Уложив стонущего товарища на траву, окольничий смахнул с лица кровь, смешанную с потом.
– Долго тебе там еще?
– Не торопи меня! – огрызнулась морокуша. – Сообразные чары очень сложные. Построить на них аводь не то же самое, что пирог испечь. Если ошибусь, погибнем все.
– Мы и так скоро все погибнем! Поспешай!
– Я же сказала: мне нужно время.
– Нету его боле. Все, что было, – вышло, – севшим голосом вклинился в разговор Нимир. Всеволод только тут заметил, что вокруг гридей упавшим в воду камнем разошлась волна тишины. Звуки боя стихли, сменившись гнетущим молчанием, не предвещавшим ничего хорошего.
Сонм чудовищ отхлынул от отряда и почтительно расступился, освобождая проход для Рогача. Чудо неспешно вышло на площадь. Великий зверь хоть и был изранен, но все так же внушал трепет своими размерами и жуткой внешностью. Возвышаясь над притихшей армией оскверненных бестий, он казался незыблемым великаном в окружении карликов. Склонив безобразную голову, одноглазый направил острия рогов на жмущихся друг к другу людей. Шкура его вздыбилась, ощетинившись обломками марьгородских стрел и копий, мышцы напряглись. Черпнув по земле лапой, зверь собирался вот-вот сорваться с места. Еще секунда, и он разметает жалких человечков, точно рюхи в городках.
Нимир оказался прав. Времени у них не оставалось. Совсем.
– Врасопряха, сейчас или никогда! – требовательно выкрикнул воевода.
– Я не готова, – с отчаянием в голосе ответила кудесница, безумно орудуя ножом.
Красно-серая взлохмаченная тень внезапно вынырнула из багровых дымных всполохов, окутавших улицы деревни. Двигаясь на четырех конечностях протяжными скачками, существо в несколько секунд преодолело расстояние, отделявшее его от Рогача. Совершив последний невероятный пятисаженный прыжок, оно повисло на шее у циклопа, ухватившись за грибные наросты на шкуре. Ловко перебирая руками и ногами, создание, словно обезумевший мизгирь, перебралось на загривок чудовища и, ухватившись за рога, оседлало зверя.
– Не может быть! Это же Ксыр! – узнал во «всаднике» подручного колдуньи Вятка. Всеволод тоже опознал Одержимого. Правда, далось это ему с трудом, поскольку Ксыр сейчас мало походил на человека. Покрытый с головы до ног кровью и сажей, растрепанный, в изодранной одеже, он скалил белые зубы в ослепительной улыбке истинного счастья. Обхватив босыми ногами шею монстра, Ксыр принялся наносить ему размашистые хлесткие удары обеими руками. Скрученные пальцы Одержимого неистово полосовали шкуру зверя, срывая с нее грибные шляпки.
Рогач истошно взвыл. Завертелся, давя нечисть ногами, закрутил лосиной головой в попытке сбросить надоедливое насекомое со своей мощной шеи. Выделывая хромающие падебаски, чудовище зашлось в безумном танце разрушения. Слепо громя все вокруг, оно разбросало в стороны других порождений Скверны. Щупальца на морде извивались, скручивались в спирали и снова распрямлялись, словно взбесившийся клубок змей. Несмотря на все усилия циклопа, сбросить Одержимого ему не удавалось. Ксыр цеплялся крепко, хоть и мотался в воздухе, как привязанная к палке тряпка. Так продолжалось несколько минут. Гриди зачарованно наблюдали битву двух чудовищ, не в силах поверить в происходящее.
Но вот Рогач поднялся на дыбы и, тряхнув окровавленным загривком, рухнул вниз. Гигантские лапы выбили глубокие кратеры в грязи. В этот раз Ксыру не удалось удержаться. Одержимый сорвался с телес гиганта. Пролетев через всю площадь пущенным из пращи камнем, подручный ведьмы пробил крышу одной из близлежащих изб. Под страшный треск ломаемых досок он исчез в образовавшемся проломе. Выжить после этого Ксыр, конечно же, не мог, но жертва оказалась не напрасной. Ведьминому питомцу удалось выиграть несколько бесценных секунд.
– Все назад! Укройтесь за стволом березы! – Зычный хрипловатый голос морокуньи заглушил визжащую ораву чудищ и надсадное одышливое дыхание Рогача.
Колдунья встала перед деревом, развела в стороны ладони с тонкими красивыми пальцами. Глаза ворожеи засветились от переполнявшей ее силы, став невообразимо чуждыми и страшными до жути. Зеницы ведьмы залило густое молочно-белое мерцание. Всеволод заметил, что такой же точно свет источают руны на стволе глушины. Что его светлые нити ползут от ступней ведьмы к комлю и далее, по стволу, к ветвям дерева, закутывая их в светящуюся паутину наговора.
Шепча слова, понятные лишь ей, волховуша воздела руки к зашумевшей кроне. Она словно стремилась объять ее, заключить в острог меж пальцев. Сила голоса колдуньи постепенно нарастала, как и творимые ею чары.
Задрав голову, воевода увидел, как листва на ветвях гай-бога теряет привычный глазу цвет. Как вначале она блекнет, а потом начинает блестеть холодным полированным металлом. Превращенные колдуньей в зазубренные наконечники стрел, листья разворачивались на ветках, все как один устремляя свои острия в сторону майдана. Уже не прошептав, а выкрикнув последние слова заклятья, Врасопряха обронила воздетые руки, спустив невидимую тетиву.
В тот же миг дерево натужно застонало, заскрипело толстыми ветвями. Дух, заключенный в березе, умер, погубленный колдовством ведьмы. Тысячи листьев-стрел сорвались с его веток и облаком железных ос накрыли площадь.
Со свистом вспоров воздух, стальной рой вгрызся в бревна частокола, раскалывая древесину в щепы. Дробью застучал по стенам и крышам хат. Высек искры с кованых ободов на колесах телеги. С хлюпаньем и брызгами задундил по грязи. Тысячью клинков листья вонзились в податливую плоть зверья, исковерканного Скверной.
Стогну огласил вой, вырвавшийся из десятков самых разнообразных глоток. Страшное многоголосье предсмертных криков сопровождали гулкие шлепки валившихся в грязь тел чудовищ, убитых смертоносным ливнем. А заколдованная листва все падала и падала, терзая уже безжизненные трупы монстров, превращая их в кровавые ошметки.
Лишь собрав свою ужасную жатву, железный дождь прекратился, оставив после себя заваленную телами мертвых и умирающих чудовищ площадь. Один только Рогач остался стоять посреди навала из останков. Искромсанный колдовством колдуньи, окровавленный, ослепший, он с заметным трудом развернулся и, шатаясь, побрел прочь, чтобы найти свою смерть на окраине деревни.
Однако Всеволод этого даже не заметил, кинувшись к оседающей, обессиленной колдунье. Он подхватил Врасопряху на руки за мгновение до того, как волшебница упала. Узкое лицо женщины покрывала восковая бледность, делавшая ее похожей на утопленницу. Из носа на подбородок ведьмы, чертя карминовую дорожку на померкшей коже, стекала капля крови.
Чародейство Врасопряхи ни для кого не прошло даром.
Голова у воеводы болела и кружилась, а слюна во рту устойчиво отдавала привкусом металлической крошки. Впрочем, последствия, оставленные в «подарок» колдовством Врасопряхи, сейчас заботили воеводу гораздо меньше, чем сама колдунья. Бережно уложенная Всеволодом на обомшелую землю, Врасопряха покоилась там же, где упала, в центре стогны. Уносить потерявшую сознание колдунью из-под загубленной чарами глушины воевода побоялся. Лишенное жизни дерево, развесившее над ними сеть голых веток, выглядело не просто мертвым. Оно словно окаменело, превратившись в изваяние из черного стекла. Неровные грани на поверхности коры тускло поблескивали, отражая зарево пожара.
– Вот, Всеволод Никитич, подсуньте ей под голову. – Пантелей попытался всучить воеводе какой-то сверток.
– Что это?
– Плащ мой, другое что искать времени нет. Вы не думайте, я его изнанкой кверху вывернул, так что он не шибко грязный.
Отвернувшись, десятник шумно сплюнул. Наверняка он, как и Всеволод, ощущал во рту вкус порченного ржавчиной железа.
– Спасибо. Найди мне еще какую-нибудь тряпицу и воды. Поторопись.
– Да я мигом обернусь. Ради нашей-то ворожеи уж расстараюсь, не сумлевайтися!
В голосе десятника воевода уловил искреннее уважение по отношению к колдунье. Похоже, после того, что сегодня сотворила кудесница, многие из дружины проникнутся к Врасопряхе подобными чувствами. «Если она, конечно же, очнется», – со страхом закончил свою мысль окольничий. Аккуратно приподняв голову женщины, Всеволод подложил под нее неряшливо свернутый плащ десятника.
Выглядела волшебница скверно. Под глубоко запавшими глазами залегли густые тени. Кожа обтянула скулы. Губы обметал сухой налет. Пожалуй, лишь слабое дыхание ворожеи выдавало, что она еще жива.
Пантелей сдержал слово. Явился с ворохом тряпок и ведром, наполненным студеной колодезной водой. Выбрав тряпицу почище, воевода смочил ее и осторожно коснулся лица Врасопряхи, вытирая с него уже успевший подсохнуть потек крови. Как только ткань коснулась кожи морокуньи, она вздрогнула и открыла глаза. Очи ее снова переливались разными цветами и на сей раз выглядели обычно в своей необычности. Сила, наполнявшая их, исчезла, оставив после себя лишь тени утомления под бахромой ресниц.
– Лежи. Тебе не стоит сейчас двигаться. – Всеволод, положив ладонь на грудь Врасопряхи, остановил ее порыв подняться.
– Пить, – попросила морокунья, и окольничий, зачерпнув руками горсть воды, поднес их к губам кудесницы. Колдунья, жадно приникнув к лодочке из сложенных ладоней, быстрыми глотками всосала воду и вновь уронила голову на плащ. Горько усмехнулась.
– Ну что, марьгородский воевода, рад теперь, что взял меня с собой в поход? Пригодилась ли вам в бою ведьма с Лысого холма? Худо-бедно, но справилась?
– Сегодня ты спасла нас всех, – серьезно ответил на вопрос колдуньи окольничий, – и ни я, ни кто другой из дружины этого не забудут.
– Вот только не нужно громких слов, Всеволод, я вовсе не отважная добродейка, – поморщилась кудесница. Закусив губу, волшебница тихо, подавленно продолжила: – Решись я на черное заклятье раньше, возможно, и людей уцелело бы гораздо больше. Но, видишь ли, я посчитала, что мне недостанет силы на подобный аводь. Глупо понадеялась, что удастся справиться со Скверной без него. На самом деле я просто трусила, и за мою нерешительность пришлось расплачиваться другим…