– Ну а что касается нашей неслучайной встречи, сыскала тебя не я, а мой Ксыр. Он хорошо умеет чуять нужных мне людей, особенно тех, кого отметил Акамир.
Из-за спины колдуньи показался рослый русоволосый парень. Застигнутый врасплох Всеволод от неожиданности сделал шаг назад. Бесшумно выросший как из-под земли молодец был не просто крупным – он был огромным. Невероятно, как такой громила смог укрыться от взгляда воеводы, подкравшись столь незаметно? Необычным было и то, с какой грацией двигался здоровяк. Мускулы, скрытые под беленой косовороткой, плавно перекатывались в такт его шагам, делая спутника ведьмы похожим на изготовившегося к прыжку дикого кота.
Лицо парня под соломенного цвета шевелюрой было абсолютно, до странности бесстрастно. Высокий лоб, ровные палевые брови, голубые глаза, аккуратный нос с горбинкой и гладкий фарфоровый подбородок напоминали красивую, но неживую маску. Еще одной отличительной чертой Ксыра было широкое, похожее на ошейник, ожерелье. Плотно прилегая к коже, оно представляло собой тугой поджерлок из медных цепочек, скрепляющих три неровно ограненных куска обсидиана. Черные как ночь отщепы имели нечеткую форму вытянутых овалов. Блики заката умирающего солнца горели в них, словно глаза дикого зверя. На взгляд Всеволода, смотрелась безделушка чересчур ажурно, совсем по-женски.
Из-под ног воеводы вдруг раздалось протяжное злобное рычание. Пес, ощерив пасть и вздыбив на загривке шерсть, припал к земле и поворачивал морду то к колдунье, то к красавцу-парню. Болезненное безразличие вдруг спало с лица Ксыра. Присев на корточки и невинно, совсем по-детски улыбнувшись, он бесстрашно протянул руку прямо к исходящей пеной пасти пса. Всеволод хотел было его остановить, предостеречь, но не успел. Пес вдруг замолчал, съежился и, поджав хвост, с диким скулежом бросился наутек. Удивленный поведением дворняги, Всеволод не нашел ничего лучше, чем спросить:
– Ксыр? Чудное имя, вроде бы мармарское?
Морокунья непонимающе посмотрела на Всеволода, но потом загадочно улыбнулась.
– Нет, не мармарское. Но ты прав, он… нездешний и не говорит на воле [25], хоть и понимает нашу речь. Немного.
– Ясно. – Всеволод в качестве приветствия коротко кивнул парню, но в ответ получил все тот же отсутствующий взгляд. – Так почто я тебе понадобился, государыня?
– Мне? – Колдунья иронично изогнула бровь. – Это ведь не я поднималась на Лысый холм и досаждала Акамиру, пугая старика княжьим гневом. Не я колотила в дверь алькова и ругалась почем зря. Так что это не тебе, а мне надобно спросить, чем Хоровод может помочь Ярополку?
Всеволод слегка смутился, вспомнив обстоятельства посещения Лысого холма, и обиженно заметил:
– Ежели бы ваш морокун ответил мне сразу по-человечески, вместо того чтобы мазаться всякой дрянью, мне бы не пришлось…
– Акамир не смог бы тебе ответить, даже начни ты его заживо свежевать.
– Он что, немой?
– Можно сказать и так, – уклончиво ответила кудесница. Затем, немного помедлив, продолжила: – Каждый из нас что-то жертвует богам. Иногда это незначительная малость, потери которой ты даже не замечаешь. Иногда что-то ценное, без чего жизнь твоя становится неполной, пустотелой, а иногда… – Ведьма погрустнела и отвела взгляд. – Иногда боги забирают у тебя все без остатка. Тут уж как кости лягут. Единственное, чего они не делают, – так это не уходят без оплаты.
– Я так понимаю, Акамиру не повезло?
– Напротив, он легко отделался. Но полно об этом, лучше расскажи, зачем вам понадобился волхв в Заречье?
– Тут такое дело… мутное, как вода в крепостном рву. Да еще и связанное с карасями.
Отвечая на недоуменный взгляд кудесницы, Всеволод не спеша, обстоятельно рассказал ей о Кузьме по прозвищу Карась и его просьбе. О наставлениях князя. О Скверне. Обо всем, что смог вспомнить и счел важным.
Колдунья слушала не перебивая. Задумчиво теребя кончик косы, она внимала каждому слову воеводы. С течением рассказа Всеволод заметил, как на лицо женщины наползает тень.
Стоящий за ее спиной Ксыр, напротив, оставался безучастным. Расслабившись и опустив плечи, он разглядывал сохнущие на жердях рыбачьи сети отрешенным, равнодушным взглядом. Светло-голубые глаза парня, скрытые за полуопущенными веками, казались совершенно безжизненными.
– Ярополк правильно сделал, что послал тебя на холм, – сказала ворожея, выслушав рассказ.
– Думаешь, эта Скверна – колдовство? Наведенный кем-то черный аводь [26]?
– Может быть, не знаю. Но в одном ты прав. Разбираться следует на месте, так что жди нас завтра. Так и быть, я и Ксыр примкнем к твоему отряду.
– Добро, – кивнул воевода. Несмотря на неприязнь к колдунам, он был рад, что один из них станет прикрывать дружине спину. Да и ворожея эта казалась вроде даже ничего. По сравнению с остальной кудесной братией, встреченной Всеволодом на жизненном пути, его новоявленная знакомая просто излучала радушие. Оставалось выяснить лишь одно…
– Послушай, – Всеволод удержал собиравшуюся уходить женщину, – ты так и не сказала, как тебя зовут?
Колдунья улыбнулась, тепло и непринужденно, став на мгновение похожей на обычную посадскую девушку. Взглянула на Всеволода своими странными глазами, которые сейчас походили на бездонные агатовые омуты, и тихо ответила:
– Зови меня Врасопряхой, воевода.
Все началось, как только последние лучи светила скрылись за выщербленным зубцами гор горизонтом. Горячий студень, накрывший Марь-город, вдруг дрогнул, затрепетал, медленно сползая под легким дуновением ветра. Подвядшая за день трава заколосилась под его гребенкой, как нечесаные космы старика, шевелясь сначала мягко, еле видно, но с каждой секундой колыхаясь все сильнее. И вот уже жесткие порывы низко пригнули ее к земле. Ветер, набирая силу, закачал деревья, зашелестел листвой, подхватывая пыль и мусор с улиц. Хлопая ставнями и трепля пологи над опустевшим торжищем, он с залихватским свистом ворвался в слободу, словно атаман разбойничьей шайки. Стрелой пролетев между клетей и изб, качнув набат на каланче, ветер с воем залетел на холм с детинцем. Играючи сорвав со шпиля повалуши раздвоенный алый стяг с вышитым на нем ястребом, он, комкая, унес его в беспокойные курящиеся тучи.
Довольные подношением грозовые великаны приветствовали его, прорезав окоем изломанным расколом молнии. Ярко-белая вспышка на миг превратила реальность в игру света и теней, в скопление неясных силуэтов с острыми краями. За отблеском тут же грохнул гром. Да так, что эхо загуляло по колодцам, а в окнах бояр задребезжали стекла. Перепуганные горожане выглядывали на улицу, чтобы убедиться в том, что Перун не спустился в своей колеснице на грешную землю для последней битвы. Или, того хуже, в городе не начался пожар. Перепуганные дети, зарывшись в теплые объятья матерей, не осмеливались даже плакать.
Стихия, проведя впечатляющую прелюдию, перешла к не менее эффектному основному действу. Стремясь показать ничтожным смертным свою силу, гроза ревела и стенала. Сотрясая воздух, беспрестанно пронзая его яркими сполохами, она, словно раненое чудовище, билась в агонии и разрушала все вокруг. Качаясь на волнах, стонали струги и ладьи, ударяясь бортами о причал. Глухо пел детинец. В домах громогласно выбивали дробь запертые ставни. Казалось, конец мира близок.
Наконец ветер поутих, и капризно одутловатые лица туч расплакались, омывая грешную землю шумным ливнем. Хлещущие с небес струи слез избивали город брызжущими батогами. За несколько минут на улицах и во дворах образовались кипящие от капель лужи. Еще мгновение, и они слились в единые мутные потоки, устремившиеся к вспененной свинцово-сизой поверхности Ижены. Будто маленькие дети, ищущие материнской ласки, ручьи вливались в реку, чтобы безвозвратно раствориться, сгинуть, затерявшись в ее неторопливых водах. Раскаты грома, теперь уже не такие оглушительные, напоминали надсадный мокрый кашель старика.
Дождь перестал идти далеко за полночь. К тому времени он уже растерял все свои силы, напоминая о недавнем буйстве лишь негромким шелестом капель, легким касанием щекотавших мокрую листву. Темный облачный покров, в последние несколько часов стягивавший небо, расступился. В образовавшейся прорехе показался блин луны. Как только голубоватые лучи упали на землю, холмы и лес зажглись безумным миллиардом серебристых бусин. Сверкающие жемчужины висели на ветках и хвое, пойманные в ловушки лохматых кедровых лап. Это дождевые капли заиграли отраженным светом. Мнилось, будто небесный свод рухнул на земную твердь. Город и окружающие его предместья в мгновение ока превратились в продолжение безбрежного вселенского пространства. Мрачной негостеприимной бездны, вобравшей в себя звезды из бескрайней пустоты.
До рассвета оставалось всего несколько часов.
Глава 2Путь-дорога
Из Колокшиных ворот
Ранним утром Марь-город заволокло туманом. Густая дымка выползла из прорех в черной предрассветной стене леса и застелилась по сырой земле. Хватаясь ватными щупальцами за кочки, кипенная поволока в считаные минуты добралась до городских стен, сбежавшим молоком перевалила через бревенчатые прясла и выплеснулась на сонные, пустые улицы. Дыша влагой, туман разлился меж домов и площадей. Повиснув в воздухе, белая пелена заставила мир поблекнуть, растерять яркие краски. Марь-город словно упаковали в ящик из мутного стекла.
Разрывая тишину, где-то на слободском подворье пропел первый петух. Забрехала псина. Со стороны Ижены послышался одинокий натужный скрип весел в уключинах. Это ставившие на ночь сети и вирши рыбаки возвращались домой с утренним уловом, слишком продрогшие, чтобы вести задушевные беседы. К тому же всем известно, что на рыбалке говор лишь помеха. Рыба любит тишину, так что марьгородские кочетники не славились болтливостью.
В отличие от Пантелея.