Однако Врасопряха не хотела больше ждать. В нетерпении подавшись ему навстречу, она обхватила бедра воеводы своими стройными ногами. Дыша прерывисто и часто, ведьма впилась в спину Всеволода острыми коготками. Сладостная боль мурашками побежала по позвоночнику мужчины, заставив его быть немного грубым. Но, кажется, именно этого кудесница и добивалась.
– О-ох, Севушка! – простонала волховуша, и глаза колдуньи снова поменяли цвет.
В радужке чудных очей отразились плывущие по небу облака. Индиговые просторы пестрели молочными барашками на перистых вершинах, зыбью набегающих к закатному светилу. Безбрежный небесный океан, перекатывая эти облачные буруны, навис над двумя песчинками звездной пыли, нашедшими друг друга в хаосе, ужасе и смерти. Нашедшими вопреки всему.
«Возможно, это то, что некоторые называют „перст судьбы“», – подумал Всеволод за мгновение до того, как далекие перистые волны подхватили его и Врасопряху и унесли их в пенную глубину.
Черный аводь
Стоило солнцу спрятаться за горизонтом, как томный бархатно-золотистый вечер быстро потускнел. Растерял все свое очарование и шарм. От подножия пригорка, со стороны болота, потянуло стылым холодом и влагой. Низко висящие облака приобрели тяжелый свинцовый оттенок, свойственный грозовым тучам. Поросшие ельником далекие холмы, еще недавно вызывавшие восхищение, теперь отталкивали, походя на зазубренные пилы, скребущие острыми резцами небо. Туман сделался гуще и скользким осьминогом пополз по спутанным корням.
Врасопряха, чертившая колдовской круг на гладком плоском валуне, широким выступом нависавшим над долиной, наконец-то встала и вытерла перепачканные в древесном угле руки. На серо-рудовой поверхности скалы остался пестревший символами гальдраставы [105] круг, от которого несло холодной северной магией и мощью. В Окоротье редко прибегали к ней, отчасти из-за варигаров, ревниво оберегавших секреты своих сейдмадов [106], а отчасти из-за Хоровода, не привечавшего чужих богов на своих землях. То, что Врасопряха решилась заручиться помощью Асов, говорило о необычайной серьезности намерений колдуньи.
Всеволоду любое ведовство было не по душе, но он дорожил этой женщиной и оттого молчал.
Подойдя к воеводе, Врасопряха привстала на цыпочки и быстро чмокнула его в щеку.
– Не будь таким смурным. Я не собираюсь умирать и тем более не желаю погубить тебя. Не после того, что между нами было.
– Просто будь осторожнее.
– Я буду. Но что бы со мной ни происходило, что бы ты ни увидел, не входи в круг. Обещай мне.
– Хорошо. Я обещаю.
Повинуясь воле Врасопряхи, Всеволод отошел подальше и присел на голый сухой ствол поваленной сосны. Бросив на окольничего последний взгляд, колдунья взошла на разрисованный валун, словно на каменную плаху. Легко, одним движением сбросила с плеч теплый плащ воеводы, сняла кожаный поясок с кошелем, разулась. Оставшись в просторном льняном платье, кудесница несколько секунд помедлила, стоя босиком на краю колдовского круга, потом несмело ступила в его центр. Поежилась.
И запела.
Всеволод не сразу сообразил, что низкий, горловой звук, в котором к тягучему рычанию примешивались пронзительные переливы, исходит из уст волшебницы. Он даже боязливо огляделся, пока не понял, что источником протяжного завывания выступал не ветер, а колдунья. Меж тем хрипловатый голос Врасопряхи настойчиво ввинчивался в мозг, немелодично резал уши, разливался по окрестностям. Он словно что-то требовал у лежащего под холмом болота, возможно, искупительную жертву за всю ту кровь, что впиталась в его чрево.
И болото ответило колдунье.
Раскатистый глубинный стон раздался над зареченской долиной, вернувшись к Врасопряхе затхлым эхом. Порыв ветра, наполненный зловонием гниющей растительности и тухлой воды, обдал вершину холма, как утробное дыхание разгневанного великана. Плотный слой тумана на поверхности топей вскипел и пришел в движение. Болото не хотело умирать, но марьгородская ведьма не обращала внимания на возмущенное бурление мглы.
Она продолжала петь.
Воздух вокруг кудесницы вдруг загустел и стал стремительно остывать. Руны в колдовском кольце обросли кристалликами инея, которые выстроились в хрупкие ледяные башенки, устремившие свои вершины к небу. Всеволод почувствовал, как костенеют озябшие ладони, заметил, как дыхание морозным облачком вьется возле рта. Раскачиваясь, Врасопряха потянулась вверх, привстала на носочки и, оторвавшись от земли, воспарила. Скрестив на груди руки, ведьма зависла над пропастью и пела, пела, пела…
Высокие звуки сплетались с низкими полутонами, скручиваясь, свиваясь змеями, отзываясь в скальной породе под ногами. И с каждым новым гортанным словом, сорвавшимся с уст колдуньи, возле нее становилось все холоднее и темней. Угольно-черные струйки дыма стали появляться и стекать по платью волховуши, ползти по ее босым ступням, срываясь с кончиков пальцев завивающимся потоком. Тяжелый дым, словно грязная вода, быстро заполнил выступ над обрывом, заструился черным водопадом с его края. Сорвавшись вниз, струи разошлись чернильными перекатами среди каменных валунов у подножия холма. Устремились в сторону болота. Всеволод догадывался, куда потекла смоляная река, созданная Врасопряхой. Ее русло пролегло к ловушке духов, оставленной гридями на берегу зареченских трясин, и только боги ведали, что должно будет случиться, когда колдовской поток ее достигнет.
Колдунья продолжала петь.
Как и в прошлые разы, когда Всеволод оказывался невольным свидетелем творимой волошбы, природа по-своему реагировала на чары. Лес на мгновение притих, насторожился, чтобы через минуту зашуметь в слепой безумной панике. С громким хлопаньем крыльев из окрестных кустов поднялись в воздух перепуганные птицы. По поляне, еще недавно служившей пристанищем для беглецов с болот, не разбирая дороги, проскакал олень. Бок о бок с козлом бежала пятнистая рысь, оглашая лес испуганным сиплым рыком. Прыгая вдоль ручья протяжными скачками, хищная кошка и не глянула на возможную добычу. В кронах красных сосен скакали белки, а по земле, под лапами и копытами крупных животных, живым ковром улепетывали создания поменьше: ежи, ящерицы, землеройки, змеи и прочие божьи твари. Все живое стремилось как можно скорей покинуть Ясные боры, спасаясь бегством от черного колдовства.
Только Всеволод остался стоять на месте словно истукан. Он не поддался всеохватывающему страху, накатывающему волнами от висящей в воздухе колдуньи. Воевода хоть и чувствовал исходящие от нее волны, вызывающие ужас, но они не действовали на него так, как раньше. Голова оставалась ясной, ноги не дрожали, а привкус ржавого железа был едва ощутим. Наверное, часто оказываясь под воздействием чар, его организм стал к ним привыкать.
Врасопряха продолжала петь.
Вот только голос волшебницы стал хрипше, тише. Она устала, это было видно с первого взгляда. Плечи кудесницы безвольно опали, струи черного дыма перестали появляться и стекать по ее телу. Обеспокоенно следя за морокуньей, Всеволод не увидел, как болото начало гореть, но вскоре не замечать этого стало невозможно.
Зеленые всполохи вырвались из-под мшистых кочек, пробивая себе путь сквозь тинистые омуты и топи, находя дорогу на поверхность зареченских трясин. Вскоре языки колдовского пламени словно трещины бежали по болоту, ширясь и множась прямо на глазах.
Сливаясь друг с другом в бурные огненные потоки, эти расколы стали поглощать вотчину болотников, расширяясь и пожирая один оставшийся остров за другим. Дыма почти не было, а пекло так, что даже здесь, в полуверсте от топей, кожу на лице стягивало от бушующего в низине жара. Несмотря на ошеломительное зрелище, которое представлял собой горящий кёлёк, взгляд Всеволода был прикован не к нему.
Замолкшая на полувздохе Врасопряха парила в воздухе как неживая. Помня свое обещание, Всеволод не стал входить в колдовской круг, но все-таки не удержался и приблизился. Встал на самом его краю, упершись мысками сапог в угольную черту на камне. Волшебница, висящая, как веретено на пряже, вдруг пошевелилась, выгнулась дугой и закричала тонко, пронзительно. В следующий миг Врасопряха рухнула с двухсаженной высоты вниз, в раскрытый зев обрыва. Всеволод, позабыв любые запреты, бросился вперед с единой мыслью, единым страхом, что он не успеет. Не сможет подхватить ее, и кудесница сорвется в пропасть.
Он успел.
Поймал ее на самом краю скалы, упав на колени и подхватив на вытянутые руки. Порушенные ребра отозвались на это усилие резким прострелом боли, но воевода его даже не заметил. Приподняв волховушу, он, пыхтя от натуги, втащил ее на каменный уступ. Выглядела Врасопряха словно труп: глаза ввалились, кожа туго обтянула скулы, губы выцвели. На виске в еще недавно иссиня-черных волосах струилась седая прядь. Однако Всеволод не спешил паниковать. Ему уже доводилось видеть ее в подобном состоянии. Не раздумывая, окольничий распустил шнурок на лифе платья морокуньи и приложил ухо к груди. Наградой ему стал тихий размеренный стук, пугающий своей слабостью. Бережно уложив голову женщины к себе на колени, воевода отстегнул с пояса флягу и аккуратно побрызгал водой в лицо веды. Веки Врасопряхи дрогнули и затрепетали. Из-под длинных ресниц выглянул поблекший, усталый взгляд. Невозможно передать словами, какое облегчение испытал воевода от этого едва заметного движения век.
– О-ох, – тяжело вздохнула ведьма. Потерянно оглядевшись, она задержала непонимающий, удивленный взгляд на Всеволоде. Облизав сухие губы, Врасопряха слабым голосом спросила: – Где я? И кто ты таков, добрый молодец?
«Она меня не помнит!»
Окольничий почувствовал, как земля уходит из-под ног, а сердце сжимается в страхе, гораздо более сильном, чем перед любым чудищем, виденным им доселе. Смятение, которое испытывал воевода, видимо, отразилось на его лице, потому как волховуша не выдержала и лукаво улыбнулась.