К распростертому, все еще подрагивающему телу тут же подскочила одна из бестий Скверны. Ухватив за ногу труп, она уволокла его под куричины ближайшей избы, пометив путь кровавой полосой. Всеволод заметил это краем глаза, пока поднимался из воняющей навозом жижи. В грязь он нырнул, спасая собственную жизнь. А циклоп меж тем снова изготовился взять их на рога. Ковырнув землю лапой, он наклонил голову и бросился вперед. Но в этот раз разбежаться ему не удалось. Сделав два тяжелых шага, чудовище вдруг споткнулось и увязло в луже, которыми изобиловала стогна. Странно: яма была не столь глубокой, чтобы замедлить Рогача. Приглядевшись, Всеволод заметил, как из жирной черной грязи вырастают тонкие побеги. Они опутывали конечности чудовища, ползли по нему, подобно цепким лозам ежевики. С большим трудом сделав еще шаг, гигант остановился. Тряхнув грибной гривой, он удивленно выпучил единственное око. Всеволод уже догадался, в чем дело, взглянул на место, где последний раз видел Врасопряху. Колдунья была все там же. Стоя на коленях, запустив в землю пальцы рук, волховуша что-то быстро шептала бледными губами. Глаза ведьмы светились, словно два карбункула над пламенем свечи. Колдовство, творимое морокуньей, давало возможность покончить с гигантом. Всеволод не собирался его упускать.
– Вперед! Руби и бей! – крикнул воевода изо всех сил своих легких, бросаясь к зверю.
Дружина окружила увязшего в чародейских путах великана, нападая на него, вонзая в бока копья, круша шестоперами кости, рубя бородавчатую шкуру в надежде добраться до уязвимых мест. Однако одноглазый не собирался сдаваться просто так. Зверь оглушительно ревел, размахивал рогами и с неистовым упорством силился вырвать лапы из ловушки. Свившиеся в канаты колдовские лозы лопались и рвались под его неутомимым натиском. Но вместо изодранных в клочья пут тут же появлялись новые побеги, ползущие из недр лужи. Увы, с каждой секундой черной поросли становилось все меньше. Ростки выглядели тоньше, двигались все медленней и обрывались все легче. Колдовство Врасопряхи слабело. Волховуша находилась на пределе сил.
Нужно было торопиться.
Помня наставления Вятки, окольничий попытался отвлечь монстра и дать возможность товарищам прикончить зверя. Колотя плоской стороной клинка по щиту, ему удалось привлечь внимание Рогача. Мутное, пронизанное бурыми прожилками око уставилось на воеводу. Всеволод с криком сделал выпад и отсек с горла зверя «грибную» гроздь. Рогач взревел от ярости и боли. Пасть зверя тараном метнулась вперед. Челюсти с оглушительным щелчком захлопнулись в месте, где мгновение назад находился Всеволод. Окольничий успел отпрянуть и тут же вновь атаковал, целя в глаз чудовища. Вот только монстр в проворстве ничем не уступал человеку. Все, чего удалось добиться воеводе, – это отрубить кусок щупальца с его морды. Огрызок упал в лужу и принялся извиваться в ней, словно силясь вернуться назад, к хозяину. Зверь снова взвыл. Брызжа кровью из обрубка, он задергался в путах пуще прежнего. Тяжело вздымая исколотые копьями бока, циклоп выгнул горбатую спину, разрывая сплетение лиан. Горло Рогача вдруг раздулось, словно у токующего индюка, заклокотало, налилось недобрым алым цветом. На коже явственно проступили ветвящиеся изломы жил. Всеволод слишком поздно понял, что последует за этим, но все-таки попытался предупредить товарищей.
– Все назад! Заткните уши! – закричал он запоздало. Окрик оказался развеян и разбит чудовищным воем, вырвавшимся из глотки монстра. Воевода почувствовал, как его отрывает от земли и несет по воздуху, как подхваченный порывом ветра лист. Мелькающие перед глазами краски смешались в яростном водовороте. Полет не продлился долго и закончился грохотом и треском. Воевода врезался спиной в какую-то преграду. Препятствие разлетелось в щепки, и звуковой удар протолкнул его дальше. В темноту. Прежде чем потерять сознание, Всеволод услышал тонкий и отчаянный крик ведьмы.
Держите топоры, как вас учили. Часть I
Дым нещадно ел глаза. Заползал в легкие. Терзал их надсадным хриплым кашлем. Вихром закручиваясь у причелин крыш, он непроглядным белым варом заполнил узкое пространство между стеной дома и пряслом частокола. Повиснув над землей, белый саван почти полностью скрыл фигуру человека, украдкой пробиравшегося задворками деревни.
Переборов спазматический приступ перхоты, Илья смахнул с усов подпалину. С опасением продвинулся вперед. Водя наконечником копья из стороны в сторону, он, словно слепец, нащупывал дорогу в мутной тьме. Былые клятвы верности братьям по оружию и марьгородскому престолу были им уже позабыты. Остатки мужества улетучились, развеянные оглушительным, ломающим дух криком рогатого чудовища. Кошмаром, что выполз из самой Бездны на погибель всему людскому роду.
«Разве ж можно простому смертному тягаться с чем-то подобным? Это ведь не вражий воин и не бестия лесная, а что-то совсем другое, неведомое человеческому миру. О боги, и как же меня угораздило попасть в такую передрягу? Как же мне, твою мать, так свезло? Не такой я доли для себя искал, поступив на службу к Ярополку, вовсе не такой. Но, может быть, еще не все потеряно. Может быть, еще удастся выбраться отсюда живым. Особливо сейчас, когда Скверна занята остальными воинами дружины. Моими другами, побратимами, почти семьей. Жрет их там живьем…»
Сердце кмета укусила совесть, но страх, страх грыз в сотню раз сильней. Именно он подсказывал ему бежать. Бежать со всех ног, спасая шкуру, бросив товарищей на произвол судьбы.
«И нет, я не предатель! Было б у остальных мозгов поболе, они бы поступили так же. Тем более некого уже предавать. Воевода убит, десятник тоже, ведьма… Ну, эту если еще и не сожрали, так ждать осталося недолго. Туда ей и дорога, черной ворожее. Наверняка все эти порченные Скверной твари – дело рук таких же, как она. Ополоумевших от колдовства окудников, не сумевших совладать с силами, которые сами же призвали».
Полет мыслей кмета прервал неожиданно вынырнувший из дыма силуэт. Илья проглотил готовый вырваться из горла вскрик и вжался спиной в бугристые неровности частокола. Выставил перед собой копье.
– Господи, Сварог и Доброхотный Поренут, сохраньте мя от пагубы и зла, – трясущимися губами пролепетал он. Подняв копье, он выставил острый наконечник навстречу хлюпающим шагам.
Мимо гридя, семеня тонкими ногами, потрусила кудлатая, давно не стриженная овечка. Кинув взор выпуклых глаз на кмета, заблудшая тонкорунка заблеяла жалобно и протяжно.
– Кыш, зараза! Поди прочь! – облегченно ругнулся гридь и поддал скотинке доброго пинка. Агница, взбрыкнув задними ногами, скрылась в ватном полумраке. Илья двинулся дальше.
По его расчетам, пролом, через который дружина вошла в деревню, находился где-то здесь, совсем уж недалече. Ощупывая рукой неоструганные, обомшелые бревна тына, кмет осторожно продвигался вдоль частокола, когда за спиной снова послышались шлепающие звуки.
– Вот же ж надоеда, – ухмыльнулся Илья. Развернувшись, он приготовился отвесить тумака настырному животному.
Вот только это оказалась вовсе не овца. Истошный крик вырвался из горла кмета. Илья кричал, пока хватило сил, до сипоты, но это не смогло его спасти.
Боль постепенно обретала форму. Она, как вода, занимала все предоставленное ей пространство. Густела в теле Всеволода, вытягивала его из беспамятства обратно в явь.
Саднило все: руки, ноги, голова и особенно спина. Но это хорошо: боль означала, что все конечности пока на месте. Означала, что он все еще жив. Свист, наполнявший череп воеводы, постепенно угасал, перерождаясь в бессвязный шум. Из гула, как из мотка распущенной пряжи, выбивались отчаянные крики кметов. Похоже, дружине приходилось нелегко. А значит, пора открыть глаза. Тьма, застилающая взор окольничего, неохотно отступила, явив расплывчатый качающийся мир, заключенный в проруб трепещущего света. Проникая внутрь прорехи, он играл алыми тенями. Перекатывал их по дощатому полу, усеянному обломками. Окольничий понял, что сидит среди щепок и огрызков досок, привалившись спиной к внутренней стене хаты. Оглушенный Всеволод не сразу догадался, что танцующая брешь перед ним – это проем, через который он влетел в крестьянскую избу, пробив дверь, словно ядро катапульты. Похоже, снова повезло. Несколько вершков в сторону, и его размазало бы о крепкую бревенчатую стену, как блин по сковороде. Дверь приняла на себя основной удар, смягчив падение. Как бы то ни было, Всеволод уцелел, а значит, нужно возвращаться в строй. К своим.
Первые потуги воеводы встать окончились плачевно. Все, что ему удалось сделать в своем нынешнем состоянии, – перевернуться набок. Голова кружилась, ноги не держали, а из глубины желудка поднимались волны тошноты. Всеволод решил, что перед новой попыткой подняться ему просто необходимо перевести дух, иначе он развалится на части.
Хрипло дыша, окольничий оглядел утопающую в темноте горницу. Взор вылущил из мрака низкую кровать, прялку с остатками кудели [80] на лопаске [81] и беленый горб печи. Из тени под полатями бледными пятнами выглядывали перепуганные лица женщины и троих детей: мальчика годов пяти и двух девочек постарше. Глава семейства – мужик в поношенном азяме – угнездился перед ними, спрятавшись за перевернутым столом. Выставив из-за края столешницы трехзубые вилы, он нацелил их на воеводу. Черные глаза крепача блестели из-под взъерошенного чуба. Во взгляде угадывалась обреченная решимость вперемешку со страхом. Такой не задумываясь ткнет человека оружием. От озлобленной паники зареченца, похоже, отделял один шажок. А посему Всеволод приподнял обе ладони, показывая, что не имеет дурных мыслей и уж тем более не хочет получить пару вершков железа под ребро. Болотник в ответ еще крепче стиснул вилы. Всем своим видом говоря, что помощи от него ждать не стоит.
Собравшись с духом, воевода с трудом встал. Оперся правой рукой о стену. Левая, стянутая ремнями, на