Бородач впервые посмотрел на воеводу прямо, не отводя глаз, в которых не было даже намека на испуг. Затем невесело усмехнулся.
– Ну а коли я не стану, что прикажешь, боярин? Вырвать мне язык? Кнутом спляшешь по лопаткам али распнешь на глазах у ребятни?
Всеволод мгновение боролся с желанием поддаться искушению и выполнить одну из угроз. Но хоть он и слыл вспыльчивым человеком, всегда быстро остывал. Вот и сейчас окольничий ощутил, как ярость покидает его вместе с желанием насадить голову крепача на пику. Вместо нее проснулся здравый смысл, так часто помогавший ему убеждать упрямцев. Стараясь не обращать внимания на нещадно ноющую грудь, он холодно заметил:
– Нет. Но ничто не помешает мне забрать своих ребят. Погрузить раненых на телеги, запряженные вашими лошадьми, и сегодня же, еще до заката, уйти за Ясные боры. А тебя и твое лживое племя оставить на съедение ночным тварям.
– Справедливо, – после минутного молчания согласился Виктор. – Так и быть, расскажу все, что о Скверне знаю. А вот почему княжьих холуев тут не любят… Так чтобы объяснить это, одних слов мало будет.
Кузнец перестал вертеть в руках подкову, бережно сунул ее за пояс и, погладив лысину, продолжил:
– Токмо прежде чем начну, поведайте, что здесь случилось. Нам, конечно, кой-чего слышно было из подполья, но как дошло все… до такого? – Кузнец обвел здоровенной, словно медвежья лапа, пятерней обращенное в пепелище село. Указал на ряд накрытых серой тканью тел.
– Ты что, и правда желаешь знать? – Всеволод стиснул зубы, с содроганием вспоминая пережитую ночь. На губах вновь проступил противный вкус железа, вкус ведьминого колдовства. – Ну что ж, слушай…
Отряд, разбившись на группы по трое, слаженно высыпал из переулка на деревенскую площадь. Копейщики воткнули в землю острые концы щитов. Уложив в специальные выемки древки копий, они словно возвели посреди домов маленькое укрепление. Колючего ежа, готового отразить любое нападение. Но то, что предстало в отблесках пожара перед взором марьгородцев, выбило их из колеи. Люди потрясенно замерли. Витязи дружины оглядывали лежащую перед ними картину, изо всех сил стараясь сохранить рассудок. Потому как образы, выплывавшие из огненного марева Барсучьего Лога, могли привидеться им только в страшном сне.
Всеволод не знал, существуют ли в глубине Нави темные места навроде Гири-Арки [72] номадемьяр, корижарского Джаха́ннама [73] или Нильфхейма [74] варигаров, но то, что он сейчас наблюдал в обычной деревне смердов, пришло явно оттуда. Отринутое из нутра преисподней за свое уродство, недостойное даже самой Бездны. Сегодня мир изменился, и воевода понимал, что он уже никогда не станет прежним. Образы одолеваемого Скверной села отпечатаются в памяти каждого марьгородского воина, как окаменелый след древнего дракона в мягкой глине.
А видел окольничий избу, объятую огнем и наполненную дымом. Внутри хаты кашляли и задыхались люди, не смея выйти во двор, где пировали монстры – до жути похожие на детей енотоподобные создания. С утробным мурлыканьем «детишки» лакомились останками мертвого мужчины, обдирая с костей мясо маленькими ручками.
Видел одуревшую от боли мычащую корову, которая ошалело брела по улице с висящими на боках заживо пожирающими ее страшилищами. Небольшие похожие на чешуйчатых гусениц твари цеплялись за шкуру животного серповидными конечностями. Раз за разом, погружая окровавленные пасти в плоть, они разрывали бедную буренку широкими, как капканы, челюстями.
Видел клеть с заваленными рухлядью окнами и дверьми. Сквозь просветы в разбитой мебели и домашнем скарбе выглядывали искаженные лица насмерть перепуганных людей. Болотники вилами и жердями пытались отогнать от входа стаю чудовищ. Похожие на убитого кметами в переулке «волка» уродцы прыгали вокруг крыльца, ловко уклоняясь от их выпадов. Несколько особо хитрых тварей забрались на крышу хаты и когтями продирали себе путь сквозь соломенную кровлю.
Видел людские тела, забытыми стригушками [75] разбросанные по селу. Над поверженными крепачами рычали и повизгивали трупоеды всех мастей. В некоторых из тварей все еще угадывались черты животных, извращенных Скверной, другие были уже ни на что не похожи. Единственное, что объединяло всех напавших на деревню чудовищ, – это яркие грибы, растущие на исковерканных телах.
– Пантелей, возьми воинов и отгони тех бестий, – скомандовал воевода, указав метательным топориком на горящий дом. – Выведи людей наружу. Остальные – за мной! Круши и бей!
Прижав щит-коршун к телу, Всеволод побежал в сторону осажденной хаты. Окольничий не оборачивался, он слышал, как гриди следуют за ним, бряцая железом. Никто не тратил сил на воинственные крики, которыми при внезапном нападении обычно наводили страх на стан врага. Чудовища не походили на пугливых, а привлекать внимание до срока было глупо. Когда до хаты осталось не более пяти саженей, воевода придержал шаг, приноравливая его к дыханию, замахнулся и метнул топор. Ему повезло. Кувыркнувшись в воздухе, лезвие с противным чавканьем вгрызлось в горб бесновавшегося на крыше «волка». Разбрызг крови разлетелся длинным тонким шлейфом. Зверь с воплем, похожим на визг ременной пилы, рухнул набок и замолотил по воздуху ногами. Извиваясь в попытках достать зубами до торчащего из спины топора, он заскользил по соломе и рухнул с края крыши. Всеволод, не останавливаясь, вынул меч и тут же, с ходу, подсек задние лапы другой твари, беспечно повернувшейся к нему задом. Краем глаза уловил суету и мельтешение, прикрылся щитом.
Зверь, похожий на рысь, но с брылями, увешанными гроздьями грибов, повис на коршуне, вцепившись когтистыми лапами в оковку. Под весом бестии ноги Всеволода подломились, заставив его припасть на одно колено, но он все-таки смог удержать защиту. Нависший над ним монстр зарычал яростно, неистово. Попытался схватить его исходящей слюной пастью. Не далее чем в вершке от лица воеводы ряд длинных клыков разошелся, будто ворота. Всеволод почувствовал на лице смрадное дыхание монстра. Заметил, как подвижные клыки «рыси» мелко подрагивают, словно крылья поющей цикады. Страшное, отвратительное зрелище. Но как следует испугаться воевода не успел. Не тратя понапрасну времени, он ткнул мечом прямо в раззявленный зев зверя. «Рысь» захрипела, давясь кровью и железом, конвульсивно дернулась всем телом и соскользнула со щита. Тяжело дыша, Всеволод выдернул оружие из пасти. Сталь противно скрипнула о зубы.
Поднявшись на ноги, Всеволод снова ринулся в бой.
Еще с четверть часа гриди рубили, били и кололи. Наконец наступило гнетущее затишье. Тела поверженных чудовищ валялись по всему двору, образуя то тут, то там настоящие завалы. Временная, шаткая победа. Во время боя несколько кметов получили серьезные раны, но на ногах пока держались. Монстров удалось отогнать от хаты, и сейчас ее обитатели спешно восстанавливали свое потрепанное заграждение.
Никто из зареченцев не вышел, чтобы поблагодарить своих спасителей. Никто не присоединился к их отряду. Впрочем, воевода и не надеялся на помощь деревенских.
Обеспокоенно обыскав площадь глазами, Всеволод нашел ее. Врасопряха расположилась у колодца, где перевязывала раны кмету. Окольничий не разглядел его лица, но, кажется, это был Миролюб. Тмил и Макар, блюдя наказ воеводы, охраняли волховушу, готовые защитить в случае необходимости. Несмотря на решительные позы, заметно было, что гриди стараются держаться от колдуньи поодаль. Сторонятся. Потому как рядом с кудесницей находился Ксыр.
То, что внешне казалось человеком, попирало ногами гору раздавленных, измятых тел чудовищ. Весь перепачканный в крови, он впервые широко, открыто улыбался. На первый взгляд и не разобрать, кому больше присущи черты монстра: поверженным страховидлам или красавцу-парню, который расправился с ними голыми руками. Обсидиановые отщепы на шее молодца пылали, как угли в очаге.
– Вижу, вам тут помощь пригодится. – Со стороны пожарища показался Пантелей со своей десяткой. Воины выглядели основательно потрепанными, но бодрыми. Воевода заметил среди гридей несколько перепачканных в саже погорельцев.
– Любым поспешникам будем только рады. Без ратного дела не оставим. – Воевода приветственно хлопнул по плечу десятника и тихо добавил: – Тяжко пришлось?
– Сдюжили. Но я так скажу: лучше пять раз с ордынским джагуном [76] порубиться, чем один раз с этой гнусью. Ей же ж совсем страх неведом. Даже полудохлая, эта погань все пытается тебя достать.
– Но сейчас мрази вроде бы затихли, отступили. Может, наконец-то поняли, что их здесь ждет.
– Не думаю, Всеволод Никитич, глядите. – Вятка указал на окольную, скрытую ночной завесой часть деревни. Всеволод до боли вгляделся в темноту. С трудом он различил то, что уже давно приметили острые глаза охотника. Серые мелькающие тени сбегались к ним со всего села. Во тьме тут и там мелькали фонарики горящих глаз, слышалось клацанье когтей и гикающее, похожее на перекличку подвывание. А за дальними домами уродливой черной тушей неуклюже двигалось что-то очень большое. С треском ломая желоба на крышах, разнося заборы и клеухи в щепки, оно явно направлялось к ним.
– Строй другов в оборону, Пантелей. Все только началось.
– Ох, чую, идуть сюды гости по наши кости, – буркнул десятник.
А Всеволод все вглядывался в темноту, силясь угадать, с чем еще им предстоит столкнуться. Бредущий тяжелой поступью темный силуэт не предвещал ничего хорошего.
Раны
Врасопряха, несмотря на изматывающую ночь, посвятила все утро раненым. Облегчая страдания тем, кому могла, и провожая отходным словом тех, кому помочь была уже не в силах. Свою походную лечебницу она разместила возле погорелых изб, у колодца, как раз во дворе хаты, рядом с которой дружина приняла первый бой с чудовищами. Трупы монстров уже успели убрать, и о ночном побоище напоминали только пятна крови на истоптанной земле. А еще, конечно, искалеченные люди. Изломанные внешне и душевно. Стонущие. Плачущие. Кусающие от боли губы. Умоляющие спасти их. Заключающие сделки с богами в попытке выторговать себе жизнь или хотя бы облегчить муки.