По радио что-то сказали, сосед объяснил мне, что въезжаем в Бельгию. Он встал, снял сверху свой портфель, вежливо попрощался со всеми и пошел к выходу. Все зашевелились, начали копаться в портфелях и внутренних карманах пиджаков, я тоже вытащила свой билет. Интересно, думаю, как они делают досмотр? Неужели роются в сумках и чемоданах? Вряд ли. Скорее всего, просто спрашивают и принимают на веру. Тут ведь все на доверии. Может, там и сям что-нибудь проверят для порядка – мне даже хотелось, чтобы открыли мою сумку, пусть убедятся, какая я добродетельная и законопослушная.
В вагон вошли двое полицейских и отправились по рядам – один по правому, другой по левому. Никаких вещей они не проверяли, а брали у пассажиров какой-то документ… явно не билет… открывали его… всматривались в лица…
У меня похолодели руки.
Они проверяли… да, я видела это ясно… они проверяли паспорта!
Но как же так?! Тут ведь паспорта не нужны?
И что мне теперь делать?
– Это бельгийцы? – спросила я у соседа напротив.
– Да нет, Бельгию мы уже почти проскочили, – улыбнулся мне сосед. – Это уже французы.
Я даже не заметила короткой бельгийской остановки.
Что делать? Встать и уйти в туалет, пересидеть там? Поздно. Только что кто-то позади меня привстал, и полицейский, проверявший наш ряд, коротко приказал:
– Попрошу не вставать! Еще две минуты.
Упасть в обморок? Я была близка к нему, но это только затянет процедуру. Не дай бог, еще в больницу отправят! Скорее, конечно, приведут в чувство на месте, а паспорт все-таки спросят.
Эх, черт, поздно сообразила! Можно было залезть под скамью, там порядочное пустое место, а за ногами не видно. Доброжелательные соседи наверняка не выдали бы! Но поздно, поздно, полицейский был уже в двух шагах от меня.
И вот он прямо передо мной.
– Votre passeport, madame, s’il vous plaît!
– У меня нет с собой паспорта, – ответила я ему по-французски.
– Нет с собой? А где он?
– Я его забыла дома.
– Забыла. Хорошо. Сидите, пожалуйста, здесь и ждите меня.
– Как глупо с моей стороны… – начала было я объяснять соседям, но объяснять было некому.
Передо мной стояла сплошная завеса развернутых газет. Ни единого человеческого лица. Я глянула вбок, на соседнюю скамью. То же самое. Только из глубины вагона смотрело на меня несколько пар любопытных глаз, но и они, встретив мой взгляд, немедленно загораживались газетами или книгами. Я сидела и изнывала от стыда.
Минут через десять оба полицейских вернулись. «Следуйте за мной, – сказал мне первый, – и захватите свои вещи». Он собирается ссадить меня с поезда! Или просто сразу в тюрьму?
Полицейские привели меня в головное купе поезда, попросили оттуда проводника, посадили меня у окна, так, чтобы закатное солнце светило мне в лицо, а сами сели напротив. И начался самый абсурдный разговор в моей жизни.
– Как вас зовут?
– Юлия Винер.
– Это ваше полное имя?
Я вспомнила, что написано в моем голландском паспорте.
– Юлия Меировна Винер-Фернхаут.
– Ваши другие имена?
– Больше нету.
– Назовите, пожалуйста, все ваши другие имена.
– Нет у меня больше имен.
– И так вас зовут друзья и знакомые?
– И так, и по-всякому.
– Как «по-всякому»?
– Кто как. Юлечка, Юлька, Юленька, Юлёк, Юляша, Юлюшка, Юшенька, Юленок…
– Это ваши клички?
От перечисления всех этих ласковых имен у меня выступили слезы на глазах. Люди, которые меня так называли, любили меня, и никого из них не было рядом, никто даже не знал, где я и как мне плохо, я была одна, и никто не мог мне помочь.
– Это уменьшительные от имени «Юлия».
Полицейский, видя мои слезы, слегка пожал плечами.
– Вы подданная Нидерландов?
– Да.
– И там оставили свой паспорт?
– Да. Я не оставила, я забыла.
– Вы сказали, что оставили свой паспорт дома. Где вы живете?
Легче всего было соврать, сказать, что в Амстердаме. Но ведь допрос на этом не закончится, и я наверняка запутаюсь. Да я уже запуталась. Теперь придется долго объяснять, где я живу и почему. Выдержит ли мой французский?
– Я также гражданка Израиля, там живу.
– Изра-аиля! Как вы оказались в Израиле? Вы там родились? Или эмигрировали?
– Эмигрировала.
– Когда?
– В семьдесят первом году.
– Из Голландии?
– Из Советского Союза.
Это его слегка заткнуло. Но ненадолго. Он саркастически улыбнулся:
– Вы ехали по заданию?
– По какому еще заданию? Обыкновенная эмигрантка.
– Хм. Обыкновенная эмигрантка. Так где же вы оставили свой паспорт? В Москве, в Израиле, или в Амстердаме?
Я взмолилась:
– Позвольте мне рассказать все по порядку. Тогда вы все поймете. Еврейка, родилась в Москве, антисемитизм не нравился, эмигрировала в Израиль, там встретила голландского кинорежиссера, вышла за него замуж, получила голландский паспорт, теперь у мужа дела в Амстердаме, он взял меня с собой, а я решила на несколько дней съездить в Париж к друзьям. И забыла паспорт дома.
– Как-то все это звучит странно, согласитесь. Оставили паспорт дома. Так вы живете в Амстердаме?
– Нет, мы живем в Иерусалиме. И ничего тут нет странного!
К самому слову «Иерусалим» было в Европе тогда, да, кажется, и сейчас, отношение самое трепетное. Проезжая через Альпы, мы остановились заправиться у маленькой сельской бензоколонки. Хозяин спросил, издалека ли едем. Узнав, что из Иерусалима, он сбегал в дом и принес бутыль из-под местного вина. И бережно слил туда грязную горячую воду из радиатора нашей машины, приговаривая: «Вода из Святого города! Вода из Иерусалима!»
Но моего полицейского это не впечатлило. Его интересовало другое:
– В Иерусалиме. И вот там вы и оставили ваш паспорт? Тогда как же вы приехали в Амстердам?
Была ли это тупость или их такой намеренный прием, не знаю, но от раздражения я даже забыла на минуту свой страх.
– Да нет же! Я его забыла в Амстердаме! Там, где мы остановились! У друзей моего мужа! Можете позвонить ему, он все подтвердит.
– Да, не сомневаюсь, – сказал полицейский холодно (он оставался со мной один, второй давно ушел).
Он еще много чего спрашивал – про моих парижских друзей, кто они, да что они, да откуда я их знаю, а потом опять – как меня зовут, да где я живу и чем занимаюсь, и почему не взяла с собой паспорт, и где я его оставила…
– Может быть, у вас есть другой какой-нибудь документ, подтверждающий вашу личность? Кредитные карточки, водительские права? Наконец, счета, письма на ваше имя?
Ничего этого у меня с собой не было. Специально перед поездкой вытрясла все из сумочки, оставила только деньги, сигареты и записную книжку. На записной книжке давно собиралась надписать свое имя и номер телефона, на случай, если потеряю, да по лени так и не сделала этого.
Наконец ему, видимо, надоело:
– Итак, мадам. Как только мы прибудем в Париж, вам придется сделать поворот кругом (un demi-tour) и вернуться в Амстердам. Пусть с вами разбирается тамошняя полиция. Вечернего поезда в Амстердам нет, поэтому вам придется переночевать с нами (он еле заметно хмыкнул), в камере предварительного заключения…
В камере предварительного… вместе с проститутками, воровками и прочей парижской уличной швалью…
Увидев ужас на моем лице, он прибавил успокоительно:
– Всего одну ночь.
Я взмолилась:
– Пожалуйста, не надо! Не делайте этого! Неужели вы мне не верите? Все очень просто, как только я смогу позвонить мужу, он пришлет мне паспорт! Пожалуйста!
Он пожал плечами, встал, сказал:
– Вот из Амстердама и позвоните.
И вышел из купе. И запер его снаружи.
Я сидела в полном отупении. Это со мной? Со мной все это происходит? Это я буду ночевать в камере предварительного заключения, и с позором возвращаться в Амстердам, и иметь дело с тамошней полицией? И главное, сама во всем виновата! Почему это я так легкомысленно решила, что в свободной, полуобъединенной Европе мне не понадобится паспорт? А ведь Джон спросил, не забыла ли я его. Почему я не обратила на это внимания? Он же не просто так спросил. Очень уж разнежилась, расслабилась от свободы, забыв, что неограниченной свободы вообще не бывает. Кажется, весь мой прежний жизненный опыт говорил мне, что сама по себе моя личность еще не доказательство, что всегда и везде необходимо документальное ее подтверждение, почему же именно тут я этот опыт отбросила? Причем почти сознательно, почти намеренно, чтобы еще полнее насладиться этой воображаемой свободой!
Ну, вот теперь и наслаждайся, злобно говорила я себе. Поделом тебе. Вот тебе твоя свобода, в камере предварительного заключения. И друзей ты не увидишь, и деньги за билет пропадут, а уж что Джон скажет, лучше не думать.
Минут через пятнадцать полицейский вернулся и молча сел на свое место напротив меня. Что-то неуловимое в его взгляде подсказало мне, что настроение его несколько изменилось. Не знаю, как и почему, но, кажется, в положительную сторону. Он вздохнул, вынул блокнот, куда записывал мои ответы, и начал все заново:
– Ваше имя?
– Юлия Меировна Винер-Фернхаут.
– Где вы родились? Где живете? Зачем вы едете в Париж? Как зовут ваших друзей в Париже? Откуда вы их знаете? Чем они занимаются? Где и зачем вы оставили свой паспорт?
И дальше, дальше, все по кругу.
– Назовите ваши клички. Только без слез.
– Да какие клички? Что я, шпионка? И я не плачу.
– Ну как же? Все эти «Юлешка», «Юленка»… какие еще?
– Так зовут меня близкие люди. Вам это не нужно.
– Не нужно, говорите? Ну и ладно. Вы курите?
Я даже вздрогнула. А это к чему? Тоже часть допроса, какая-то ловушка? Курить мне ужасно хотелось, но ясно же, что здесь, сейчас никак нельзя.
– Курю.
– Давайте покурим. У вас найдется для меня сигарета?
Сама я курила «Кент», но в последнюю минуту Джон подсунул мне пачку «Житан», сказав: «Приучайся, там все эти курят».
– Конечно найдется! – я была в восторге. И покурить можно, и, главное, он начинал превращаться в человека!