– Не кори себя. Чары тебя чуть не погубили, так что осторожность объяснима. Никто из нас ее в вину тебе не ставит. Все, кто уцелел этой ночью, живы лишь благодаря твоим уменьям. И ничто другое не имеет значения.
Найдя мозолистую ладонь Всеволода своей узенькой рукой, Врасопряха благодарно сжала ее.
– Спасибо, – проникновенно сказала волховуша, – мне нужно было это услышать. Особенно от тебя. – Сказав это, волшебница устало прикрыла глаза, явно измотанная долгим разговором с воеводой.
Всеволод нежно ответил на хрупкое пожатие кудесницы. Задержав ее руку в своей, почувствовал прохладу пальцев ворожеи, ее гладкую кожу, прикосновение к которой вызвало волну мурашек, бегущую вверх по предплечью. Воевода не знал, было ли это вызвано тем, что ее обладательница больше не принадлежала к роду простых смертных, или тем, что она нравилась ему. Чертовски нравилась.
Но имело ли это значение сейчас, после того, что случилось в затерянной среди болот деревне под названием Барсучий Лог? Ужасы, свидетелями которых они стали в последние несколько часов, задвинули на задний план взаимные чувства, способные перерасти во что-то большее. Беда, постигшая болотников, сделала приязнь, возникшую меж ними, чем-то менее значительным. Она словно обокрала их обоих, умыкнув выпавшие на долю Всеволода и Врасопряхи крохи счастья.
– Выходит, мы победили, – сонным голосом нарушила молчание волховуша. Цвета медленно возвращались на ее лицо, и выглядела она уже намного лучше.
– В этом бою – да, – подтвердил Всеволод, не став уточнять, какой ценой досталась победа. Вокруг отовсюду раздавались стоны, валялись трупы животных, тварей и людей, слышался треск огня и шипение воды. Две противоборствующие стихии сейчас сражались за остатки села, которые пытались спасти зареченцы. Выстроившись цепью, смерды передавали от колодца ведра, выплескивая из них воду в ненасытный зев бушующего пламени. Несколько мужиков, завернувшись в мокрое тряпье и похватав багры, растаскивали горящие, стреляющие искрами доски.
Гриди не помогали им. Обессиленные и опустошенные воины просто сидели на земле, понуро опустив головы, явно не веря, что им удалось выжить. Воевода и сам не верил. Не иначе как Перун сегодня благоволил дружине. Всеволод, возможно, вознес бы ему хвалу, считай он, что богам есть хоть какое-то дело до простых смертных. От кручины окольничего оторвал Пантелей, притащивший найденное невесть где выцветшее лоскутное одеяло. Молча приняв стеганку, Всеволод осторожно накрыл им Врасопряху. Кудесница дышала глубоко и ровно. Похоже, спала.
В избе, крыша которой поглотила Ксыра, внезапно раздался шум. Через секунду ее входная дверь слетела с петель, чтобы рухнуть у порога в кучерявом облаке пыли. Из хаты, грязный, окровавленный и страшный, словно черт, вышел подручный ведьмы собственной персоной. Прихрамывая, он проковылял по площади под изумленными взглядами кметов. Опустившись на колени, Ксыр присел в ногах колдуньи. Убедившись, что с хозяйкой все в порядке, парень принялся языком вылизывать глубокие царапины и раны, покрывавшие его тело, став при этом похожим на какое-то животное. Окольничий с отвращением поморщился. Подручный ведьмы, конечно же, спас их, но он просто не мог заставить себя чувствовать к этому существу ничего, хотя бы отдаленно напоминавшее благодарность.
Со стороны шипящей на бревнах воды и орудующих ведрами деревенских показался Алеко. Прижимая к окровавленному чубу комок лыковой дратвы, гридь подошел к воеводе.
– Жива волшебница? – первым делом поинтересовался подручный Видогоста.
– Жива.
– Это хорошо. Негоже, ежели б она померла после того, как нас, почитай, с того свету вытащила, – сказал кмет, с беспокойством косясь на Ксыра.
– С ней все будет в порядке, – заверил воевода, теперь уже и сам убежденный, что угроза жизни Врасопряхи миновала. – Говори, зачем пришел?
– Всеволод Никитич, отбили мы, похоже, деревню у Скверны. Но надо бы обойти округ села, проверить. Думается мне, некоторые из недобитых чуд могли попрятаться по пустым домам, клеухам и сараюшкам. К тому ж раненые могут где-нить оставаться, подмоги ждать, не в силах сами ее кликнуть.
Всеволод кивком признал правоту кмета. Вырвав из земли клинок, доставшийся ему в наследство от почившего Макара, окольничий тяжело поднялся.
– Собери всех, кто может на ногах стоять. Обыщем темные углы в Барсучьем Логе.
Через несколько минут уцелевшие гриди во главе с воеводой встали посередь площади, готовые отправиться в карательный дозор. Поверженный стараниями болотников пожар уже утих, напоминая о себе парящими остовами изб и лужами под ногами. Из хат, подклетей и укромных мест появлялось все больше выживших людей. Как следствие, хор причитаний и плача становился громче и многоголосней с каждою минутой.
Обожженный, окровавленный и разоренный Барсучий Лог накатывающей волной медленно затопляло горе.
Глава 6От корысти до славы
Тайны у каждого свои
– Нашли?
– Нашли. В евойной хате. В подполье хитрая така стена была, съемна, а за нею комнатушка потайная. Тама он и схоронился с бабою, сыном и добром. Ох и разностей разных у него в том закуту сокрыто, прям множество несметное. Парчу, серебряным шитьем cкрашенную, не локтями – поставами [82] мерить можно. Сундуки разные, до верхов диковинками сполненные, стоят: поделками из рыбьего зуба, фигурками резными с каменьев, ожерельями из ясписа и лазури. Тама же, в одном из ларцов, мы наткнулись и на это. – Нимир подал Всеволоду плотный узнаваемо позвякивающий кошель.
Окольничий, ослабив горловину, стянутую витым шнурком, заглянул внутрь. Удивленно присвистнул.
– Во-во. Для земского босяка чегой-то многовато, – криво осклабился кмет.
– Да тут даже для столичного купца явный перебор. – Всеволод взвесил на ладони кошель. – С десятую часть пуда будет. То есть почти что треть батмана [83].
Выудив из кошеля монету, окольничий повертел ее в руках, позволяя блику света стечь с серебряного алериона, заключенного в кольцо из кривеньких символов глаголицы. Размытые вследствие плохой продавки прижимным прессом, пляшущие на металле литеры складывались в совершенно нечитаемый девиз. Развернув монету, воевода смог полюбоваться профилем владыки, в княжестве которого отчеканили деньгу. Хмурый бородатый тип с внешностью разбойника, взиравший с поверхности серебряного диска, свидетельствовал о том, что Всеволод держит в пальцах гривну Калиграда. Однако это ровным счетом ничего не значило. Валюта Ксарсагора – калиградского князя – ценилась высоко и держалась твердо. Подчас многие купцы из других княжеств предпочитали использовать ее вместо ненадежных денег собственной отчизны.
Почесав переносицу, окольничий недолго подумал и решил:
– Вот что, приведите-ка Харитона на стогну, хочу, чтоб наш с ним перемолв все слышали. Пора кончать с загадками этой деревеньки. Пришло время разобраться, во имя чего полегло столько народа. И еще позовите княжича Петра, Тютюрю и государыню веду. Устроим судилище наглядно, по всем правилам.
Гридь коротко кивнул и ушел выполнять приказы воеводы, в то время как сам Всеволод направился на площадь, в самое сердце деревни. Идти пришлось осторожно, поскольку жирная, пропитанная кровью грязь плыла под ногами словно живая и все порывалась выскользнуть из-под подошвы сапога. Чтобы не растянуться посередь улицы, приходилось смотреть, куда ступаешь.
Под раскидистыми ветвями глушины теперь нашли свое последнее пристанище растерзанные нечистью зареченцы, когда-то почитавшие ее как бога. Дерево, обращенное Врасопряхой в высохший скелет из дымчатого хрусталя, немым саркофагом нависло над телами своей паствы. Встав к нему спиной, Всеволод скрестил руки на ноющей груди.
Ждать окольничему долго не пришлось. Нимир и Миролюб, не особо церемонясь, вытащили в центр стогны помятого, побитого старосту деревни. Бросив земского в грязь перед Всеволодом, гриди отступили на два шага.
Тяжело кряхтя, войт встал на колени.
– Здравствуй, Харитон. А я уж было начал опасаться, что не свидимся мы боле. Что не представится мне шанса отблагодарить тебя за проявленное… гостеприимство.
Войт с ненавистью зыркнул на воеводу. Отвернувшись, сплюнул кровь из разбитого рта и вытер опухшие губы рукавом рубахи. Второй рукав, оторванный, висел, обнажая заросшее седыми курчавыми волосами предплечье старика.
– Радоваишься, боярин? Ну, давай-давай, веселися, выделывай коленца, пока можешь. Недолго уж тебе с пособниками вековать на белом свете осталося. Рано или поздно, но Скверна и до вас доберется, и вот тогда она уж спляшет! На костях ваших, – процедил сквозь зубы сильно изменившийся Харитон. И куда только подевался заискивающий, раболепный взгляд, которым он смотрел на марьгородцев раньше. Бесследно исчезли сутулость, вечно склоненная в поклоне голова, лебезящий тон и глуповатая улыбка. Теперь войт держался прямо, с достоинством. Скинув лживую личину, он показал, кем является на самом деле.
Окольничий, возможно, зауважал бы его за стойкость духа, если б смог забыть о двух дюжинах мертвецов, стройными рядами уложенных на стогне. Оставалось выяснить, насколько староста деревни был повинен в их смертях.
Меж тем вокруг медленно собирались люди. Зареченцы, гриди, даже опричники подходили поближе, привлеченные громким, исполненным злобы голосом старика. Среди толпы, сверкнув начищенными зерцалами, показались княжич Петр и Митрий Калыга, мелькнули черные одежды Врасопряхи. Колдунья, по своему обычаю сторонясь скопления людей, отошла подальше. В отличие от нее сын Ярополка и глава опричников встали в первом ряду зрителей, но в допрос, чинимый воеводой, вмешиваться не спешили.
– Вижу, Харитон, ты более не утверждаешь, будто Скверна – это небыль. Хорошо. Собственно, о ней-то я и хотел с тобой поговорить. Поелику мне кажется, что знаете вы о беде гораздо больше, чем хотите показать. Молчание ваше и так стоило слишком многих жизней, пора сказать нам правду, ответить на мои вопросы.