– И нашта мне это? Изливати душу перед цепным псом Ярополка, правду-матку несть? Может, попросишь тебя еще и в задницу расцеловать? Думаешь, я поверю, что ты о простом люде печешься, воевода? Да ты и твоя свора здесь только потому, что Скверна стала угрожать наделам князя. Ежели она весь люд и скот в округе измордует, поди, не с кого будет Ярополку подать собирать. Некого будет в пажити нагайкой гнати, чтобы к осени забрать у них те крохи, что удастся во страду пожать. Так что накось выкуси, – староста скрутил Всеволоду кукиш, – ничего вы от меня не узнаете, выпоротоки городские!
– А я вот полагаю, ты нам все расскажешь, – тихим ломким голосом внезапно возразил ему Петр.
Староста удивленно воззрился на мальчишку, словно только что его заметил.
– Антиресно, отчего ж? Ни смерти, ни спыток я не боюся: слишком стар для этого. Так что же нудит тебя так думать, княже?
– Я так думаю, потому как тебе еще есть что терять. К примеру, жизни твоих близких. Как ты считаешь, согласятся ли они отправиться на пытки из-за твоего упрямства? Мне почему-то кажется, что нет, – сказал Петр, и Всеволод увидел на его губах подлую, жестокую улыбку, которую мальчишка натянул на лицо в попытке напугать войта. Наверняка именно для этого, ведь не мог же он и в самом деле предлагать…
Харитон хрипло рассмеялся дребезжащим, режущим слух смехом.
– Ну что, слышишь, сердобольный воевода? Вот он, истинный потомок Ярополка Марьгородского. Правду в народе говорят: яблочко от яблоньки недалеко укатывается. Токмо меня таким не испужаешь! Коли написано моему роду днешно сгинуть, так тому и быть!
– Выходит, говорить не будешь? – спросил Всеволод, удивленный упорством старика. Неужели ненависть его была столь сильна, что перевешивала на весах жизни сына и жены?
Харитон, не отрывая яростного взгляда от лица окольничего, наклонил голову и снова сплюнул красным. Прямо под ноги воеводы, дав безмолвный, но вполне выразительный ответ.
– Понятно. Тогда позволь, я сам начну. А коли промелькнут в моем рассказе неточности и разномолвки, то ты меня, так уж и быть, прости.
Присев на край перевернутой телеги, Всеволод небрежно смахнул ползущего по колесу жука. Склеивая вместе обрывки сведений, полученных от Кузьмы, откровения кузнеца и собственные догадки, окольничий принялся восстанавливать события, произошедшие в Барсучьем Логе:
– Итак, все началось во прошлом годе, аккурат когда в болота звезда с небес низверглась. Сам по себе этот случай не стал такой уж редкостью, если кто припомнит прошлое лето. Комета, пролетавшая тогда над людскими головами, принесла с собою множество падучих звезд. Еще один небесный камень, угодивший в топи, не стал событием слишком уж необычайным. Ну, может, посудачило бабье пару деньков у колодца о сем странном явлении да мужики побродили среди кочек в поисках «громовых стрел» Боярагды, чтобы вернуться домой ни с чем. Как бы там ни было, тем все и закончилось. Миновала еще одна обычная глава в летописи вашего села. Весь зажила как раньше, без особых происшествий, от посева и до жатвы. По крайней мере, вы тогда так считали. Одначе по осени, еще до первого снега, в Барсучий Лог заявились незнакомцы, что, как ни крути, стало случаем из ряда вон выходящим. Странностью почище метеора, упавшего в трясины. И был то отряд навроде нашего, вот только необычный по всем меркам.
Воевода с удовлетворением заметил, как при последних словах Харитон вздрогнул. Как его выцветшие от старости, но все еще сохранившие свой голубой цвет глаза удивленно вскинулись на Всеволода, а потом взгляд заметался по толпе, чтобы остановиться на фигуре деревенского кузнеца.
– Все им выболтал, израдник[84]! Собака шелудивая! – змеей зашипел войт. – Знал же, что с тобою одна морока будет, еще с тех пор, как ты с Карасем, этим недоумком, снюхался. Эх, нужно было и тебя с домочадцами за стенами оставить, пакостника лысого! Предательску морду!
– А ты, что ль, лучше? Обещал нам со Скверной совладать, оберечь людей, – гулким басом возразил ему Виктор. Раздвинув широкой грудью остальных сельчан, здоровяк шагнул вперед и обвел мозолистой ладонью разрушения, постигшие деревню. – Погляди, чем обернулися твои увещеванья, во что они нам встали! Ежели бы не марьгородцы, мы б уж все ворон кормили!
– Ты еще скажи, что им благодарен. Руцы ихние облобызай! Забыли, как князь со своими ополосками с нами обошелся? Что он содеял! Во что нас превратил!
После этих слов старосты зашумевшие было крестьяне вновь притихли, словно придавленные неким непосильным грузом. Всеволод поймал на себе озадаченный, вопрошающий взгляд Петра, но в ответ пожал плечами. Он понятия не имел, в каком таком деянии зареченцы винили князя. Возвысив голос, воевода попытался вернуть разговор в прошлое русло:
– Заместо того чтобы взаимными обвинениями сыпать, Харитон, лучше расскажи, кто к вам пожаловал тогда? Что за безвестные такие почтили Барсучий Лог визитом? За какие такие услуги они в щедрости своей оставили тебе в награду это?
Всеволод уронил кошель перед земским старостой, и серебряные монеты, приглушенно звякнув, рассыпались по грязи. Крепачи возмущенно загудели. Судя по всему, никто из них до этого не ведал, что староста деревни обладает подобным богатством. На деньги, лежащие сейчас у ног войта, деревня могла жить припеваючи не один год.
Сам Харитон выглядел так, словно собирался вот-вот расплакаться, но быстро совладал с собой. А может, это злоба, которую он даже не пытался скрыть, вытеснила досаду от утраты серебра. Тем не менее самообладание вернулось к нему довольно быстро.
– Что разгалделись, что развылись?! – Войт окинул презрительным взглядом толпу своих соседей. – Али позабыли, кто о вас все эти годы пекся? Кто привел сюда, подальше от несправедливости, от лютости боярской. Кто сплотил, не дал с голодухи передохнуть! Я энто был, неблагодарные вы черви! А посему положена за то мне награда!
– Кто приходил в деревню, Харитон? Что им было нужно? – напомнил о своем вопросе Всеволод.
Войт молчал.
– Если думаешь, что запирательством своим нам помешаешь, то напрасно. Правда все равно наружу выйдет рано или поздно. И окажись я на твоем месте, рассказал бы все без утайки. Ведь только так ты сможешь уповать на милость, когда придет время встретить свою участь, а это будет ох как скоро.
Харитон еще немного покривился, но Всеволод видел, что воля старосты потихоньку ломается. Страх, который он всеми силами старался заглушить лютой ненавистью, все-таки брал верх. Неудивительно: жить хочет каждый. Поломанные, раздавленные и загрызенные страшилищами люди наверняка тоже этого хотели.
– Кто… – неохотно, словно продавливая слова сквозь игольное ушко, протянул войт. – Об том не меня, воевода, пытать нужно. Хочешь вызнать, кто это такие были, так спроси ее! – Харитон обвиняюще ткнул перстом в темную, одиноко стоящую фигуру ворожеи. – Понеже среди воинства, которое к нам осенью заявилося, было несколько волховских мудрил. Да и верховодил ихней ратью не кто иной, как хороводский ведун.
Притихнув, все ошеломленно воззрились на морокунью, на лице которой читалось еще большее удивление, вызванное словами Харитона.
– Государыня ведьма, не желаете ли объясниться? О чем толкует этот смерд? – холодно поинтересовался Тютюря, разглаживая холеной ладонью складки на алом плаще, каскадом ниспадающим с предплечья.
– Понятия не имею. Насколько мне известно, я первая из Посвященных, кто узнал о существовании Барсучьего Лога, не говоря уже о Скверне. Возможно, этот человек просто ошибается. Как он вообще понял, что это были люди Хоровода?
– Ну, это как раз таки несложно, достаточно взглянуть в глаза вам подобным. Эй ты, старый хрыч, помнишь, как звали того ведуна?
Староста деревни пошамкал губами, явно не желая отвечать. Но затем, видимо, поняв, что выбора нет, произнес:
– Нет. Да он и не назывался. Токмо полный мерник [85] серебра отсыпал лишь за то, чтобы мои сыновья провели его рать в болото. В самую глубину трясины, на отоки [86], которые за Горшной Скорбницей лежат.
– И зачем?
– А мне пошто знать? – раздраженно пожал плечами Харитон. – Ведаю только, что спустя седмицу он и аще трое из их споды по нашей гати из болота назад вышли. Бежали так, словно за ими черти по пятам гналися. С тех самых пор и объявилась Скверна, чума энта грибная. По зверью, по лесу побегами проросла на наши головы. Эх, не надо было им помогать, ведь знал же, что от чужаков одни лишь беды! – закончил Харитон и, отвернувшись, снова сплюнул.
– Чего-то я не понимаю, человече, – сказал Петр. – Если все было как ты говоришь, почему, когда мы в село с подмогою пришли, вы сразу не рассказали нам о Скверне? Зачем принялись лгать? Мы ведь вам на выручку спешили!
Старик, хмуро глядя на княжича из-под насупленных бровей, молчал. Вместо него ответил воевода:
– Да потому, что наш радушный войт не о людях тогда думал, а о том, как полученное от ведуна серебро в своей мошне сберечь. Начни мы расспрашивать деревенских о Скверне, о том, как она в болоте объявилась, тут же вспомнились бы и осенние гости. А там, глядишь, и об услуге, оказанной им старостой, мы бы прознали, чего он не хотел. Поэтому всех несогласных, кто был причастен к самовольному походу Карася за помощью в Марь-город, староста в подполье запер, а другим деревенским наказал нам о беде ничего не говорить. Не так ли, Харитон?
Староста и на этот раз не удосужил марьгородцев ответом, но гордо расправленные плечи его опустились, взор уперся в землю. Под возмущенный ропот зареченцев старик съежился, став как будто меньше ростом.
– Это ж полная дурость! – покачал головой Тютюря. – Не могли местные не ведать, что из себя чудовища Скверны представляют. Не могли не разуметь, что им не справиться самим с напастью!
Всеволод горько усмехнулся.