– Вы спрашивали меня, как нам до логова оскверненных тварей дорогу отыскать? Ну, так глядите. – Горица указал рукой на уходящую вдаль широкую полосу развороченной земли. Под ярким светом солнца она казалась черно-бурой, неряшливо кинутой на поверхность топкой почвы. Взрытая и перемолотая множеством когтистых лап тропа, с которой словно бороной сорвали многолетнюю моховую кожу. Петляя заячьим маликом [90], она убегала прочь, скрываясь меж стволов худосочного ольшаника.
– Нам остается лишь пойти по ишним следам и поохотиться на дремлющих под корягами уродин, жаждущих, чтобы их головы оказались нахлобучены на наши пики.
– Точно! – поддержал Горицу Некрас. – Забьем несколько страшил и возвернемся в Марь-город в осанне и почете.
– Настала пора показать энтому воеводе траханому, как истые воины славу добывают!
– Так чего мы ждем, вперед! За мною! – выкрикнул княжич Петр с удалым задором, который Куденей и остальные опричники посчитали показушным, но смолчали. Лишь Чура и Семка обменялись насмешливыми взглядами за спиной у юноши.
Еще через мгновение маленький отряд дворян во главе с Петром легким шагом отправился в самое сердце зареченских трясин, оставив позади Барсучий Лог.
Обескровленное, опустошенное селение горестно смотрело в спины воинам выгоревшими, почерневшими окнами развалин. Со стороны могло показаться, что деревня сейчас взвоет, надсадно закричит дырой пролома в попытке остановить людей. Не даст им сделать глупость. Но бояре, уходя все дальше, остались глухи к беззвучному воззванью разоренной веси́.
Тьма, скрытая в нас самих
Погребальный костер соорудили быстро. В основном благодаря зареченцам, которые, увидев марьгородцев, собирающих дерево для кроды, рьяно бросились им помогать. Болотники словно пытались оправдаться за свои прегрешения перед кметами. Стараясь в грубоватой, свойственной лапотникам манере извиниться за понесенный дружиной урон. Отблагодарить за свое спасение.
Сложили кострище из досок с погорелья, жердей, вырванных из плетня, и даже домашней утвари, порубленной на куски. Кто-то из местных притащил кувшин каменного масла и щедро сдобрил хворост. На вершину кроды уложили тела павших воинов. Все было готово к тому, чтобы отправить почивших марьгородцев в последний путь сквозь Бездну. Оставалось лишь заручиться напутствием от волховуши.
По счастью, Врасопряху оказалось найти совсем не сложно. Всеволод лишь спросил у людей, где они в последний раз видели ее сподручного. Великану Ксыру не так просто было скрыться от любопытных глаз зареченцев. Хотя, если хотел, здоровяк мог стать незаметным, быстрым и внезапным. «Как прихвативший неожиданно понос», – пришло на ум воеводе невольное сравнение. И в том и в другом случае приятного было мало. Однако, несмотря на свою неприязнь к громиле, Всеволод был рад, когда увидел Одержимого. Это означало, что Врасопряха где-то рядом.
Размеренно двигая руками, Ксыр занимался тем, что подбрасывал пучки сена на прокорм рыжей лошадке ворожеи. Будучи привязанной у покосившегося столба, каурая хрумкала сухими стеблями и благодарно трясла гривой.
– Где твоя хозяйка? – спросил воевода великана, двигавшегося плавно и в то же время неестественно, как заводная безделушка. Окольничий не особо рассчитывал получить ответ и сильно удивился, когда Ксыр кивком указал на стоящую рядом кузню. Не удосужившись его поблагодарить, Всеволод подошел к строению и переступил порог обмазанной глиной клети. Задержавшись в дверях, он ухватился за притолоку, привыкая к царившему внутри полумраку. Рубленые волоковые оконца давали слишком мало света, чтобы сходу можно было разглядеть убранство каморки. Однако со временем глаза Всеволода обвыкли к темноте, и из полумрака проявился остывший закопченный горн с висящими над ним мехами и воронкой дымохода. Стали заметны развешанные по стенам инструменты, которыми пользовался Виктор: губастые клещи с длинными рукоятками, клепала, похожие на плоские колотушки гвоздильни, молоты, пробойники и подбойники различной формы. Довершала картину массивная наковальня, стоящая рядом с высоким чаном, в который заливали масло для закалки металла. В самом дальнем углу кузницы, подальше от огня, расположился приземистый ящик, заполненный кусками каменного угля. Именно возле него чертыхалась и чихала присевшая на корточки волховуша.
Увидев воеводу, волшебница еще раз шумно чихнула, вытерла тыльной стороной ладони щеку, оставив на ней черную полоску, и протянула к Всеволоду руку.
– Помоги мне встать.
Приняв ее ладонь, Всеволод помог подняться Врасопряхе. Кудесница выпрямилась в полный рост, и ее глаза оказались почти на уровне глаз воеводы. Их взгляды встретились: светло-серый у Всеволода и переливающийся, изменчивый, меняющий окраску у колдуньи. Не вполне осознавая, что он делает, повинуясь внезапному порыву, Всеволод притянул к себе Врасопряху и поцеловал ее так нежно, как только сумел.
Горячее дыхание…
Трепет…
Мурашки, бегущие по коже…
Они не сразу оторвались друг от друга. Даже отстранившись, Врасопряха не ушла, осталась в объятиях воеводы, глядя на него глазами цвета аконита.
– М-м-м, как приятно, – промурлыкала колдунья, словно кошка, снова плотнее прижимаясь к Всеволоду.
– Не спрашивай почему. Просто захотелось, – хрипло прошептал воевода, вдыхая запах женщины. После ночного боя от кудесницы пахло запекшейся кровью, потом и гарью, но ему было все равно. Лишь бы она находилась рядом. Лишь бы чувствовать ее тепло в своих ладонях. Ласково прикоснувшись к лицу колдуньи, Всеволод стер с ее щеки следы угольной пыли.
– И все же интересно было бы узнать, что послужило причиной столь нежного момента. Неужто я все-таки смогла запасть суровцу в душу? Смогла разбить скорлупу, в которую ты себя обернул? – вздернув тонкую бровь, спросила Врасопряха.
– Разве для близости двум взрослым людям, что нравятся друг другу, нужен веский повод?
– Нет. Но знай я твой секрет, смогла бы пользоваться им когда захочу, – промелькнули в голосе колдуньи проказливые нотки. Снова приникнув к груди воеводы, волшебница потянулась к нему с явным намерением продолжить то, на чем они остановились.
К сожалению, по всем законам подлости, Всеволоду и Врасопряхе снова помешали. Свет, льющийся из дверного проема, заслонила тень. Смущенно кашлянув, она завозилась, шумно пыхтя и переминаясь с ноги на ногу. Всеволод неохотно выпустил колдунью из объятий.
– Что ты хотел, Виктор?
– Звиняйте, барин, одначе мне свои пожитки собрать нужно. Кто таков будет кузнец на новом месте без надлежащего струмента? Пшик, а не кузнец!
– Конечно. Мы уже уходим.
Всеволод и Врасопряха проскользнули мимо кузнеца во внутренний двор кузни. Здесь располагался еще один горн, предназначенный для плавки железа. Колдунья весь недолгий путь гневно бормотала о том, что некоторые люди, видно, созданы богами, чтобы появляться не в том месте не в то время. Наконец, немного успокоившись, Врасопряха обратилась к воеводе:
– Так для чего ты меня искал, Всеволод? Я, конечно, тешу себя мыслью, что нежданные ласки и были той причиной. Но, зная тебя, готова поспорить, не единственной.
– Я хотел тебя кое о чем попросить.
– И о чем же?
– Не откажи в чести павшим. Прочти над кродой путеводный аводь. Не по-людски будет, ежели мы своих мертвых в последний путь без надлежащего напутствия отпустим.
– Хорошо. Но перед этим мне кое-что нужно сделать.
Метя подолом платья по двору, морокунья зашла под соломенный навес. Под поветью, прямо на земле, темнел странный рисунок. Начертанный в мокром песке, он изображал несколько заключенных друг в друга кругов, в самый большой из которых был вписан неправильный восьмиугольник. В местах пересечения вершин с кругом лежали гладкие речные камешки. На поверхности гальки белели руны, похожие на следы птичьих лапок. Каждая линия рисунка поражала своей аккуратностью. По всей видимости, волшебница затратила немало времени на создание знака.
Присев на корточки, Врасопряха высыпала в центральный круг несколько кусков угля, которые вынесла из кузницы. На вершину получившейся кучки колдунья водрузила замысловато свернутый кусочек бересты. Прикрыв его ладонью, словно боясь, что уголь разметает ветром, Врасопряха склонилась и тихонько дунула. Несмотря на то что ведьма не пользовалась огнивом, в воздухе тут же запахло дымом. Серая струйка, извиваясь, заплясала между пальцев ворожеи и потянулась вверх. При следующем выдохе колдуньи уголь ярко вспыхнул, и берестяная шкурка принялась скручиваться, скукоживаться и чернеть, объятая синими языками пламени.
– Рарожка [91] не появится, если огонь не будет достаточно горячим. Для этого и надобен добротный уголь, – пояснила Врасопряха Всеволоду, с интересом наблюдавшему за колдовством.
Потребовалось совсем немного времени, чтобы уголь прогорел и спекся в единую пористую глыбку шлака.
– Смотри, а вот и она.
Комок сплавленной золы, похожий на неровное яйцо, неожиданно лопнул и раскололся, пыхнув жаром, взметнув пылинки искр. Посреди кусочков изгарины осталась сидеть маленькая птичка красивого ало-оранжевого цвета.
Не обращая внимания на жару, идущую от раскаленного песка, Врасопряха подняла птаху. Бережно сжала ее между ладоней. Беспокойно мигая рубиновыми бусинами глаз, рарожка попискивала в пальцах, щелкая остреньким лиловым клювом.
– Посмотри на нее. Она родилась из пламени ради одной-единственной цели. Ни сомнений, ни мук выбора. Разве это не прекрасно? – тихо сказала кудесница, завороженно глядя в глаза крохе.
– И для какой же?
Колдунья, загадочно улыбнувшись, что-то тихо пошептала над птицей и выпустила ее из рук. Ретиво взмахнув крыльями, алая пуля юрко взмыла ввысь, тут же затерявшись в небе.
– Хоровод должен знать, что здесь случилось. На случай, если мы не выберемся из болот. Моя рарожка донесет им эту весть. Расскажет обо всем.