Вперемежку с чужеродной растительностью из розового ковра торчали серые скелеты обычных деревьев: ольхи, осин и сосен. По мертвым и больным стволам ветвящейся грибницей взбиралась все та же розово-фиолетовая мерзость, что стелилась под ногами у людей. Местами кора порченых деревьев лопнула, обнажив оболонь. Из ран, окруженных черным ореолом, сочился тягучий сок ярко-желтого, режущего глаз цвета.
Да что там говорить, тут даже воздух был другим. Израненный, тяжелый, он пах теперь вовсе не болотом, а теплой сыростью и цветом дягиля. Сквозь всполохи в нем медленно парили, то оседая, то вновь взмывая вверх, мелкие хлопья какой-то взвеси, похожие на рваные кусочки полупрозрачной пленки. Попадая на одежду, доспехи и людей, они быстро растворялись, исчезая без следа, но все равно оставляя неприятные ощущения на коже. Люди непрестанно вздрагивали от холодной щекотки, словно их касался неупокоенный дух.
В довершение всего воздух здесь светился. Отряд шел уже довольно долго, и Всеволод был уверен, что на Окоротье давно должна была опуститься ночь, однако Утиные Лалы утопали в неярком мерцании. Мягкое свечение пронизывало почву, и стелившийся над ней туман, играя всеми оттенками амаранта, усугублял и без того странный вид оскверненного болота.
Радовало и одновременно настораживало лишь одно. Нигде не было видно ни следа исчадий Скверны. По крайней мере таких, что могли представлять угрозу. Что-то скреблось под кривыми корнями трухлявых пней, что-то попискивало и шуршало в зарослях чудных растений, взращенных Скверной на розовом ковре, сковавшем топи, однако благоразумно не показывалось гридям на глаза.
– Никогда не видел ничего подобного. А ты, Всеволод Никитич? – Пантелей ткнул острием копья в мясистый покрытый ворсом шар, который, казалось, состоял из плотно сплетенных нитей. Лист? Плод? А может, чья-то кладка? Крепился он к толстому трубчатому стеблю, похожему на растопыренную пятерню. От легкого тычка шар тут же лопнул, брызнув вонючим клейким соком и вывалив наружу содержимое. Всеволод постарался не рассматривать, что же такое находилось внутри странного «клубка».
– Нет. Думаю, никто раньше вообще такого не встречал.
– Ты хотел сказать, никто из простых смертных. А вот кудесница, несомненно, повидала чудес поболе нашего. Наверняка она может рассказать, откуда энта пакость тут взялась. Чего еще нам ожидать?
– Отчего же сам ее о том не спросишь?
– Всеволод Никитич, не то чтоб я супротив нашей волшебницы что-то имел… Наоборот! Не будь государыни Врасопряхи, давно бы мы уж сгинули, вот токмо…
Пантелей замялся.
– Говори, чего «вот токмо»?
– Ну, меня немного пугает подручный нашей ведьмы. Чудной он, этот Ксыр… Видал, как он на рогатое чудо набросился? А как сквозь хату пролетел? Ни один нормальный человек после такого не то что ходить не сможет – на ноги не встанет. Ему же хоть бы хны, зализал раны и снова подле веды крутится как ни в чем не бывало. Только постарел на десяток лет. А уж как он зыркает… Я человек не робкого десятка, и то озноб берет. Кажется, одно неверно сказанное слово, один косой взгляд на его хозяйку – он бросится и разорвет голыми руками… Но вот тебя, Всеволод Никитич, Ксыр вроде как побаивается. Потому я и подумал, что лучше тебе беседу поиметь с колдуньей. Пополитишнее так будет, как мне кажется.
– Хорошо, – рассеянно кивнул Всеволод, которого ни на минуту не отпускало беспокойство за Петра. – Я, признаться, и сам хотел с ней поговорить.
Оставив Пантелея во главе, Всеволод придержал шаг, давая кметам обогнать себя.
Как у них повелось с самого начала похода, колдунья со своим питомцем привычно плелись в конце отряда. Врасопряха отмеряла путь самодельным посохом, вырезанным ей Вяткой из молодой осинки, а Ксыр вел под уздцы вьюченную лошадку. Груженная замысловатыми пожитками колдуньи, каурая послушно топала вслед за Одержимым.
– Даже не вздумай спрашивать меня об этом месте, – опередила расспросы Всеволода Врасопряха. – Я понятия не имею, что это такое. Ни малейшего.
– Ясно, – разочарованно протянул Всеволод и, немного подумав, добавил: – А не мог все это сотворить хороводный колдун, о котором рассказал нам Виктор?
– Во-первых, неизвестно, кто тут побывал, а во‑вторых… Ты хочешь сказать, кто-то из Хоровода выколдовал нечто подобное?
Врасопряха указала концом посоха на ближайшее больное дерево. Там по низко висящим ветвям ольхи, изъеденным кислотною проказой, кралась непонятная мерзость. Покрытая грибами дрянь с одинаковой вероятностью могла оказаться как пауком, так и искаженной белкой. Словно поняв, что его заметили, существо, быстро переставляя длинные суставчатые лапы, засеменило по сухой коре. Расправив перепонки, паукобелка ловко перемахнула на другую ветку, издав крик, от которого кровь стыла в жилах.
– Я в этом сильно сомневаюсь. Никакими чарами, даже самым черным заклятьем, не создать нечто подобное, да еще в таком размере. По словам кузнеца, те, кто приходил прошлой осенью в болота, что-то вынесли отсюда. И чутье подсказывает мне, что именно похищенное и есть первопричина появления Скверны. Так что единственные вопросы, оставшиеся без ответа: кем были осенние визитеры, что они забрали и зачем?
Всеволод, которому подобное объяснение в голову не приходило, был вынужден согласиться с Врасопряхой. Ведьма вообще часто оказывалась права. Это основательно бесило и одновременно привлекало воеводу, пусть он и не хотел себе в том признаваться.
Словно поняв ход мыслей мужчины, Врасопряха остановилась. Перекинула через плечо косу и пристально глянула на него.
– Чего это ты притих?
– Да так, задумался немного, – смущенно признался Всеволод, – о том, что будет, когда… если мы выберемся отсюда. Как дальше повернется колесо судьбы…
Врасопряха внезапно загадочно улыбнулась. Глаза ее снова изменили цвет на лучисто-голубой, почти небесный.
– Когда это случится, у нас с тобой все будет хорошо. Я обещаю.
Идя по следу чудовища, похитившего княжича, марьгородцы уходили в глубь Утиных островов. И чем дальше они забирались в сердце измененного болота, тем реже встречались им обычные деревья. Да и те, что попадались, были повалены, указывая вывороченными из земли корнями направление к месту падения метеора. А вот странная растительность, пришедшая им на смену, становилась все гуще и разнообразней. Порой она представала перед людьми в совершенно невероятных, фантастических обличьях.
С опаской задрав головы, кметы проходили под гигантскими ребристыми арками. Своды их увивали побеги, выглядевшие как извивающиеся многоножки. Помогая друг другу, марьгородцы перебирались через корни циклопических столпов-деревьев, уходящих колючими вершинами в туманное небо. Единожды обжегшись, они стали избегать полян, заросших тонкими стеблями странного папоротника. Похожие на блеклые рыбьи скелеты, острые побеги сочились жгучей слизью из множества отверстий.
На пути в глубины Сквернолесья встречались гридям и менее причудливые, но не менее чуждые создания, взращенные на болоте Карасевой хворью. И, конечно же, здесь царствовали грибы. Повсюду. Самых разных форм и расцветок. Они росли на изгибах арок, под ногами, на стволах колючих деревьев, даже на самих грибах. Не верилось, что все это чужеродное многообразие смогло взрасти на болоте за неполный год. Люди так привыкли к буйству всего странного вокруг, что изумленно замерли, выйдя на опушку Сквернолесья.
След, по которому марьгородцы шли последние несколько часов, здесь обрывался, упираясь в осыпающийся склон глубокого оврага. Четко очерченная дугообразная грань впадины указывала на то, что выбоина в земле имеет идеально круглую форму.
Перед дружиной Всеволода лежал кратер, образованный низвергшейся с небес звездой. Светящийся туман болота, переваливая через край оврага дымным водопадом, срывался вниз, выстилая дно воронки непроглядным клубящимся покрывалом.
– Мнится мне, что, ежели туда спустимся, назад дороги уже не будет, – заметил Пантелей тихо, с явным намеком на глупость подобной затеи.
Окольничий стоял на краю обрыва и вглядывался в мерное колыхание испарений.
– Знаю. Поэтому вниз пойду лишь я один.
– А вот это звучит еще глупее.
– Ежели там Петр…
– То там и тот, кто его схватил. Будет полной дурью лезть вниз очертя голову, да еще в одиночку. А потому, воевода, мы идем с тобой.
Не дожидаясь ответа Всеволода, десятник отвернулся и кликнул гридей:
– Тмил, Яков, Миролюб! Сымайте плащи и режьте их на полосы. Скрутим из них вервие попрочней. Такое, чтобы сдюжило нас при спуске в эту яму.
На то, чтобы сделать достаточно длинную веревку, у кметов ушло около четверти часа. За это время Вятка и Алеко прошлись с разведкой вдоль края провала и подыскали достаточно большой и тяжелый валун, на котором ее можно было закрепить. Наконец все приготовления закончились. Марьгородцы по одному начали спускаться в бурлящую туманом чашу. Лошадку Врасопряхи пришлось оставить наверху с надеждой, что, пока людей не будет, ее не сожрет какое-нибудь из чудовищ. А вот со своим драгоценным коробом волшебница и не подумала расставаться, и Ксыр безропотно взвалил тяжкую ношу на плечи. Самодельная веревка тонко застонала под их совместным весом, но, к счастью, выдержала. Следом за Одержимым отправилась и сама кудесница, предварительно обернув косу вокруг головы и подвязав подол.
Последним спускался Алеко. Проверив напоследок прочность узлов, крепивших вервие к валуну, кмет поплевал на руки и, закинув на спину щит, начал спуск. Через мгновение под шорох роя оползающих камушков кмет скрылся в облаке тумана.
Оставшись в одиночестве, каурая укоризненно фыркнула вслед бросившим ее людям. Но они этого уже не услышали.
Кратер
Ноги Всеволода с всплеском коснулись дна впадины. Каменистое, лишенное почвы, выброшенной из кратера ударной волной, оно полностью скрывалось под покровом темных вод. Просочившаяся сквозь грунт влага наполнила оставленную метеором чашу. Кратер превратился в неглубокий, едва по щиколотку, водоем, над которым курился плотный слой тумана. Переливавшийся наверху неземными тонами, здесь, внизу, он