– Ах, Севушка, как же легко тебя провести. Доверчивая ты душа!
Всеволод облегченно выдохнул запертый в легких воздух, вовсе не злясь на Врасопряху за ее проделку. Прижав к себе колдунью, он рассмеялся.
– Тише, тише ты, буян. Раздавишь! – возмущенно пискнула колдунья, но, противореча собственным словам, еще крепче зарылась в объятия мужчины.
Позже они долго сидели на краю уступа, целуясь, обнимаясь и смеясь, словно безумцы, в то время как под холмом медленно обращались в пепел зареченские трясины. Где-то там огонь пожирал опустевшую деревню, Горшную Скорбницу, глубокий кратер с поселившимся в нем ужасом. Очищаемое колдовским пламенем болото медленно превращалось в еще одно темное урочище на карте Окоротья, которое останется в памяти людей как недоброе, гиблое место. Место, которое люди впредь станут избегать, о котором гусельники-сказители сложат пару страшных баек, но со временем… не сразу… через много-много лет о нем все позабудут. По крайней мере, Всеволод и Врасопряха очень на это надеялись.
Княжья воля
Ломкая, обращенная колдовством в стекло трава хрустела под копытами коней. Рассыпалась в мелкое крошево. Шедшие бок о бок Ярка и Рябинка неуверенно переставляли ноги по острым осколкам, испуганно пряли ушами, постоянно озирались. Лошадям не нравилось находиться здесь, в погубленном чарами бору. Их можно было понять. Лес вокруг не вызывал других чувств, кроме тревоги. Привычная пуща растеряла все свое величие и краски, застыв грядой черно-серых обелисков, торчащих из тусклой коричневой земли. Столбы эти, словно сотворенные из кристаллизованного дыма, представляли собой стволы погубленных деревьев, подпирающих тонкими крыжами пасмурное небо. Ветви некогда красивых красных сосен растеряли всю хвою, которая серым пеплом устлала землю. Теперь деревья стояли обнаженные, растопырив руки-ветки с острыми перстами. Всеволод и Врасопряха вместе со своими лошадьми были единственными живыми существами на пару верст окрест. Ни птиц, ни животных, ни живых растений. Казалось, даже ветер перестал шуметь, беззвучно рассекая воздух в паутине обращенных в хрусталь крон. Единственный звук, порой нарушавший могильную тишину кладбища, в которое обратились Ясные боры, являл собой громкий треск с последующим грохотом и звоном. Это под собственным весом отламывались, падали и разбивались на осколки крупные ветви стеклянных исполинов. Не считая этих звуков, над бором висела тишина. Лес закутался в нее как в погребальный саван. Онемевший. Голый. Мертвый.
– Как думаешь, жизнь когда-нибудь сюда вернется? – не в силах более терпеть гнетущее безмолвие, спросил у Врасопряхи воевода.
– Она всегда возвращается, – помолчав, ответила волховуша, – но случится это еще ох как нескоро.
Посмотрев на небо, которое быстро затягивали серые тучи, кудесница накинула на голову капюшон плаща. Разговаривать ей явно не хотелось. Тронув бока Рябинки каблуками, веда вынудила рыжую лошадку идти быстрее. Шаг каурой был короче, чем аллюр обычной лошади, и волховуше временами приходилось подстегивать ее, чтобы нагнать Ярку.
Постепенно гранитно-стеклянное крошево под копытами коней сменила серо-бурая осклизлая грязь низины. С небес заморосил противный мелкий дождь. Просеиваясь через решето низко висящих туч, он серебристым просом наполнил потяжелевший влажный воздух. Вдали сверкнула молния, и через несколько мгновений до них добралось слабое ворчание грома. Стоящая невдалеке мачта вдруг накренилась, вздыбила корнями почву и, вырвав цельный пласт земли, повалилась на тропу, обламывая вставшие на пути ветви соседей. Грохот эхом разошелся по мертвому бору, заставив задрожать другие остовы деревьев. Рухнувший в бурую грязь окаменелый ствол сосны раскололся, словно колонна в древнем храме. Лошади испуганно заржали и затопали ногами, натягивая поводья, грозя сбросить седоков. Потребовалось время, чтобы их успокоить и объехать неожиданно возникшую преграду. После этого происшествия желание покинуть разрушающийся лес у Всеволода и Врасопряхи стало еще сильней. Однако прошел по крайней мере час, пока они добрались до границы блеклого места, носившего когда-то имя Ясные боры. Весь этот час дождь лил не переставая.
Край сгубленной колдовством земли виднелся четко, словно проведенная в песке черта. Рубеж, отделивший живое от мертвого. Всего в нескольких шагах от копыт Ярки безжизненная почва, припорошенная частицами стекла, сменялась буйной зеленью обычного лесного луга. Прибитая дождем к земле трава зелеными волнами убегала к противоположной стороне поляны, к зарослям боярышника, покрытым гроздьями белых кружевных цветов. Туда, где буйствовала жизнь.
– Вот мы и выбрались, – задорно сказал Всеволод, желая приободрить кудесницу. Уж слишком долго волховуша выглядела задумчивой и грустной. – Еще немного, и конец Заречью, выйдем прямиком на хоженые тропы. А к вечеру, глядишь, и наш обоз нагоним.
– Не возвращайся, Всеволод, – тихо неожиданно обронила Врасопряха из глубины плаща.
– Что?!
Потянув за ремень повода, кудесница развернула свою лошадку к Ярке. Встала напротив воеводы.
– Ярополк не поймет, даже не попытается понять, что здесь случилось. Он потерял в этом походе сына из-за своей беспечности, но обвинит он во всем того, кого сочтет в ответе за собственный проступок. Мы оба знаем, кем окажется этот человек. Его горе не помилует тебя и не простит.
Всеволод молчал. Совсем недавно, всего несколько дней назад, он бы возразил ей. Сказал, что слишком хорошо знает своего князя, своего старого товарища, и сказанное ею неправда, но сейчас… Сейчас Всеволод уже не был в этом так уверен.
Волховуша сложила лодочкой ладони на луке седла. Тонкие струйки дождевой воды стекали с края ее капюшона, падая на красивые руки веды маленьким серебряным водопадом.
– Оставь его. Пойдем лучше со мной, – сказала колдунья порывисто, блеснув опаловыми радужками из тьмы накидки.
– И куда же?
– Для начала в Калиград. Во Внутреннем круге Хоровода есть люди… могущественные люди, которые помогут разобраться в том, что здесь произошло. Как так случилось, что Эхо Безднорожденного смогло воплотиться в этом богами позабытом крае. Почему никто из Бдящих об этом даже не догадывался. И в конце концов, нужно узнать, что искал Раститель. Как видишь, дел хватает, к тому ж таких, чья важность много выше, чем повинная у князя.
– Другими словами, ты предлагаешь мне сбежать?
– Не думаю, что кто-нибудь тебя за то осудит. Все знают, каков характер Ярополка. Доброхотный князь жесток…
– И я не хочу, чтобы убитый горем отец начал на меня и моих близких охоту. Может быть, я был слепцом, может быть, по старой дружбе не замечал всех грехов Ярополка, но одно могу сказать точно: со мной он всегда был честен. Я не вправе отплатить ему чем-то иным. Петр был в этом походе под моей опекой, в моей дружине, а значит, мне и отвечать…
– Ты чертов дурак! – взорвалась Врасопряха, и голос ее надломился. – Ярополку наплевать на твою верность. Она ему безразлична, а вот ты мне – нет. Я не хочу, чтобы с тобой случилось что-нибудь дурное. Только не с тобой!
Врасопряха отвернулась, и воевода понял, что марьгородская колдунья, бесстрашная ведьма с Лысого холма, пытается скрыть слезы. Спешившись, он подошел к кудеснице и осторожно тронул ее за ногу.
– Мужчины! Вечно вы заставляете нас плакать, как будто вас этому специально где-то учат, – проворчала ведьма, вытирая глаза тыльной стороной ладони.
– Не стоим мы того.
– Сама знаю.
– И все равно плачешь. – Всеволод ухмыльнулся. – Ай-яй, и что скажут придворные колдуны Калиграда, когда увидят столь растрепанную ведьму?
Врасопряха некоторое время смотрела на него покрасневшими глазами, затем тяжело вздохнула.
– Ничего. Хороводу придется подождать. Ты же не думаешь, что я брошу тебя одного на растерзание Ярополку? Али позабыл первую доктрину Хоровода? Невинные – неприкосновенны, даже если они идиоты, сами сующие голову в петлю. В любом случае Доброхотному князю придется меня выслушать. А слово ведьмы с Лысого холма пока что еще не пустой звук. Городское вече Марь-города еще не полностью в его власти, и я думаю, что смогу…
Стрела, фырча оперением, прилетела из рощи на другой стороне луга. Пущенная из сплетения кривых стволов боярышника, она медленно взобралась по пологой дуге в небо и, казалось, набрала скорость только на излете. Попав Врасопряхе в спину, кедровое древко пробило колдунью насквозь. Окровавленный наконечник высунулся из груди кудесницы на добрые два вершка. Удар вышел настолько сильным, что пригнул ведьму к конской шее. Животное испуганно вздрогнуло всем телом, принялось топтать размокшую буро-коричневую грязь.
– Варя, нет!
Крик Всеволода слился с хриплым кашлем Врасопряхи. Покачнувшись, волшебница вывалилась из седла в объятья воеводы. Судорожно хватая его за рукав рубахи, кудесница задыхалась, захлебываясь кровью, которая непрестанно лилась у нее изо рта.
Отчаянный вопрос «что делать?» набатом стучал в голове Всеволода, пока он обламывал хвост стрелы, пока укладывал на мокрую землю Врасопряху и рывком разрывал лиф ее платья. Стальной треугольный наконечник торчал из груди колдуньи в месте схождения ключиц. Смешавшись с каплями дождя, кровь стекала по алебастровой коже веды тонкими алыми ручейками. На поверхности озерца, образовавшегося меж худеньких плеч, пузырилась розовая пена. С каждым новым выдохом ведьмы пузырей становилось только больше.
– Насколько… все… плохо? – проталкивая слова сквозь кровавые вздохи, прохрипела Врасопряха.
Радужки ее глаз посерели от боли и страха. Но что Всеволод мог ей ответить? Ему уже приходилось видеть подобные раны. Выживших после них – никогда.
– Все… все будет хорошо. Даже шрама не останется, – выдавил из себя Всеволод. И собственный голос даже ему показался чужим и фальшивым.
Врасопряха внезапно расслабилась и попыталась улыбнуться залитыми кровью губами.
– Ты так и… не научился… врать…
От бессилия воеводе захотелось взвыть.