивать,
Хватил Чурила за желты кудри,
А сшиб Чурила на крут бережок.
Да и брал с Чурила он велик заклад,
Велик заклад, да он пятьсот рублей,
И стал под ж…-ту попинывать.
«Да ай ты, Чурило сухоногой,
Сухоного Чурило, грабоногое!
Баси ты, Чурило, перед бабами,
Перед бабами да перед девками,
А с нами, с молодцами, ты и в кон нейди».
Говорил Владимир таково слово:
«Молодой ты, боярской Дюк Степанович!
Гости-тко, пожалуй во высок терем
А хлеба-соли ты покушати,
А белого лебедя порушати».
Говорил-то Дюк да таково слово:
«Владимир ты, князь да столен-киевский!
Как ведь с утра солнышко не опекло,
Под вечер солнышко не огреет.
На Приезде молодца ты не учоствовал,
А теперь на поезде не учоствовать.
А будь-ко свинья да ты бесшорстная».
Скоренько садился на добра коня,
А видели Дюка, на коня где сел,
Не видели Дюковой поездочки.
А с той поры да с того времени,
А стали Дюка стариной сказать,
Отнынь сказать да его до веку.
ЧУРИЛО ПЛЕНКОВИЧ И КАТЕРИНА
Накануне было праздника Христова дни,
Канун-де честнаго благовещенья,
Выпадала порошица-де, снег а молодой.
По той-де порохе, по белому по снежку,
Да не белый горносталь следы прометывал, -
Ходил-де-гулял ужо купав молодец,
Да на имя Чурйло сын Плёнкович,
Да ронил он гвоздочки серебряные,
Скобочки позолоченные.
Да, вслед ходя, малые ребятушки
Да собирали гвоздочки серебряные,
Да тем-де ребята головы кормят.
Да загулял-де Чурило ко Бермяты ко высоку терему.
Да Бермяты во дому да не случилося,
Да одна Катерина прилучилася.
Отворялось окошечко косящатое,
Не белая лебёдушка прокычала, -
Говорила Катерина таково слово:
«Да удалый дородный добрый молодец.
Да премладыи Чурило, ты сын Плёнкович!
Пожалуй-ко мне во высок терем».
Пришел-де Чурйло во высок терем,
Крест кладет по-писаному,
Да поклон-от ведет по-ученому,
Кланяется да поклоняется
На все четыре на сторонушки, Катерины
Чурило и в особину.
Да брала Катерина-та доску хрустальную,
Шахматы брала серебряные,
Да начали играть а с им во шахматы.
Говорит Катерина та Микулична:
«Да премладыи Чурила, ты сын Плёнкович!
Да я тя поиграю - тебя бог простит,
А ты меня поиграешь - тебе сто рублей».
Да первый раз играл Чурило - ею мат давал,
Да взял с Катерины денег сто рублей.
На другой-де раз играл - да ей другой-де мат давал,
Да взял с Катерины денег двести рублей.
Да третеи-де раз играл - да ей третей-де мат давал,
Да взял с Катерины денег триста рублей.
Да бросал а-де Катерина доску хрустальную,
Да шахматы бросила-де серебряные,
Да брала-де Чурилу за руки за белые,
Да сама говорила таково слово:
«Да ты, премладыи Чурилушко сын Плёнкович!
Да я не знаю - играть с тобой во шахматы,
Да я не знаю - глядеть на твою красоту,
Да на твои-ты на кудри на желтые,
Да твои-ты на перстни злаченые.
Да помешался у мня разум во буйной голове,
Да помутились у меня-де очи ясные,
Смотрячись-де, Чурйло, на твою на красоту».
Да вела его во ложню во теплую,
Да ложились спати во ложни теплые,
Да на мягку перину на пуховую,
Да начали с Чурилом забавлятися.
Да была у Бермяты-де девка-чернавка его,
Да ходит она по терему, шурчит да бурчит:
«Хороша ты, Катерина дочь Микулична!
Еще я пойду к Бермяты, накучу да намучу».
Да того Катерина не пытаючи
Да во ложне с Чурилом забавляется.
Да пошла-де девка во божью церковь.
Приходит-де девка во божью церковь,
Крест-от кладет и по-писаному,
Да поклон-от ведет по-ученому,
На все стороны девка поклоняется,
Да хозяину Бермяты-де в особину:
«Ласковый мой хозяйнушко,
Да старый Бермята сын Васильевич!
Да стоишь ты во церкви богу молишься,
Над собой ты невзгоды-то не ведаешь.
Да у тебя в терему есть ужо гость гостит,
Да незваный-де гость, а не приказываной,
Да с твоею-то женою забавляется».
Да говорил-де Бермята таково слово:
«Да правду говоришь, девка, - пожалую,
А нет, - тебе, дуры, срублю голову».
Говорила-де девка таково слово:
«Да мне, сударь, не веришь, - поди сам а досмотри»,
Да пошел-де Бермята из божьей церквы,
Да пришел ко высокому ко терему,
Да застучал во кольцо-де во серебряное.
Спит Катерина, не пробудится.
Да застучал-де Бермята во второй након,
Да спит Катерина, не пробудится.
Да застучал-де Бермята во второй након,
Да из-за всей могуты-де богатырские;
Теремы-ты все да пошаталися,
Маковки поломалися.
Услышала Катерина та Микулична,
Да выбегала в одной тоненькой рубашечке без пояса,
В однех тоненьких чулочиках без чоботов,
Отпирала Катерина широкие ворота,
3апущала Бермяту Васильевича.
Говорил-де Бермята таково слово:
«Что, Катерина, не снарядна идешь?
Сегодня у нас ведь честной праздничек,
Честное Христово благовещенье».
Да умнее Катерина, как ответ держать:
«Да ласковый мой хозяйнушко,
Да старый Бермята сын Васильевич!
Да болит у мня буйная голова,
Опушалась болесница ниже пупа и до пояса,
Да во те ли во нижние черева,
Не могу хорошо я обрядитися».
Да пришел-де Бермята да во высок терем,
Да увидел-де платье всё Чурилово,
Да шапка, сапоги, да всё Чурилово.
Говорил-де Бермята да таково слово:
«Да хороша ты, Катерина дочь Микулична!
Да я этоё платье на Чуриле всё видал».
Да умеет Катерина, как ответ держать:
«Ласковый мой хозяйнушко,
Старый Бермята сын Васильевич!
Да у моего родимого у брателка
Да конями с Чурилом-то помёняносе,
Да цветными-то платьями побратаносе».
Да того-де Бермята не пытаючи,
Да берёт-де со стопки саблю вострую,
Да идет-де Бермята в ложню теплую.
Да увидел Чурилу на кровати слоновых костей
На мягкой перины на пуховые.
Да не лучная зорюшка промахнула,
Да острая сабелька промахнула,
Да не крущатая жемчужинка скатилася, -
Да Чурилова головушка свалилася,
Да белые горох а расстилается,
Да Чурилова кровь и проливается,
Да по той-де по середы кирпичные
Да Чуриловы кудри валяются.
Да услышала Катерина та Микулична,
Да брала два ножа она, два вострые,
Становила ножи черенем во сыру землю,
Да разбегалась на ножики на вострые
Да своею, она грудью белою.
Да подрезала жилие ходячее,
Да выпустила кровь и ту горячую.
Да погинуло две головушки,
Да что хорошие головы, не лучшие.
Да старые Бермята сын Васильевич
Да дождался Христова воскресенья,
Да пропустил-де он неделю ту он светлую;
Старую девку-чернавушку
Да берет ею за правую за рученьку,
Да сводил-де девку во божью церковь,
Да принял с девкой золотые венцы,
Да стал жить-быть да век коротати.
Да мы с той поры Бермяту в старинах скажем,
Да премладого Чурилу сына Плёнковича.
СОРОК КАЛИК СО КАЛИКОЮ
А из пустыни было Ефимьевы,
Из монастыря из Боголюбова,
Начинали калики наряжатися
Ко святому граду Ерусалиму,
Сорок калик их со каликою.
Становилися во единый круг,
Они думали думушку единую,
А едину думушку крепкую:
Выбирали большего атамана
Молоды Касьяна сына Михайлыча.
А и молоды Касьян сын Михайлович,
Кладет он заповедь великую
На всех тех дородных молодцев:
«А итить нам, братцы, дорога неближняя,
Идти будет ко городу Ерусалиму,
Святой святыне помолитися,
Господню гробу приложитися,
Во Ердань-реке искупатися,
Нетленною ризой утеретися;
Идти селами и деревнями,
Городами теми с пригородками;
А в том-та ведь заповедь положена:
Кто украдет или кто солжет,
Али кто пустится на женский блуд,
Не скажет большему атаману,
Атаман про то дело проведает, -
Едина оставить во чистом поле
И копать по плечи во сыру землю».
И в том-та ведь заповедь подписана,
Белые рученьки исприложены:
Атаман Касьян сын Михайлович
Податаманье - брат его родной,
Молоды Михайла Михайлович.
Пошли калики в Ерусалим-град.
А идут неделю уже споряду,
Идут уже время немалое,
Подходят уже они под Киев-град.
Сверх тое реки Череги,
На его потешных на островах,
У великого князя Владимира.
А и вышли они из раменья,
Встречу им-та Владимир-князь,
Ездит он за охотою,
Стреляет гусей, белых лебедей,
Перелетных малых уточек,
Лисиц, зайцев всех поганивает.
Пригодилося ему ехати поблизости,
Завидели его калики тут перехожие,
Становилися во единый круг,
Клюки-посох и в землю потыкали,
А и сумочки исповесили;
Скричат калики зычным голосом: