– И что ты предлагаешь? – проворчал Некрас. – Сам же слышал, что ведьма об истоке Скверны рассказала. Кто сунется на болота, как пить дать в нечисть обратится. Грибочками цветастыми обрастет.
– Ага. Неохота что-то страхолюдиной заделаться, – поддакнул ему Семка.
– А я вам и не предлагаю ратным строем на злочинных повелителей Скверны идти. Устроим небольшую охоту. Загоним и забьем пару страшилищ поуродливей, пока другие твари в своей норе дремают. Насадим их головы на копья, и тогда уж нестыдливо будет домой вернуться. Никто не посмеет супротив отваги нашей слово худое бросить.
– Заманчивая задумка, – Куденей поскреб сизый, гладко выбритый подбородок, – однако есть в ней один существенный изъян, упущение, про которое ты забываешь. Тут кругом сплошные топи, как нам среди них дорогу находить? Али позабыл, сколько мы блуждали, пока с Гнилого Кута до веси добрались, хоть меж ними всего-то с полверсты будет?
– Об этом я тоже успел подумать, не дурак. Знаю, как пути нам безопасные найти, даже без проводника. Остается дело за малым: согласны ли вы отправиться за славой али, поджав хвост, потрусите домой вслед за Ярополковым отребьем? Вам решать.
– А Митрию что скажем?
– А ничего. Слишком многое он в последнее время стал себе позволять. Все якшается с колдуньей богомерзкой, с воеводой – псом безродным – да с княжичем, у которого молоко на губах еще не обсохло. Так пусть с ними он и остается. Мы и своей компанией управимся!
– Кто ж нас поведет? Ты, что ли?
– Я вас поведу! – раздался за их спинами ломкий голос молодого княжича. Опричники разом повскакивали с мест, обернулись. Некрас упустил крынку из рук, и остатки простокваши выплеснулись на землю, разлившись белой кляксой по угольно-черной грязи.
Петр вышел из-за обгоревшей стены дома, на завалинке которого сидел Чура. Частично выгоревшая, она топорщилась обломами досок с развешанными на них кусками цепей, скобелей, проволоки, заготовок под лемешный плуг и других произведений кузла [88]. Неторопливо обойдя большую лужу посреди двора, княжич встал перед опричниками, распахнув полы кафтана, накинутого на плечи поверх кольчуги. Украшенная шитьем аксамитовая ткань когда-то бежевого цвета теперь приобрела тускло-серый оттенок, пестрила грязными пятнами. Выпушка, шедшая по вороту и запáху, свалялась и висела колтунами, а разорванный по шву манжет одного из рукавов бесстыже раззявил рот дыры с лоскутными краями. И все-таки, несмотря на неказистый вид, Петр умудрялся выглядеть властно, почти как настоящий князь. Положив ладонь на рукоять подаренного Тютюрей клинка, юноша гордо вздернул подбородок.
– Я вас поведу, – снова твердо повторил он.
Бегство
– Сымай, слышишь, кому говорю! Тебе же ясно было сказано: телеги только для раненых и маленьких детей. Куды ты свой баул тыркаешь?! – горячился Видогост, отпихивая здоровой рукой крепача, пытавшегося втиснуть на телегу объемный узел. Сидящие на ней люди, все как один носившие окровавленные повязки, недовольно заворчали.
– Такить, барин, добро ж… в трудах честных нажитое… куда ж иво…
– Все, что можешь унести, закидывай на спину, а коли не можешь, так бросай в канаву! Места на телегах только для раненых и детей!
– Дык вроде всех увечных погрузили…
– Всех, да не всех: сейчас ратных принесут, что за вас, песьи дети, чуть головы не сложили. Так что забирай свою поклажу, быстро!
– Эй ты, да, ты, ущербный дылда! Ты куда со своею козой прешь?! Али удумал оперед обоза топать? Ну-ка, давай взад вертайся и не путайся больше под ногами. Бабоньки, чье дитя? Чье дитя, спрашиваю? Уберите мальчонку из-под колес от греха подальше!
– Лютуешь, Видогост? – с изрядной долей иронии поинтересовался окольничий у измученного десятника, который с Миролюбом, Нимиром и Вяткой пытались навести порядок среди крестьян, сбившихся у обоза в крикливую серую стаю. За время приготовлений к уже снаряженным телегам добавилась волокуша, в которую впрягли одного из ослов. Второй, привязанный позади телеги, нес сокровища, найденные у Харитона, и уцелевшее имущество дружины. Все, что удалось спасти.
– Ну, так как продвигаются приготовления к уходу?
Видогост резким движением смахнул пот со лба и вытер мокрую ладонь о полу рубахи. Вторая рука висела у него на перевязи и пока что отказывалась служить своему хозяину как прежде. Даже несмотря на чудодейственные притирания Врасопряхи.
– Суматошно, Всеволод Никитич, – устало бросил он. – Еще с полчаса провозимся как пить дать.
– Значит, выйдем за полдень, – невесело рассудил Всеволод. – Если все пойдет гладко, часа четыре придется тянуть телеги по худой гати, покуда не доберемся до края болот. Затем предстоит непростой подъем в холмы, а это еще часа два, не меньше. До темноты укрыться на вершине едва ли успеем…
– Не согласен, Всеволод Никитич. Местные мужики уверяют, что выведут нас из трясины самое большее за два часа, ибо знают все огрехи и опасные места болотной тропы. Ну и благодаря этому, конечно…
Видогост пнул мыском сапога по ступице телеги. Всеволод и раньше обратил внимание на странную конструкцию зареченских повозок, колеса которых были намного шире обычных. Набитые на обода короткие куски дранки не позволяли телеге проваливаться в топь.
– Ну, хоть одна хорошая новость, – согласился Всеволод, отмечая находчивость жителей болот.
В это время со стороны лечебницы волховуши показались Борислав и одноглазый Яков, которые несли самодельные носилки. На отрезе усчины [89], натянутой меж двух березовых жердей, лежал Никита. Бледное, осунувшееся лицо кмета покрывала испарина, но все равно он выглядел лучше, чем запомнил его воевода. По крайней мере гридь больше не метался в горячечном бреду и дышал глубоко и ровно.
– Осторожнее! Сюда его кладите. Здесь места для наших другов уже заготовлены, – засуетился Видогост, жестами заставляя раненых смердов подвинуться.
– А где Василевс? – спросил окольничий.
– Василевсу место уж более не потребуется, – тихо вымолвил Борислав, аккуратно придерживая голову Никиты, которого перекладывали на выстланное соломой днище воза. Молодой воин еле слышно застонал, и стон этот эхом отозвался в душе Всеволода.
– Когда?
– Только что, – бесцветным голосом ответил кмет и, словно извиняясь, быстро добавил: – Отошел в Навь тихо, словно по согласию.
Всеволод кивнул. Мертвые. С ними тоже что-то нужно будет делать. О том, чтобы захоронить тела как положено, на жальнике под Божьим камнем, не могло быть и речи. Времени на полноценные похороны, с соблюдением всех обрядов, у них просто не хватит. Оставался общий родовой костер. Крода, благодаря которой души марьгородцев смогут рассчитывать на более-менее легкий путь до Ирия, где смогут воссоединиться со своими близкими.
Воевода тяжело вздохнул. Некоторые решения давались сложнее остальных.
– Видогост, пошли кого-нибудь за Пантелеем. Вроде бы они с Алеко занимались сбором и погрузкой провизии. Пусть соорудит погребальный костер для наших воинов. Негоже оставлять родных на поживу воронью. А я меж тем схожу за волховушей. Думаю, государыня Врасопряха не откажет павшим в напутственных словах на пути сквозь Бездну.
– А с телами зареченцев что делать?
Всеволод минуту сомневался, раздумывая, как поступить. Он боролся с желанием отдать приказ и для болотников провести достойные похороны. Но тут же понял, что они просто не успеют это сделать. Так что на вопрошающий взгляд кмета окольничий был вынужден пожать плечами, давая понять, что в этот раз ему нет дела, как поступят со своими мертвецами деревенские. Предадут ли их огню, земле или оставят лежать непогребенными. Поступок жесткий, перечащий натуре воеводы, но необходимый. К тому же, чего греха таить, на принятое Всеволодом решение повлияла не только нехватка времени, но и отношение местных к марьгородцам. Дружина Ярополка пришла к этим людям на выручку не по доброте душевной, а по приказу князя, и Всеволод не рассчитывал на особо любезный прием. Но то, чем их встретил Барсучий Лог – предательством и неразрешенными секретами, – существенно изменило его отношение к здешним людям. Нет, он не стал их ненавидеть, но и особой любви к ним тоже не испытывал. В болотах Заречья погибло много хороших воинов, товарищей, с которыми он вместе прошел сквозь огонь и воду, и в этом была отчасти вина местных.
Ко всему прочему, так уж издревле повелось на землях Окоротья, каждый должен сам хоронить своих мертвых.
– Ну и зачем ты нас сюда привел? – спросил Куденей Острогу, одновременно поправляя поясную перевязь, отягощенную клинком и коротким шестопером. Мечами были вооружены все опричники, но только он пристегнул к поясу не кинжал, а эту разновидность булавы, снабженную шестеркой пластин на оголовье. Синица и Некрас Чура вдобавок к мечам захватили еще и полуторасаженные копья, «позаимствовав» их из арсенала княжеской дружины. Впрочем, никто этого не заметил. Люди Всеволода были с головой погружены в мелочные проблемы предстоящего бегства из болот. Словно были они вовсе не доблестными воинами, а трусливым холопьем.
– Сейчас узнаешь, – ухмыльнувшись, буркнул Оболь, дожидаясь, пока Некрас, последний из их компании, не переберется через ров. За его спиной, в глубине веси, раздавался шум и гомон жителей Барсучьего Лога, собиравшихся покинуть обреченное селение. Царившие сейчас в деревне сутолока и неразбериха как нельзя лучше подходили, чтобы опричники смогли незаметно улизнуть во исполнение задумки Горицы.
Наконец все приспешники, а с ними и княжич Петр, собрались снаружи искалеченного частокола, найдя временное пристанище на ровной, хорошо утоптанной площадке у пролома. Как раз в том месте, где исчадия Скверны проникли ночью в селение зареченцев. Стоящее в зените светило, разогнав болотную дымку, залило окрестности светом. Глянцевые всполохи заплясали на поверхности луж, отразились от начищенных доспехов. Солнечные зайчики звездами зажглись на жалах островерхих шлемов, запрыгали, заиграли отсветами на кованом железе. Все это выглядело так, словно сама природа благоволила дерзкому походу витязей за славой.